— Закреплено, сэр!
Несмотря на все ухищрения хмурого и свирепого шкипера, шхуна «Свит Хом» никак не могла выбраться. Пробило восемь склянок… Вахтенные, уставшие от постоянной лавировки, давно уже предвкушали предстоящий отдых в кубрике, где можно покурить, растянуться на узкой, жесткой койке и хоть немного согреться. Шумно спускались по крутому трапу, внося с собой сырость и холод.
Жак Курто, веселый, жизнерадостный матрос-канадец, снимая дождевик и вешая его на гвоздь, проворчал:
— Ну и Командорские острова! Будь они прокляты!.. Всю жизнь не забуду.
Отряхивая зюйдвестку и усаживаясь у печки на один из длинных, похожих на гроб, сундуков, Джекобс буркнул:
— Хорошенькая погодка, нечего сказать! Только бы вырваться из этого анафемского Берингова моря..
— В другой раз меня сюда никакими котиками не заманишь!
— А все проклятый Бординг-мастер! Расхвалил так, что у нас слюнки потекли.
— А вы, причальные тумбы, и поверили, уши развесили! Думали, доллары сами посыпятся к вам в карманы? — закуривая огрызок гипсовой трубки, презрительно процедил рыжеголовый матрос Мак-Гиль. — Да, джентльмэны, до долларов еще далеко. Шкипер порядочно пота из вас выжмет — доллары не так-то легко достаются!.. А где же Джони Руш?
Канадец Курто ответил:
— Джони?.. Он все с коком спорит, доказывает, что «Советы» — единственная страна, где такие голоштанники, как мы, сами управляют, без королей и президентов.
На трапе показались чьи-то резиновые сапоги.
— Алло! Вот и сам Джони. Ну что? Убедили кока?..
— Черномазый дурак!.. Я ему говорю: я сам читал радио с советского парохода, там говорится: «Рабоче-крестьянское правительство»… А он говорит: «Все равно, оно долго не удержится!». Я говорю: восемь лет, как управляют… Не верит: «Скоро, скоро за них возьмутся как следует» …
Мак-Гиль спросил:
— А Одесса — это тоже советская страна?
— Конечно! Чортова гибель пароходов заходит! А какие там арбузы, дыни!.. а икра!.. а водка!.. Укачаешься!..
Показывая полный рот ослепительной белизны зубов, Курто захохотал:
— Как только придем в Нью-Йорк, два дня подряд буду есть зернистую икру и пить русскую водку!..
Все время молчавший Томсон перебил:
— А ветер, кажется, свежает…
Курто отозвался:
— Тем лучше, скорей будем дома! Откровенно говоря, мне до смерти надоело болтаться на этой паршивой посудине!..
— Ишь, как скрипит…
С палубы доносилось:
Ни к кому не обращаясь, Томсон спросил:
— Куда мы сейчас идем?
Сердито сплюнув в угол, Джекобс ответил:
— А чорт его знает!.. Разве у нашего старика что-нибудь узнаешь!
Пытаясь удержать равновесие, продолжал:
— Ишь его, как болтает!..
— А ты бы его спросил как-нибудь утром, после кофе, повежливее этак…
Курто захохотал, при мысли, что бы из этого вышло.
На шхуне все знали, как не любил и не допускал старый, свирепый шкипер какой бы то ни было фамильярности.
С трудом спускаясь по трапу, стараясь не сорваться, судовой кок Джимми ворчит:
— Пусть меня назовут протухлою солониной, если я когда-нибудь пойду за этими проклятыми кошками!.. Поступлю на пакетбот! Там хоть команда похожа на людей. А здесь варить не из чего! Продукты самые подлые, да было бы еще для кого!.. Сейчас шкипер опять запустил в меня тарелкой. Чтоб его черти швыряли так на том свете! То-о-же… джентльмэн!..
Судовой плотник, швед Петерсен, протянул с койки:
— Ну, ты, наступи себе на язык. А вам, ребята, рекомендую поспать — кто и как может. Возможно, нас скоро опять вызовут наверх. Ветер свежеет не на шутку.
«Свит Хом» скрипит всем корпусом. Раскачивается во все стороны. Волнение увеличивается. Бьет в борта. Особенно остро чувствуется, что только деревянная обшивка отделяет от холодного, гневного моря.
В кубрике накурено и душно. Пахнет ворванью, смолой, дегтем. Слышен крепкий храп людей, уставших от тяжелой работы. Матросы инстинктивно, сквозь сон, упираются то корпусом, то коленями в тонкие перегородки своих коек, чтобы не вывалиться.
Койка Джони — поперек судна. Шхуна стремительно ложится то на один бок, то на другой, и, сообразно с этим, ноги у Джони летят вверх, а голова куда-то вниз, и наоборот. Изредка у него вырывается совсем не по-английски:
— А, щоб тоби!..
Спустя секунду он опять храпит.
Судовой кок перед сном ругается по-испански. Ловит жестянку с маргарином и рассыпавшиеся окаменевшие бисквиты.