— Я очень сомневаюсь.
— Он говорит, что они достали некоторое количество золота, но большая часть все еще там он говорит, что это очень важно. Там военные доклады.
— Разве он не знает, что война закончилась?
— Это новая другая война. Золото было в хранилище. Это целое состояние для вас. Человек, который может открыть хранилище, его имя, я забыл имя.
Эти последние слова исходили от Захарова. Голос был до сих пор Текумсе, но слова, обращенные к Ланни, должны были исходить от "духа", и надо было играть в эту игру. Ланни сказал: "Вы никогда не говорили мне, что вы когда-либо искали сокровища, сэр Бэзиль."
— Есть много вещей, о которых я никогда не говорил тебе. Я все свои дела держу для себя. Имя человека, он является мастером по самым сложным замкам.
"Мастером по самым сложным замкам?" — повторил Ланни. — "Вы имеете в виду взломщика?" Ланни прочитал несколько книг о преступлениях и таинственных историях.
"Мастер по самым сложным замкам" — настаивал бывший командор и кавалер. — "Он открывает все замки. Американец. Вы можете его найти".
— Я должен иметь какой-то ключ к его имени, сэр Бэзиль.
— Хафф-это Хаффи-или Хаффнер? Скажи ему, что там золото, величайшее сокровище, оно было для России, чтобы остановить революцию.
Голос затих, и наступила тишина. Ланни боялся, что старик замолкнет, и быстро спросил: "Сэр Бэзиль, вы встречали моих друзей?"
"Несколько из ваших, но ни одного из моих", — дрогнул дух.
"Посмотрите, сможете ли вы найти одного из моих друзей по имени Труди. Запомните имя для меня, пожалуйста". Ланни таким образом тактично просил Текумсе, который иначе мог его оттолкнуть.
"Труди-Труди-Труди!" — Звук затих со вздохом, и последовала тишина. Медиум зашевелилась, затем застонала и открыла глаза, и сеанс был закончен.
"Вы получили хорошие результаты?" — спросила она, и Ланни ответил: "Очень хорошие". Это ей понравилось. Она редко спрашивала больше, и он никогда не отвечал ей, чтобы не нарушить позже связь. Он ушел, думая: "странная вещь, рука Китченера, торчащая из воды, и золото на дне моря". Он вспомнил название крейсера, H. M. S. Hampshire, который, как докладывали, напоролся на мину в Северном море во время мировой войны. Это было все, что он когда-либо слышал, и мог теперь вспомнить. Он подумал: "Интересно, что Захаров участвовал в поисках сокровищ".
Он пытался несколько раз с мадам Зыжински, но все, что он получил, была Кларибель и ее стихотворения в прозе. Когда он произнёс: "Труди", дама из старой Англии поняла, что имя было немецкое, но, видимо, подумала, что это была молочница, и выдала рапсодию о коровах, загородных дорожках и поцелуях. Конечно, Ланни ходил по загородным дорожкам с Труди, когда вывозил ее отдаленные районы Франции, и, несомненно, не мог не поцеловать ее. Некоторые люди могли бы назвать это "доказательством", но это было не тем, что хотел исследователь.
Ланни позвонил и договорился о встрече с женой Рауля Пальмы, которая руководила рабочей школой в то время, как ее муж был в Испании. Ланни дал ей немного денег для школы и узнал, что Рауль был еще в Валенсии в состоянии страшной напряженности в связи с событиями на войне. Ланни сказал: "Я буду там по картинному бизнесу". Джулия Пальма ответила: "Возьмите ему немного шоколада. В Валенсии сейчас едят лошадей и ослов, этим и выживают".
Он вытащил из кладовки несколько работ Дэтаза, упаковал и отправил их Золтану. Затем его последним делом стало посещение сеньоры Вильярреал, одной из его клиенток, которая жила недалеко от Ниццы. Он пил чай с этой испанкой старой школы, которая была у него в долгу. Он вывез ее картины из Севильи, и она не могла себе представить, как могла бы обойтись без тех денег, которые она за них получила. Теперь он сказал ей, что у него есть возможность поехать в Красную Испанию. "С деньгами можно сделать почти всё с этой толпой", — сказал он. — "Вы знаете, как бомбили этот несчастный город, и это ужасно, что его художественные сокровища могут подвергнуться разрушению. Я чувствую, что я должен взять на себя общественную нагрузку в спасении некоторых из них".
— Конечно, сеньор Бэдд, но разве это не страшно рискованно?
— Я не намерен там долго оставаться. Мне пришло в голову, что вы можете знать кого-то в Валенсии, у кого есть действительно ценная работа, которую он хотел бы вывезти. Она не должна быть большой, потому что я планирую путешествовать на поезде. Я получил урок, что автомобиль слишком опасная роскошь в этой раздираемой войной стране.
— О, сеньор Бэдд, это такая ужасная вещь! Как долго это может продолжаться?
"Я хотел бы иметь возможность делать предположения", — ответил он. — "Если бы кто-нибудь спросил меня в самом начале, я бы никогда не сказал бы, что это может длиться четырнадцать месяцев".
"Там ничего не останется от моей бедной страны!" — вздохнула дама. — "Мои имения не приносят мне почти ничего, потому что армия должна иметь снабжение, и они платят бумажные деньги, которые не имеют никакой ценности во внешнем мире."
"Храните их бережно, их, безусловно, выкупят". — Так успокаивающе Ланни обратился к матери, у которой до сих пор была ещё одна дочь на выданье, но у которой не было необходимого приданого. Он свел разговор к теме беженцев из Валенсии, и сеньора перечислила нескольких лиц, у которых были картины. Им всем, безусловно, нужны были деньги. Она тут же позвонила одному из них и назначила встречу для американского эксперта. Она отлично отрекомендовала Ланни, объясняя, что он не был спекулянтом, а джентльменом с лучшими связями. Его отец был крупным производителем самолетов, и он был близким другом миссис Чэттерсворт, и так далее. То есть, так строится мир, и так Ланни Бэдд мог поехать в любую часть Европы и заработать не только на хлеб, но и на свои капризы.
Он зашёл к испанскому гранду, этот термин больше не используется, но у грандов остались манеры и идеи. Этот жил в явно стесненных обстоятельствах в немодной части Ниццы. Сеньору Хименесу принадлежат земли в пригороде Валенсии, на которых выращивают апельсины, а также здания в трущобах, за которые тысячи рабочих привыкли платить высокую арендную плату. Но теперь все было в руках красных, и как мог несчастный гранд надеется сохранить своё величие? Он провел час или более за изучением Ланни, пока, наконец, не убедился, что это был порядочный человек. Он признался, что владел работой Мурильо, представлявшей оборванных мальчишек, играющих на открытом воздухе. Прекрасное и в высшей степени абсолютно бесценное произведение. Перед тем, как его особняк был захвачен, его доверенный слуга вынес это сокровище и спрятал его в хижине недалеко от города. Если Ланни сможет получить его и вывести, то сеньор согласился бы позволить ему продать его, и заплатить ему комиссию.
Из-за Труди Ланни был в жадном настроении. Он сказал: "Сеньор Хименес, это те условия, на которых я обычно работаю. Но сейчас речь идет о риске моей жизнью на чрезвычайно опасном предприятии. Если я, иностранец, увижусь с бывшим слугой землевладельца, то уверенно попаду под наблюдение. И весьма вероятно они меня схватят, Узнав обо мне, они вполне возможно меня расстреляют, как шпиона. В любом случае мне, возможно, придется платить большие суммы чиновникам, чтобы вывезти картину. Я мог бы взять картину прямо на пароход в Лондон или даже в Нью-Йорк. Единственным условием, на котором я мог бы предпринять такие риски, это полная покупка картины".
— И что вы готовы предложить, сеньор Бэдд?
— Во-первых, я должен осмотреть работу и убедиться в её подлинности. Я не сомневаюсь, что вы, сеньор, верите, что ваши мальчишки принадлежат кисти Мурильо. Но у популярного художника было много подражателей, и я много раз видел, как обманывали владельцев художественных произведений при их приобретении. Мое предложение: вы доверяете мне осмотр картины. Если я убеждаюсь в подлинности картины, то беру на себя все риски с момента её попадания в мои руки. Я положу сумму в сто тысяч франков на условное депонирование здесь, и, как только картина окажется у меня, я прикажу банку выдать деньги вам.
— О, но, сеньор Бэдд, картина стоит во много раз больше! Может быть, миллион франков!
— Вполне возможно, и я не делаю никаких попыток обмануть вас. Но вы должны понять, сколько эта картина стоит в Валенсии сегодня. И как её можно получить со всеми рисками бомб, красных, продажных чиновников, расстрелов и торпедирования судов. Придётся пройти сквозь весь этот строй, и если вы хотите получить полную цену за картину, то вам придется пройти сквозь этот строй самому.
Ланни привык к тому, как богатые и знатные спорят, аргументируют, торгуются, борясь за свои деньги. Суммы были больше, чем если бы это была покупка подтяжек или капусты, но техника была такой же. Вежливость требует терпеливо слушать и никогда не прерывать другую сторону. Никогда не обижаться. А когда все будет сказано несколько раз без всякой цели, то надо подняться, чтобы уйти с большим нежеланием. Предполагалось, сделать небольшую уступку, для того, чтобы другая сторона почувствовала, что она получил что-то за свои труды. В этом случае продавец бедствовал и, возможно, был не в состоянии заплатить за квартиру. Сеньор Хименес на самом деле рыдал, понимая, что расстается со своим единственным транспортабельным сокровищем. И, в конце концов, Ланни ослабел и поднял предложение до ста десяти тысяч франков. Это было, он высказал мнение, целое состояние во Франции, на которое человек мог бы жить в приличном комфорте до конца своих дней.
И только тогда, когда Ланни потерял надежду, вышел из дома и садился в свою машину, испанский гранд позвал: "Вернитесь, сеньор, я согласен".
В этом не было ничего нового, и ничего унизительного. Ланни вернулся и со всей любезностью подготовил необходимые документы. Он ушел, зная, что у него есть удовлетворительная история для рассказа Курту, или де Брюинам, или барону Шнейдеру, или генералу Герингу, в случае, если любой из них захочет услышать о его поездке в Красную Испанию. Он хотел бы получить деньги, необходимые для помощи Труди, без необходимости продавать ценные бумаги, которые находятся в хранении у его отца, и которые он не мог приказать продать, не причиняя беспокойства для обоих своих родителей, и заставляя их задавать неудобные вопросы. Его главной целью было, конечно, увидеть Монка, но попутное получение денег не могло нанести никакого вреда.
Ланни Бэдд ехал на поезде, что он делал редко. Это был экспресс, который бежал вдоль Средиземного моря. Каменистое и неровное побережье, сначала пляж, потом лес, затем голые скалы из красного песчаника, после горные отроги с черным туннелем, через который поезд мчался с оглушительным грохотом. Мелькали рыбацкие деревни, а также розовые и белые виллы, построенные в скалах, и виды на ярко-синее море с множеством маленьких лодок, некоторые с белыми парусами, а некоторые с красными. Когда стемнело, появились маяки, посылавшие белые и красные сигналы.
Они подъехали к самой южной точке Франции, и те немногие пассажиры, которые собирались ехать дальше, должны были выйти и пройти через туннель. А там была Испания, и они должны были встать в очередь, пока должностные лица осматривали их документы и багаж. Ланни был налегке, только с одним чемоданом, портативной машинкой, и большим пакетом chocolat Menier, одной плитки которого будет достаточно, чтобы завоевать расположение любого чиновника. Его посадили в очень грязный поезд, имевший отметины, доказывавшие, что он прошёл через сражения. За исключением начального периода боевых действий в Красной Каталонии войны не было, и в отличии от остальной части страны, она не несла свою долю военного бремени. Каталония была анархистской и индивидуалистской и не принимала суровую дисциплину, которую навязывает война. Крестьяне Каталонии были рады освободиться от своих помещиков, но не хотели расставаться со своей продукцией по военным ценам, и именно поэтому городские жители голодали.
Все это было объяснено американскому путешественнику молодым рабочим, который был во Франции с поручением закупок своего коллектива. Он был страстным, полон решимости и надежды. Новая жизнь началась для него и его коллег, и у них не было никакой мысли отказаться от всего этого. Это есть наш последний и решительный бой с Интернационалом воспрянет род людской. То, что было сделано в Каталонии, будет сделано на всём Пиренейском полуострове, и когда рабочие Франции увидят этот успех, они тоже сбросят паразитов со своих спин. На следующем этапе народ земель, занятых фашистами, узнает, как их обманули. Они восстанут, и Европа станет одним содружеством рабочих и крестьян, свободным, братским, и преданным благоразумию.
Бедная Европа! Ланни в детстве думал, что это самый красивый и замечательный континент. Только мало-помалу он пришел к выводу, что это была земля наследственных пороков, настолько многочисленных, что их невозможно подсчитать. Потом он стал одержим такой же светлой мечтой социальных изменений, как этот молодой рабочий. Он все еще лелеял эту мечту, потому что не было ничего другого, для чего стоило бы жить. Но он всё ещё цеплялся к этой мечте с таким отчаянием, как у того, кто знает, что сон закончился, и что придется просыпаться. Совсем недавно он читал заявление какого-то историка, что в течение последних нескольких столетий Испания каждую сотню лет тратила на войну в среднем семьдесят лет, а во Франции в среднем пятьдесят. Идеалисты проповедовали и обещали свободу, но то, что они получили, был "человек, приспособленный для взаимной резни".
Конечно, Ланни не должен говорить ничего подобного рабочему из Красной Каталонии. Он должен был объяснить, как он мог на своем несовершенном испанском, странное равнодушие к свободе в великой американской республике, которая считает, что вся Европа является землей свободы. Оставив эту неловкую тему как можно скорее, он задавал вопросы о кооперации рабочих. В какой степени решены проблемы производства? Решили их на самом деле, несмотря на все споры, политики, саботаж? Это было испытание, и единственное испытание на войне, как оно могло быть при мире. Даёт ли кооператив больше продукции, чем при капитализме. Больше, чем та вещь, которую Робби Бэдд прославил под названием "индивидуальной инициативы" и которая была в действительности истинной анархией. Как Ланни говорил своему отцу: идеальный порядок внутри завода и совершенный хаос снаружи!
Да, ответил этот рабочий, колеса фабрик крутились и товары выпускались. Рабочие больше чем за год организовывались и решали свои проблемы. Несмотря на войну и блокаду и на внутренние конфликты, они получали материалы и выпускали продукцию. "Как вы решили эту проблему?" и "Как вам это удалось?" — спрашивал Ланни. И он все время думал: "Как я должен объяснить это ФДР". Улыбчивый и добродушный президент Соединенных Штатов стал понемногу центром мыслей Ланни, его убежищем от отчаяния. Человек, который действительно имел власть, и кто действительно понимал! Если Ланни расскажет ему, как каталонские рабочие управляют своими собственными заводами, лицо ФДР осветилось бы, и он хихикнул и спросил бы: "Как это понравится Национальной ассоциации производителей и Торговой палате США!" Но будет ли он на самом деле делать что-нибудь с этим? Будет ли он даже говорить об этом публично? И если бы он так сделал, то сможет ли Ассоциация Робби Бэддов Америки прокатить его на следующих выборах?
В Барселоне на место молодого рабочего села пожилая крестьянка с мрачным лицом, которая была в городе, чтобы ухаживать за сыном, получившим ранения в ходе боевых действий на арагонском фронте. Она привезла в город продукты, чтобы оплатить свои расходы, а теперь везла домой такие предметы первой необходимости, как соль и керосин. Ланни понимал много слов каталонского языка, который походил на провансальский тех ребятишек, с которыми он ловил рыбу и играл в детстве. Во всяком случае, он не испытывал застенчивость при попытке болтать на всех языках многоязычной Европы. Он выяснил, что крестьянка была недовольна, что высокие цены на сельскохозяйственную продукцию были сведены к нулю более высокими ценами на городскую продукцию. Ланни знал, что эта жалоба была обычной во время войны. Он обнаружил, что эта женщина не хотела войны, и не видела никакой разницы при приходе Франко, разве, если они отнимут у неё её наследственный участок земли! Ланни было интересно понять состояние крестьянского ума, который было строго "изоляционистским", и прочно определялось своими небольшими участками земли.
Чем дальше продвигался поезд на юг, тем становилось жарче и ближе к войне. Поезда иногда бомбили. Корабли и малые суда торпедировали и были выброшены на берег, где можно было увидеть их обломки из поезда. Мало кто ехал в Валенсию без крайней необходимости. Её часто бомбили, и её защита была недостаточной. Это было место правительства с тех пор, как началось осада Мадрида десять месяцев назад. Теперь правительство планирует переехать в Барселону, так сообщили люди в поезде. Некоторые департаменты уже переехали. Итальянцы давили на юге страны, в то время как Франко с его маврами, монархической милицией и частями итальянской армии воевал на реке Эбро, где Ланни некогда прятал свою машину в то время, как фашисты искали его. Франко терпел сильное поражение, так сообщали отчеты, и каждый ликовал по этому поводу.
Жена Рауля написала ему, что из дома к нему едет "друг" с новостями. Рауль без труда догадался, кто это был, и ждал на сильно разбомбленной станции. Он был на несколько лет моложе Ланни, но его темные волосы уже покрылись проседью, а лицо глубокими морщинами. Он выглядел намного старше, чем когда Ланни видел его в последний раз во время первой атаки на Мадрид. У него был высокий лоб и тонкие черты. Тонкий нос, с ноздрями, которые, казалось, дрожали, когда он был глубоко тронут, что было часто, потому что он был возбудим и впечатлителен. Люди называют это "духовным" типом лица, но для Ланни это означало недоедание. Он был уверен, что его испанский друг не имел нормальной пищи в течение многих месяцев, и, когда передал тяжелый пакет, он сказал: "Здесь шоколад".
"Вот, хорошо!" — воскликнул Рауль. — "Весь персонал будет рад!" Ланни подумал, как характерно! Он собирался поделиться им со всем Иностранным пресс-бюро! Предвидя это, Ланни приобрел изрядный запас.
Вновь прибывший быстро объяснил: "Я не хочу никакой рекламы своего приезда. У меня есть несколько важных поручений, а затем я должен уехать. Я не хочу появляться в отеле. Можете взять меня куда-нибудь, где мы можем спокойно поговорить?"