Так неужели в домах с узким входом живут только обездоленные вдовы или вдовцы с сиротками? Видимо, законы охраны норы в этой колонии очень строги. Возле нее обязательно должен находиться сторож, и, уж если один из них погиб, другой не смеет отлучаться со своего поста, перестраивает вход, смачивая частицы земли, суживает его и, заживо замуровав себя, остается там внутри, дожидаясь гибели. А жить осталось немного. Молодежь неопытна, не носит домой еду, не кормит своего родителя.
Кое-где я нахожу таких замурованных стариков, тело которых уже постепенно оставляет жизнь. Они все еще у суженного входа, как автоматы убирают свои зубастые гребешки, пропуская наружу или впуская внутрь детей. Видимо, здесь такое правило. Иначе нельзя, в открытый вход заберется недруг и погубит беззаботных малышей.
Интересно бы еще вскопать норки, но с каждой минутой сгущаются сумерки, розовое облако давно потухло, а там, где оно было, далеко над горизонтом поблескивают молнии.
Завтра же утром в путь!..
Сегодня, немного попутешествовав, мы поставили палатку входом к Балхашу близко к берегу. Сидя в ней, я время от времени хватаюсь за фотоаппарат. То пролетит черноголовый хохотун или серебристая чайка, то высоко в небе протянут красавцы-лебеди, то проплывает чомга. А однажды на горизонте показалась стайка плывущих птиц. Белая палатка явно заинтересовала их, и вскоре перед нами выстроилась шеренга чернозобых гагар. Они позволили себя сфотографировать, но приблизиться не дали, нырнули, не доверились человеку. Через полчаса они еще раз наведались: на таком большом синем озере белая палатка на берегу им показалась слишком необычной.
Высоко в небе штопором, как журавли во время перелета, вьются пеликаны и вскоре превращаются в крохотные, едва различимые темные точки. Кто бы мог подумать, что такие грузные и внешне неуклюжие птицы могут забираться так высоко в небо. И зачем? Высмотреть местность, увидеть косяк рыбы и сообща напасть на него, а может быть, кроме того, показать себя другим пеликанам, затерявшимся в просторах Балхаша и присоединиться к ним?
Равномерный, ритмичный шум волн убаюкивает, навевает дрему. Крикнет чайка, засвистят крыльями утки. Солнце медленно тонет в озере, бросая на воду огненную дорожку. Наступает тихая звездная ночь.
Возле бивака, как модель лунного кратера, насыпь вокруг входа в жилище муравья-бегунка. Интересно его раскопать, разведать, что нового в жизни этого непоседы — завсегдатая пустыни. Работа спорится, яма быстро углубляется, а рядом растет большой холм выброшенной земли.
Но нам нет удачи. Муравьев мало, а гнездо неглубокое. Это, оказывается, временная летняя постройка, дача, на которую выехали на лето любители простора.
Пока мы раздумываем над вырытым гнездом, на дне ямы появляются три тесные кучки муравьев. Все они очень заняты, с лихорадочной поспешностью роют норки.
Я отбрасываю в стороны землекопов, но они с завидным упорством один за другим возвращаются обратно. Тогда пинцетом отношу их в сторону. Но место исчезнувшего занимает новый доброволец. А что, если загнать одну кучку муравьев в пробирку? Пусть там посидят. Но над опустевшей ямкой тотчас же появляется муравей-малышка, и вокруг него снова собирается дружная компания.
Видимо, неспроста муравьи затеяли эту работу в такое трудное время, когда гнездо разорено. Чем-то она необходима. Надо подождать и посмотреть.
Муравьи трудятся в быстром темпе. Малыши таскают мелкие комочки земли, крупные рабочие относят в сторону камешки побольше. Неожиданно загадка открывается. Мы удивлены и, мешая друг другу, склоняемся над ямой. На дне одной норки появилось что-то блестящее, потом высвободился усик, другой. Усики энергично замахали в воздухе, высунулась голова, грудь, и, наконец, наружу, освобожденный от земли, выползает большой помятый муравей. Его завалило землей, но он каким-то путем послал сигнал бедствия. Его приняли и организовали аварийную работу. Большого муравья хватает за челюсти один из спасителей и несет к сохранившимся остаткам муравейника.
Другие кучки муравьев также добиваются своего — выручают попавших в беду товарищей.
Но как заваленные землей муравьи подали сигнал бедствия? Запах не проникает быстро сквозь толщу земли. Звуковой сигнал невозможен. Муравей, придавленный землей, не может шевельнуться. Неужели муравьи способны к передаче особых, неразгаданных сигналов? Вот бы раскрыть их секрет!
Вечером тростники оживляются, всюду раздаются птичьи голоса. Наперебой надрываются камышевки, хором щебечут пеночки, славки.
Рано утром всюду на берегу озера я вижу следы уток, бакланов, пеликанов, чаек. Все они, такие скрытные, днем прятались в укромных местах и вышли на простор только ночью. Следов множество всюду. Только рядом с нашим биваком их нет. Даже ночью птицы ощущают присутствие человека.
Всюду по косам на цветах сидят бабочки-пестрянки, черные с большими пятнами и яркой желтой перевязью на брюшке. Они медлительны, никого не боятся. Что им, ядовитым!
Слетелись к машине большие сине-черные пчелы-древогрызы, крутятся возле нее, заглядывают во все ее закоулки. Им, беднягам, наверное нужна трухлявая древесина, чтобы в ней сверлить ходы для ячеек деткам. А деревьев нет.
На берегу озера, на высоком холме из черных камней сложены древние курганы. Им не менее нескольких тысяч лет. Отсюда далеко видны и просторы пустыни, и озеро.
Очень красивы розовые тамариски на фоне синего озера. Ярко-желтыми пятнами среди черного щебня прибрежных валов разбросана приземистая цветущая эфедра. Кое-где розовыми подушками цветет курчавка, лиловыми — богородская трава. Местами сверкают цветы осота.
Два муравейника крошечных муравьев-тетрамориусов разделяла едва заметная дорога. Вокруг росли кустарники, добычи в них для муравьев, наверное, было немало. И все же муравьи провели через дорогу тропинку и повалили по ней на бой с соседями. Обороняющиеся всполошились и выскочили навстречу налетчикам. Вскоре возле муравейника разыгралось сражение, а на светлой почве дороги даже издали было видно большое темное пятно копошащихся муравьев.
Во вспыхнувшей войне принимали участие и молодые, еще светлые, неокрепшие муравьи, и темные, почти черные, с твердой броней, бывалые разведчики-солдаты. Все переплелись в одну массу: кто кого разрывал на части или колол жалом — не разобрать.
Драка началась рано утром и, возможно, с наступлением жары прекратилась бы. Но сегодня над озером поползли облака, повеяло сыростью и прохладой, иногда падали редкие капли дождя, а жаркое солнце, прикрытое облаками, не могло разогнать воюющих. События же приняли неожиданный оборот, и нападающим не повезло. Гнездо обороняющихся было сильное. Поэтому вскоре налетчики были оттеснены, а пятно борющихся стало медленно подвигаться через дорогу к тем, кто затеял всю баталию, оставляя после себя кучки трупов. Вот уже передовые воины появились у входов муравейника зачинщиков. Инициатива оказалась на стороне правых, война перешла на чужую территорию.
Наступил вечер. Тучи стали еще темнее. Озеро зашумело от ветра. Порывы его налетали на поле сражения и уносили вместе с пылью трупы погибших воинов. Здоровые и те, кто еще был жив, с трудом удерживались за землю ногами.
Трудно сказать, что умерило воинствующий пыл муравьев, но постепенно дерущихся стало меньше, а в наступившей темноте все было закончено.
Почему была затеяна междоусобица, какой был толк во взаимном уничтожении? Может быть, во всем виновата прошедшая весна? Поздние весенние морозы убили насекомых, и сейчас муравьям-хищникам нечем было питаться.
Но это только одни предположения.
И в другом месте тоже какое-то происшествие у муравьев-тетрамориусов.
Здесь жители муравейника сбились плотной кучкой, копошатся. От кучки и к ней мчатся взволнованные муравьи-оповещатели. Обычно подобные скопища что-то означают: нападение на врагов или оборону от захватчиков. Но здесь я не вижу сражающихся, нет и трупов погибших воинов, а так просто толкаются, суетятся.
Осторожно я разгребаю палочкой муравьев, всматриваюсь через лупу. Все дело, оказывается, только в двух чужаках. Они случайно забрели сюда, давно пойманы, распяты и едва живы. Их появление и вызвало такую тревогу, мобилизацию внимания и подозрительность: муравьи друг друга ощупывают, иногда по ошибке хватают собрата, слегка терзают, прежде чем разберутся, ищут лихорадочно, нет ли еще кого-либо пробравшегося в их среду.
А может быть, эти двое, растерзанные, не простые муравьи, а особенные, разведчики, и пришли сюда не случайно, а специально, чтобы разведать силы противника перед налетом. Муравьи-тетрамориусы очень часто затевают кровопролитные битвы с соседями.
Небольшой обрывчик возле нашей стоянки тоже изрешечен норками ласточек-береговушек. Они беспрерывно носились низко над землей и над водой, не боялись и нас, на лету едва не задевая за наши головы. Но на кого они здесь охотились? Сейчас прохладно, все насекомые попрятались.
Над горизонтом появилось темное облачко. Это была стая скворцов. Птицы развернулись и широкой лентой понеслись прямо к обрывчику. Что-то случилось и с ласточками. Они как-то по особенному закричали, сгрудились и помчались навстречу скворцам. Я с интересом стал наблюдать за происходящим.
Вот стайка скворцов уселась на землю рядом с обрывчиком, на узкую зеленую полоску зарослей солянок, терескена и тамарисков, и сразу же в воздух взлетело облачко комариков с перистыми усиками. Они сидели здесь, забившись в заросли в ожидании темноты и вечерних плясок. На комариков дружно налетели ласточки. Досталось же им! На земле с растений их склевывали скворцы, в воздухе над землей их ловили ласточки. Так продолжалось около получаса. А когда пир закончился, скворцы перелетели на бережок и стали полоскаться в воде. Ласточки же, довольные и сытые, помчались к своему обрывчику, на лету прикасаясь клювиками к поверхности воды и утоляя жажду.
Все были довольны. Всем было хорошо. Кроме комариков.
Дорога долго идет вдоль берега и приводит нас к основанию полуострова Коржинтюбе. От главного пути к нему отходит едва заметная дорожка. Я решительно сворачиваю по ней. Очень хочется посмотреть полуостров. Потом наш путь преграждает небольшая проточка в зеленых тростниках. Через нее Балхаш питает водой озеро. В проточке бурное течение. Потоки воды несутся из Балхаша в этот «котелок», нагретый солнцем.
С полуострова Коржинтюбе виден небольшой остров, километра два длиной. До него около 5 километров. Сколько прошло времени, с тех пор как он потерял связь с берегом Балхаша! Интересно бы посмотреть, какие там живут насекомые и зверушки, какие растения он приютил на своей земле.
Остров от нас далеко. Но оттуда доносятся неясные крики, а в бинокль виден берег, покрытый белыми чайками. Там их колония, настоящий птичий базар.
И еще новость! От острова степенно, будто эскадрилья боевых кораблей, отплыла стая пеликанов и выстроилась длинной шеренгой. Птицы, видимо, приготовились ловить рыбу. А пока выжидают.
Проточку, вставшую на нашем пути к полуострову, не проехать. Приходится возвращаться на главный путь. А он уводит нас далеко от озера в знойную пустыню. Здесь от ненастья не осталось и следа. Все высушило солнце.
Мы не предполагали, что окажемся в таких глухих местах. Вот уже вдоль озера более сотни километров тянется желтая пустыня с редкими кустиками караганы. Дорога петляет с холма на холм, иногда пересекает низинку с пятнами соли и редкими солянками, то уйдет в одну сторону, то в другую. Нигде ни следов жилья, ни ручейка, ни колодца, ни живой души. Долго ли так будет, скоро ли озеро Балхаш, к которому мы вновь стремимся, измученные дорогой и нестерпимым зноем?
Вокруг горизонт полыхает, колышется, и всюду озера-миражи. Может быть, это вовсе и не миражи, а Балхаш. Но вот наконец показывается хотя и неясная, но радующая глаза голубая полоска, дорога сворачивает на восток и идет параллельно озеру. Что делать? Не ехать же напрямик, через солончаки, сухие колючки, кустики солянок и ухабы, опасаясь за целость покрышек. И опять тянутся километры пути.
Но вот перед нами поворот дороги в сторону озера, хотя и очень неторный. Мы мчимся по нему с радужными надеждами, и миражи расходятся в стороны, уступая дорогу. Вот и оно, озеро, громадное, ослепительно бирюзовое, и неестественно ярко-зеленой кажется небольшая полоска тростников у берега после бесконечных желтых холмов. Мы подъезжаем к основанию длинного, узкого полуострова с отличной, хотя и слабо заметной дорогой, заросшей ревенем и ферулами. Машина несется по ней, как по асфальту, стрелка спидометра не сходит с цифры шестьдесят. Озеро почти рядом, видно с обеих сторон, но справа оно синее, слева — зеленое. Впереди над горизонтом в горячем воздухе повисли темные пятна деревьев. По берегу степенно разгуливают два журавля, у самой кромки на песке отдыхают черные бакланы, в синем заливе заснул пеликан. Возле глубокого залива, отражаясь в воде, стоят могилки, белеют кости овец и лошадей. Когда-то тут бурлила жизнь пастухов-кочевников. Теперь же царят молчание, тишина и покой, прерываемые мерным всплеском волн. Вздрагивает на берегу ажурная полоска белой пены, вяло кричат чайки. И все озеро, такое большое и спокойное, застыло в горячих берегах в равнодушном величии.