– Зато у вас… горячие, – пробормотала Эжени.
Слишком горячие для обычного человека.
Демон? Возможно. Правда, разновидностей много, всех и не упомнишь. Да и настолько горячими могут быть не только демоны, нечисти и без них хватает. Хотя… какая разница? Всё равно, кто он, откуда, сколько ему лет и какой у него банковский счёт. Снежная сущность желала огня, желала раствориться, истаять в пламени, а спорить с собой Эжени не любила.
Вредно для здоровья.
Эжени улыбнулась вновь, тряхнула мягко длинными серебристо-белыми волосами, подалась чуть к Дэсмонду.
– Знаете, мне кажется, я только что нашла то, что может меня… удовлетворить, – прошептала доверительно.
В конце концов, все сюда приходят лишь ради одного, различного только формой.
– Склонен с вами согласиться, – Дэсмонд поднялся.
Эжени взяла сумочку, соскользнула со стула, первой покинула гостиную. Присутствующие не удостоили их и мимолётным взглядом.
Остались ли наверху свободные кабинеты? И не вспоминается, как назло.
Вместо лестницы Дэсмонд увлёк в нишу в дальнем конце холла, сумрачную, с крошечным столиком. Развернул лицом к себе, прижал к стене, впиваясь в губы поцелуем жестким, обжигающим каждый нерв смесью боли и восторга. Эжени бросила сумочку на столик, приоткрыла рот, отметая любой намёк на возражение или несогласие, ответила, обвив руками шею Дэсмонда. Наверное, слишком резко ответила, потому что сущность почуявшим любимое лакомство зверем рванула на волю, наполняя пальцы ощутимым даже ею холодом.
Дэсмонд отстранился чуть, посмотрел неожиданно внимательно, серьёзно.
– Эжени, я чувствую твою… суть. Ты её сдерживаешь.
– А ты нет? – если не держать её на коротком поводке, то можно и дополнить интерьер замороженной скульптурой в странной позе.
Случались в жизни Эжени и такие… хм-м, казусы. И хорошо, если оттает потом бедолага без последствий, а если нет?
– Смотря с кем, – Дэсмонд наклонился, провёл губами по её щеке, легко, почти невесомо в противовес первому поцелую. – Не держи её… расслабься.
– И попытайся получить удовольствие? – не то чтобы есть настроение шутить, но фраза как-то сама вырвалась.
– Разве всё затевается не ради удовольствия?
– Я совмещаю, – Эжени запустила пальцы в густые волосы, в полумраке показавшиеся вдруг золотыми, теплыми на ощупь.
Вернула поцелуй, чувствуя, как откликается чужая сущность, тянется навстречу.
Горячие мужские ладони прошлись по телу, обтянутому тонкой тканью короткого белого платья, сначала вверх, обхватили грудь и почти сразу спустились вниз. Дрожи Эжени не сдержала – прикосновение к обнажённой коже ног выше кружева чулок действительно обжигало, без всяких метафор. Пожалуй, не будь она тем, кто есть, заработала бы уже ожог первой степени.
Дэсмонд развернул Эжени спиной к себе, притиснул к столику. Шорох позади, и пиджак лег светлым пятном на пол.
– Кто ты?
– А ты? – полированная столешница покрывалась медленно серебристым слоем инея.
– Не важно.
Зачем тогда спрашивает, если сам не готов ответить на тот же вопрос? Да и не всё ли равно?
Край платья одним рывком оказался где-то на талии, ладони огладили бёдра, ягодицы, сдвинули узкую кружевную полоску трусиков. Эжени наклонилась над столиком и с улыбкой отстегнула невидимый поводок. Тело наполнил сплав холода и возбуждения, привычный, контрастный. В сознании поднялась метель, заметающая мысли, сомнения, инстинкт самосохранения, оставляющая лишь желание поглощать тепло, такое вкусное, щекочущее, и растворяться в нем же.
Пальцы скользнули вниз по животу под белье и между бёдер, находя чувствительное местечко, вырывая стон. Поцелуи-укусы по плечу, шее, за ушком, жар прижавшегося со спины тела. Собственными ладонями Эжени смутно ощутила, как начала нагреваться и оттаивать заиндевевшая было столешница. Едва расслышала звяканье пряжки ремня, шорох молнии, даже чьи-то далекие шаги, прошелестевшие через холл, женский смех. Эжени закусила губу, давя вскрик от резкого проникновения, но сущность с восторгом, порой казавшимся Эжени маниакальным, устремилась к новой игрушке, вцепилась снежными щупальцами, вытягивая желанное тепло. Сильные толчки сливались с уверенным движением пальцем, с тяжелым неровным дыханием Дэсмонда. Эжени ухватилась за край столика, уже не сдерживая стоны.
Сущность тоже наслаждалась. Пила, пила, словно иссушённая земля долгожданную влагу дождя, и не могла остановиться, не могла насытиться, не могла отпустить. Чужой огонь не заканчивался, он стекал лавой, густой, с горьким привкусом имбиря, ударявшей по затуманенному сознанию лишней порцией крепкого алкогольного напитка. На долю секунды возникло опасение, тренькнуло тревожным звоночком. Что-то определенно не так… одна сущность поглощала другую, но неясно, кто кого… И уверенности, что инициатива принадлежит Эжени, уже не было.
Мысль мелькнула и отступила, растворилась за волной удовольствия, мощного, опаляющего, наполнившего тело столь желанным жаром. Кажется, Эжени сама стала сгустком огня, живым, послушно изгибающимся в чужих руках. И сознание исчезло окончательно в охватившем её пламени, угольно-чёрном, непроницаемом.
* * *
Жаль, нельзя снять голову и положить её на часок-другой в какое-нибудь тихое место, чтобы отдохнула, в себя пришла.
И не болела сейчас так, словно накануне хозяйка основательно перебрала с алкоголем.
Эжени в очередной раз скривилась, потёрла виски. Таблетку выпила ещё дома, но лучше пока не стало, голова по-прежнему раскалывалась, рождая ненависть ко всему человечеству в целом и неурочным клиентам в частности.
Определённо такого рода вечеринки не рассчитаны на тех, кому надо на работу в субботу.
– Ну, как прошла эта твоя тусовка для избранных? – Юлисса подошла бесшумно, встала рядом, прислонившись бедром к краю стола.
– Прошла, – пробормотала Эжени.
– А как прошла?
Смотря какая часть.
Эжени не помнила окончания вечера, вернее, ночи. Не помнила, как добралась до дома. Не помнила, где и как рассталась с Дэсмондом. Не помнила, что вообще происходило после её оргазма. Но оргазм, смешавшийся с насыщением снежной половины, оказался весьма и весьма неплох.
Потрясающ даже. До отключки нормального восприятия.
Всё-таки перебрала. Только не с алкоголем, а с энергией.
Зато сущности хорошо. Растеклась по телу ощущением сладкой неги, ленивая, довольная, точно налакавшаяся валерьянки кошка. И если бы голова ещё не болела, то можно было бы сказать, что жизнь удалась практически.
Юлисса оглядела зал, убеждаясь в отсутствии клиентов и развесистых ушей начальства, и понизила голос: