— Сколько?
— Пятьдесят три, сэр!
— Так. Топселя долой!
При уборке топселей не обошлось без инцидента: судовой плотник, швед Петерсен, которому в этот день чертовски не везло, поскользнулся на палубе, протертой олифой. Вытянулся во весь рост… Еще не встав на ноги, он успел уже сто раз выругаться. Лишь сорвав гнев на судовом коте Снаппи, обычно молчаливый и довольно угрюмый плотник Петерсен успокоился.
Капитан, стоя на юте, внимательно посматривал за борт. Остерегался попасть в морскую капусту, растущую на рифах. Посмотрел на часы. Спросил у Джекобса, стоявшего с лотом на борту у фок-мачты:
— Как глубина?
Убедившись, что лот достиг дна, Джекобс крикнул нараспев:
— Со-орок два!
Шкипер ответил:
— Ладно!.. На баке! Приготовить якорь к отдаче!
— Готово, сэр.
— Фок-, грот- и бизань-шкоты подобрать! Приводите к ветру, Джони! Стаксель и кливера — долой!..
Матросы, довольные, что плавание подходит к концу, носились, как угорелые.
Послышался властный окрик:
— Отдать якорь!..
Загремел якорный канат. «Свит Хом» стала на якорь. Берег недалеко.
— Стоп — травить!.. Сколько?.
— Пятьдесят девять метров, Сэр…
— Потравите канат до шестидесяти трех метров. Этого будет достаточно…
Боцман прохрипел:
— Слушаюсь, сэр…
Услыхав грохот каната, мистер Смит вышел на палубу. Это был совсем молодой человек — штурман. Это его первый рейс. Он робок и застенчив. Не совсем уверен в своем знании морского дела. Если бы не выгодные условия службы, дающие ему возможность поскорей жениться, ни за что бы не пошел к капитану Вайту. Он его боялся до смерти. Пробило восемь склянок.
— Ну-с, мистер Смит, распорядитесь, чтобы спустили шлюпки… Людей прикажите хорошенько накормить! Пусть отдохнут как следует. Им предстоит горячее дело…
Шкипер направился к себе в каюту. Штурман робко спросил:
— В котором часу прикажете отправить людей — и сколько?.
Шкипер, не оборачиваясь, ответил:
— В одиннадцать часов одиннадцать молодцов.
Серый, туманный, день. В воздухе носятся маевки, большие поморники и белые крикливые чайки. Изредка пролетает альбатрос. Часы показывают без четверти одиннадцать.
От шхуны отвалила шлюпка. На корму к рулю сел Джекобс. Команда была в прекрасном настроении. Все одиннадцать человек горячо обсуждали вопрос о предстоящей охоте. Джекобс, не раз бывавший в этих местах, весело покрикивал:
— Навались, берег близко!..
Канадец Курто сбалагурил:
— Ох, скорей бы Сан-Франциско…
Сквозь прибой с берега доносился неясный шум. Джекобс сказал:
— Слышите?.. Это — котики.
Джони отозвался:
— Ба, да их тут тысячи! Ого, значит, поработаем…
И действительно, небольшая отлогая часть крутого берега была сплошь покрыта котиками. Канадец, сидевший на носу, чуть-чуть не опростоволосился: принял их за прибрежные камни. Среди волн легкого прибоя там и сям виднелись головы животных, спешивших к берегу.
Джекобс скомандовал:
— Правая на воду! левая табань!
Снял руль. Шлюпка развернулась.
— Табань обе! Дрек отдать! Трави дректов! Шабаш!..
Первым выскочил Джекобс, за ним Мак-Гиль, Томсон и Джони. Схватив кормовой фалень, они так сильно его дернули, что китаец Чао, стоявший на банке, потерял равновесие. Сковырнулся в воду. Отплевывался. Ругался. При общем смехе выбрался на берег. Курто уверял всех, что китаец не выдержал соблазна и нарочно принял ванну. Шотландец Кинд и Петерсен раздавали матросам дубинки.
В воздухе стоял визг, рев, вой и хрюканье. Среди прибрежных камней, на песке и на отшлифованных зыбью скалах, — везде копошились котики. Можно было подумать, что все котики Берингова моря условились здесь собраться.
Старые секачи, маленькие детеныши, серые котихи — их матери — и полусекачи, — все это дралось, блеяло, хрюкало, ссорилось, играло, било ластами о землю и лезло друг на друга. Часть их табунами стремилась к морю и уплывала. Другие возвращались, поднимали возню, кувыркались, а чаще всего дрались между собой из-за места, или за право обладания самкой. Дрались жестоко, ластами, кусались зубами, вырывали кожу с мясом. Вот секач за что-то строго наказывает свою жену. Схватил ее зубами за шиворот и бьет ее ластами о землю так сильно, что несчастная, повидимому, теряет сознание…