Проходилъ второй годъ нашего пребыванія въ Царствѣ Грезъ. Жена моя все мучилась прежними страхами. Кухня выходила окнами во дворъ, и изъ нихъ виднѣлось молочное заведеніе; посреди двора былъ входъ въ какой-то погребъ. Оттуда слышались по временамъ удары. Тутъ произошло нѣчто невѣроятное и ужасное. До сихъ поръ дрожу при воспоминаніи. Мнѣ захотѣлось узнать, что тамъ. Я вышелъ, быстро пересѣкъ слабо освѣщенное пространство двора и, дойдя до столярнаго заведенія, увидѣлъ сквозь маленькое рѣшетчатое оконце деревянныя полки, на которыхъ стояли плоскіе круглые сосуды, наполненные молокомъ. Со свода свисали разныя лампочки, какіе-то деревянные инструменты и жестяные тазы.
Не успѣлъ я войти, какъ попалъ въ другую болѣе темную камеру, гдѣ стоялъ на потухшемъ очагѣ громадный горшокъ. Острый запахъ сыра шибанулъ въ носъ. Заплеснѣвшіе стѣны были покрыты паутиной. Безобразными кучами лежали сыры и круги масла, кислое молоко стояло въ кувшинахъ. Хотѣлъ я уйти отсюда, но толкнулъ не ту дверь, заблудился и попалъ въ подземелье. Низко нависалъ сводчатый потолокъ, и на тяжелыхъ крюкахъ висѣли заржавленныя цѣпи. Почва подъ ногами трепетала, я споткнулся о какія-то ступеньки и очутился въ полной темнотѣ. Хорошо еще, что со мной были двѣ восковыя спички. Вдругъ что-то зашумѣло, какъ будто вдали застучали молотки по наковальнѣ. Смертельная тоска охватила меня. «Скорѣй отсюда прочь», — пронеслось въ моемъ умѣ, и я побѣжалъ и нѣсколько разъ ударился головой о низкій потолокъ. А позади меня шумъ усиливался и раздавался мѣрный грозный галопъ. При свѣтѣ зажженной спички трудно было разсмотрѣть что-нибудь во влажномъ воздухѣ, а мѣрный стукъ уже приближался, и я сталъ уже различать чьи-то вздохи и сопѣніе.
Мнѣ показалось, что я схожу съ ума. Со всѣхъ ногъ бросился я бѣжать дальше, но силы покинули меня, и я упалъ на колѣни. Въ отчаяніи протянулъ я руки и зажегъ свою послѣднюю спичку; и вдругъ обвѣяло меня холоднымъ вѣтромъ, и я увидѣлъ бѣлую, необыкновенно худую лошадь. Это была ужасная кляча съ исполинскими копытами. Костлявая голова ея была вытянута, уши прижаты къ черепу, глаза были мутны и слѣпы. Живой скелетъ этотъ мчался безъ всякаго удержу. Я прижался къ самой стѣнкѣ и съ ужасомъ смотрѣлъ на этотъ бѣгущій мѣшокъ со страшными костями. Но вдали блеснулъ свѣтъ газоваго рожка. Я вышелъ изъ оцѣпенѣнія и побѣжалъ на свѣтъ. Сдѣлалъ нѣсколько десятковъ шаговъ и свѣтъ сталъ ярче, послышались голоса людей. Я вбѣжалъ въ знакомую комнату — однимъ словомъ, очутился въ кофейнѣ.
Никто не замѣтилъ, какъ я вошелъ, хотя огни были уже зажжены. Я сѣлъ за отдѣльнымъ столикомъ въ глубинѣ комнаты, чтобы собраться съ мыслями. Сердце мое страшно билось. Но я недолго оставался одинъ. Ко мнѣ подсѣлъ высокій, красивый, съ бѣлыми кудрями старикъ.
— Стало какъ будто немного спокойнѣе въ странѣ,— началъ онъ.
— А что вы подъ этимъ подразумѣваете? спросилъ я.
— А вы оглянитесь кругомъ.
— Что же случилось? — спросилъ я съ тоской.
— Произошли разныя перемѣны… вы изволите давно жить въ Царствѣ Грезъ?
— Уже скоро два года.
Между тѣмъ Антонъ подалъ мнѣ коньякъ, бывшій въ кафе въ особомъ употребленіи.
— Тяжеленько здѣсь, — продолжалъ старикъ: — по сравненію съ тѣмъ, какъ было раньше, вотъ что! Мы здѣсь всѣ точно какъ на каторгѣ. Желаемъ мы или нѣтъ, но все дѣлается помимо насъ. Судьба.
— Слишкомъ много загадочнаго, — сказалъ я и разсказалъ ему до малѣйшихъ подробностей все, что произошло со мной въ Царствѣ Грезъ въ теченіе этого времени.
Онъ внимательно выслушалъ меня и сказалъ.
— Молодой другъ… позвольте мнѣ васъ такъ называть. Вы правы, здѣсь вообще все таинственно. Любопытные обжигаютъ себѣ пальцы прежде всего. Не обращайте ни на что вниманія и утѣшайтесь работою, потому что работать въ Перлѣ все-таки можно. Со мной было то же самое, что и съ вами. Сначала я тоже всѣмъ смущался. Но въ качествѣ стараго естествоиспытателя, прожившаго здѣсь почти тринадцать лѣтъ, я приспособился и нахожу многое интереснымъ. Я, напримѣръ, собираю семейство вшей. Есть особая пыльная вошь, — пояснилъ онъ съ загорѣвшимися глазами. — Я напалъ уже на слѣдъ совершенно новаго вида. Да, въ Архивѣ встрѣчаются чудеса. Теперь полемъ изслѣдованія для меня является канцелярія № 69.
Разставаясь со мною, онъ отрекомендовался профессоромъ зоологіи Корнтейеромъ. Онъ мнѣ очень понравился.
Дома я засталъ жену, какъ всегда, въ подавленномъ состояніи. Разумѣется, я ей ничего не сказалъ, чтобы еще больше не встревожить ее. Уже нѣсколько мѣсяцевъ какъ скучно было въ нашемъ домѣ, и мы перестали смѣяться.
Нѣсколько дней спустя шелъ я по улицѣ. Наступалъ Новый годъ. Шелъ я медленно, какъ вообще ходили въ Перлѣ; я уже привыкъ и сталъ усваивать себѣ мѣстныя манеры. Едва свѣтились кое-гдѣ фонари. Туманъ страшно преувеличивалъ предметы. Въ старомъ женскомъ монастырѣ я купилъ двѣ бутылки врачебнаго вина для жены, и когда я подходилъ къ одной церкви, то увидалъ въ тѣни портала черный узелъ; раздались неясныя слова, и оттуда протянулась ко мнѣ голая изуродованная рука; я бросилъ мѣдную монету, но страшное любопытство стало меня разбирать. Невольно я наклонился къ нищей, и вдругъ увидѣлъ два свѣтлыхъ страшныхъ глаза, которые вонзились въ мой мозгъ, какъ змѣиное жало. Они произвели на меня такое впечатлѣніе, что, я добрелъ домой полумертвый отъ страха.
Подобныхъ случаевъ было много, всѣ они дѣйствовали на мою нервную систему. Я рѣшилъ во что бы то ни стало пробраться къ Патерѣ. Вѣдь онъ былъ моимъ товарищемъ. И почему ни въ чьемъ присутствіи нельзя было о немъ говорить? Почему всѣ такъ боятся его и избѣгаютъ? Неужели онъ это заслужилъ? Онъ долженъ былъ мнѣ помочь, или намъ предстояла смерть.
Слѣдующій день былъ необыкновенно темный; жена моя стонала отъ головной боли, а я дѣлалъ ей компрессы. Такъ продолжалось до часу ночи, когда вдругъ у нашихъ дверей раздался стукъ и послышались голоса. Я подумалъ, что это опять стучитъ студентъ. Вскорѣ я услышалъ, какъ произносятъ мое имя, вскочилъ, накинулъ на себя халатъ и схватилъ трость. Я рѣшилъ отдуть студента. Въ самомъ дѣлѣ, онъ стоялъ за дверями, и отъ него разило пивомъ. На мой свирѣпый вопросъ, что ему нужно, онъ спросилъ, не найдется-ли у меня двухъ сигаръ и кстати онъ очень радъ былъ бы, если бы я посѣтилъ его и роспилъ съ нимъ грогъ.
— Ахъ, ты, срамникъ! — закричалъ я внѣ себя.
Онъ же съ пьяной улыбкой произнесъ:
— Ну, ну! держи руки подальше.
И схватилъ меня за руку. Я потерялъ самообладаніе и мгновенно ударилъ его такъ, что онъ упалъ.
Но мнѣ этого показалось мало. Да и легко понять мое положеніе. Жена моя была больна, я былъ этимъ страшно озабоченъ, и всюду я видѣлъ враждебное къ себѣ отношеніе и даже ненависть. Это лишило меня разсудка, и, весь дрожа, я неистово помчался искать правосудія прямо во дворецъ.
Я пробѣжалъ по всей Длинной улицѣ вплоть до площади — мимо газовыхъ фонарей, которые въ туманѣ казались желтыми пятнами. По дорогѣ я сочинилъ цѣлую рѣчь, съ которой я долженъ былъ обратиться къ Патерѣ, но постепенно я охладѣлъ. Прежде всего я увидѣлъ, что на мнѣ нѣтъ надлежащаго туалета, чтобы имѣть право предстать предъ очи его свѣтлости. На мнѣ былъ старый цвѣтной шлафрокъ, и я былъ только въ ночной сорочкѣ, и въ одной туфлѣ, потому что потерялъ другую.
На площади я увидѣлъ большой дворецъ, который поднимался къ небесамъ. Тамъ же стояла часовая башня. Холодъ и сырость отрезвили меня, и я понялъ нелѣпость своего поведенія. «Нѣтъ, — подумалъ я: — теперь не время». Въ шлафрокѣ, и съ тростью въ рукѣ, около часу ночи я рѣшилъ возвратиться, но по болѣе короткой дорогѣ, и очутился на боковой улицѣ. Тутъ сразу повѣяло на меня страшнымъ холодомъ. Хотя жена должна была безпокоиться обо мнѣ, но, чтобы согрѣться, я забѣжалъ въ какой-то домъ, гдѣ были ярко освѣщены окна. Въ немъ играли на роялѣ и пѣли. Хорошо если бы меня не замѣтили; но я обратилъ на себя вниманіе и увидѣлъ, что попалъ во Французскій кварталъ. Надо мной стали смѣяться, но я выскочилъ на улицу и быстро пошелъ впередъ.
Люди побѣжали за мною. Я дѣлалъ шаги громадные; они не отставали. Было грязно, и изъ домовъ несло дурнымъ запахомъ. Какой то мальчишка, схватилъ меня сзади за халатъ и разорвалъ его пополамъ. Я ему отвѣтилъ пощечиной, но лучше бы я этого не дѣлалъ. Поднялся страшный ревъ и улюлюканіе, какъ на охотѣ. Какая-то женщина подставила мнѣ ногу, я полетѣлъ и потерялъ свою палку, и кромѣ того съ меня слетѣлъ шлафрокъ, а рубашка осталась въ рукахъ враговъ, какъ трофей. А за мной еще бѣжала дикая толпа, чуть не половина населенія всего Французскаго квартала. Бросали въ меня ножами и бутылками. Напрасно на каждомъ перекресткѣ я кричалъ: «Караулъ! Полиція!» Но помощи ни откуда не было. И не могло быть спасенія. Вдругъ я увидѣлъ красный фонарь и высокій узкій домъ. Дверь была открыта, и когда я вбѣжалъ въ нее, то въ первомъ этажѣ меня встрѣтила высокая дама съ распущенными волосами, великолѣпными руками, въ серебристой рубашкѣ. Она не удивилась, что я голый, и съ улыбкой сказала:
— Вы ошиблись, пятый номеръ не здѣсь.
Я сталъ извиняться, прикрываясь руками, и отворилъ указанную дверь. Но тамъ я засталъ уже парочку. Дама въ серебристой рубашкѣ исчезла. Ноги мои были въ крови и казались стопудовой тяжестью. Задыхаясь, я сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ, а враги не дремали, они вошли въ домъ, увидѣли меня и съ крикомъ погнались за мной по лѣстницѣ. Съ непонятой силой и ловкостью я скользнулъ въ узкое окно, къ водостоку, по которому какъ бѣлка, спустился внизъ среди тишины и мрака и упалъ на кучу мусора. Мусорщикъ же на своей пахучей повозкѣ доставилъ меня домой.
Жена провела страшную четверть часа въ моемъ отсутствіи, но каково ей было увидѣть меня въ такомъ положеніи!
На другой день собаки играли на улицѣ полами моего халата.
Израненныя ноги мои были всѣ въ бинтахъ, и жена не отходила отъ моей постели.
Любопытная мелочь. За домомъ докторъ Лампенбогенъ сдавалъ еще землянку, въ которой голодала семья съ девятью дѣтьми. Это было нѣчто исключительное для Перла. Отецъ былъ штамповщикъ по профессіи, но его кормила вѣчно беременная жена его; она также прислуживала намъ, потому что обезьяна являлась къ намъ только по приглашенію и то по вечерамъ. Она очень забавляла насъ, садилась на постель моей жены и охотно пересматривала старые номера «Зеркала Грезъ». Теперешняя наша помощница часто приводила къ намъ своихъ старшихъ дочерей. И я сдѣлалъ наблюденіе, что дѣти, родившіяся въ Царствѣ Грезъ, лишены на лѣвой рукѣ одного сустава съ ногтемъ. Такимъ недостаткомъ обладала и дочь моего редактора Луиза.
Какъ только можно было выходить, я пригласилъ къ себѣ доктора Лампенбогена. Онъ въ своей шубѣ едва вошелъ въ дверь. Я посмотрѣлъ на его мясистыя щеки и каннибальски подумалъ:
— Хорошо бы сдѣлать изъ этого жаркое.
Увы! Это была пророческая мысль!
Онъ посовѣтовалъ намъ нѣсколько недѣль провести въ горахъ.
— А какъ же мы поѣдемъ безъ разрѣшенія Патеры?
— Лучше это вы оставьте, — сказалъ онъ. Прямо поѣзжайте.
Мы тотчасъ же снарядились въ путь. Ѣхали въ тарантасѣ, минули знаменитыя болота, проѣхали мимо какихъ-то развалинъ, стоявшихъ съ незапамятныхъ временъ. Живого мы ничего не увидѣли, только двухъ пеликановъ. Но затѣмъ мѣстность становилась населеннѣе, и даже поподались виноградники. Жители держали себя какъ-то понуро, но тѣмъ не менѣе они были вѣжливые и показались мнѣ сердечнѣе горожанъ. Затѣмъ мы минули высокую башню, расписанную фресками, стоявшую на перекресткѣ, и очутились въ узкой долинѣ. На высокихъ скалистыхъ горахъ жили какіе-то аскеты. Здѣсь мракъ не разсѣивался никогда, и облака спускались до самой земли. Вскорѣ передъ нами возвысилась Желѣзная гора, и мы замѣтили круглыя молніи, которыя катились по ея склонамъ.
Воздухъ становился все тяжелѣе. Вдругъ жена сказала, что не можетъ дальше ѣхать, и что она чувствуетъ себя хуже. Мнѣ тоже было тяжело; отъ электричества у меня вставали волосы на головѣ. Мы рѣшили лучше вернуться въ Перлъ.
На обратномъ пути черезъ болота мы чуть не задохлись, и жена моя крѣпко прижалась ко мнѣ.
Мы вернулись въ городъ въ два часа ночи. Я уже не сомнѣвался, что жена захватила смертельную болѣзнь.