Так могло быть на самом деле. Герценберг имел дело со слугами с самого детства, и теперь имел в своём распоряжении большой фонд заработной платы. Кто такие эти Бэдды и почему они искали знакомство с его amie? Были ли они настолько богаты, как казались? Очень многие светские люди похожи на съёмочную площадку. Сверху фасад, а за ним ничего. У этих американцев было состояние семьи в их биографиях. Но распоряжаются ли они им, или, возможно, они какие-то черные овцы, любители азартных игр, к примеру? Если да, то, что они были готовы предложить, и какую плату ожидали?
Нацистский комиссар-надзиратель мог уверенно рассчитывать на то, что такие люди знали, кто он такой и что он делает во Франции. Кроме того, что у них не было мотивов чистой любви к Германии или национал-социалистическим идеалам. Ланни, в свою очередь, мог предположить, что Лили рассказала своему повелителю и хозяину все, что она смогла узнать о паре. Кроме того, можно быть уверенным, что двое молодых офицеров бригады Мёртвая голова доложили своим командирам о своём ловком трюке напоить американского плейбоя пьяным. И о том, как он выболтал о заговоре Людей в капюшонах. Даже если Его Высокородие уже знал об этом, это было подтверждением и давало надежду на будущую утечку важной информации.
Ланни не пришлось повторять "заготовленный рассказ", которым он привык гипнотизировать нацистов, о том, сколько раз он посетил фюрера, и в каких отношениях он находится с Герингами, Геббельсами и остальными. Он мог быть горделивым и надменным, упомянув таких общих друзей, как графа Штубендорфа, у которого в замке он провел с детства полдюжины рождественских праздников, и Эмиля Мейснера, старшего брата Курта, ныне генерал рейхсвера и входящий в узкий круг Юнкеров. Это было, как если бы Ланни сказал: "Вот мои верительные грамоты, и вы имеете возможность знать, что они являются подлинными".
Это был занятый и жесткий человек, и Ланни не сделал бы ошибку, полагая, что он интересовался только разговорами за чаем. Гость заявил: "У меня есть кое-что, что, на мой взгляд, может быть полезным для вас. Мой бизнес не позволяет мне принимать активное участие в политике, но иногда я натыкаюсь на информацию, которая представляется важной. И мне доставляет удовольствие с нею поделиться. Это может быть что-то, что вы уже знаете. И если так, то не считайте нужным это комментировать. Я не охочусь за информацией, но иногда предлагаю её".
— Я ценю вашу доброту, герр Бэдд.
— Я предполагаю, что вы знаете барона Шнейдера, но может быть, что в последнее время вы не имели контакта с ним. Так получилось, что он находится в настроении, которое может быть полезном для вас и вашего дела. Мне не нужно говорить больше, потому что вы знаете, какое влияние он имеет. Помните, что он не просто Шнейдер-Крезо, но ещё и Шкода.
— Точно так, герр Бэдд.
— Несколько недель назад я получил сообщение от него для Курта Мейснера. И вполне возможно, что Курт уже отреагировал на него, но мне ничего не сказал. Курт является одним из моих самых близких друзей, мой герой детства и пример для подражания. Но я полагаю, что несчастливые переживания нарушили его проницательность, и он считает, что трудно доверять любому французу. Без сомнения вы знаете, что он был секретным агентом рейхсвера здесь во время мирной конференции.
— Я слышал что-то об этом, господин Бэдд, и мы немцы в долгу перед вами.
— Простите меня, если я должен объясниться, чтобы вы на самом деле поняли меня. Я мирный человек и по профессии, и на практике. Мои родители американцы, я родился в Швейцарии, прожил большую часть своей жизни во Франции, проводил свои каникулы в Англии и Германии. В последней войне мой отчим был убит, сражаясь за французов, а мой лучший друг был почти убит, сражаясь за немцев. Я не хочу пережить такие потери снова. И я считаю, что можно и должно добиться подлинного примирения между Францией и Германией. Курт научил меня мальчиком этому идеалу, и в теории он всё ещё его принимает. Но когда доходит до дела, я полагаю, что его разум не управляет его действиями. Инстинктивно, он просто не может преодолеть свою нелюбовь к французам. Я довёл этот вопрос до вас с мыслью, что это может быть менее верно для вас.
— Ко мне это никак ко мне не относится, герр Бэдд. Я уважаю французов как великий народ с большой традицией, и я глубоко обязан вам за доверие. Я был бы рад, если бы я мог бы поговорить с вами об этих и других вопросах.
"Конечно", — ответил искусствовед. — "В любой момент, когда захотите".
— У меня есть квартира в городе, куда приходят мои друзья время от времени. Я дам вам свой номер телефона, если хотите.
"С удовольствием", — сказал Ланни, а внутри себя произнёс: "Черт". Он достал блокнот и записал номер, удовлетворив просьбу Его Высокородия сохранить его в тайне.
Потом он заметил: "Я имел удовольствие посетить ваше шато не так давно и увидел там картины".
— Я слышал об этом. Я надеюсь, что вы нашли их стоящими.
— У меня была мысль, что вы вряд ли наслаждаетесь, ежедневно глядя на французскую военную славу.
— О, ну, никто не может позволить себе забыть историю целиком, даже если при этом мечтает о счастливом будущем.
Так они играли друг с другом, как два учтивых светских человека. И на пути домой Бьюти спросила своего сына: "Ты действительно так относишься к Германии, как сказал ему?"
"Иногда я думаю, что так", — ответил сын. — "Я почти готов превратиться в нациста, только бы не допустить новой войны между Францией и Германией".
"Ты странный малый", — сказала мать этого малого. Она не очень разбиралась в новых идеологиях, но где-то читала, что Красная диктатура и Коричневая были не далеки друг от друга в теории и практике. Все, что она могла сейчас сказать, было: "Если ты собираешься изменить свое мнение, какого чёрта ты не сделал этого до разрыва с Ирмой?"
Ланни был ещё на один шаг ближе к своей цели. Но шагов было так много, а время между ними раздражало! Он мог позвонить своему новому нацистскому другу и попросить у него разрешения ещё раз посмотреть эти картины. Поделившись информацией о французских делах и обещая рассказать ещё больше, он мог бы завязать близкие отношения со всеми сотрудниками посольства. Но пригласят ли его когда-нибудь провести ночь в замке? Мог ли он предположить, что об этом не может быть и речи. Идёт ли это против правил или, возможно, даже против приказов?
Он говорил об этом со своими друзьями заговорщиками. Не поехать ли ему в Белкур и там поставить свою машину утверждая, что она не работает? Но у них, несомненно, хорошо оборудованный гараж с механиком, который быстро найдёт проблемы, и, возможно, выскажет подозрения относительно их происхождения. Мог ли он оказаться там, в качестве гостя и серьезно заболеть? Что ж, они вызовут хорошего немецкого врача и поставят седелку ухаживать за ним, или, возможно, на скорой отправят его в Париж. Едва ли они оставят его свободно болеть самому и бродить по территории в ночное время в качестве меры выздоровления!
Монк, он же Брантинг, заказал себе форму СС. Он стал гауптманом, ранг, к которому он привык в Испании, и который подобает его возрасту и солидности фигуры. Он получил форму от портного в одном из предместий, недалеко от киностудии. Он объяснил, что хочет вжиться в роль, и портной, щедро вознагражденный, вошёл в дух предприятия и выдал форму в комплекте со всеми элементами амуниции, согласно журнальной иллюстрации, которую достал Ланни. Теперь Монк расхаживал взад и вперед по комнате отеля, останавливался, щелкал каблуками, вскидывал правую руку и хайлил Гитлера. Оба его коллеги имели возможность наблюдать нацистов в действии, и они нещадно критиковали его, и, наконец, признали, что он в состоянии парализовать волю любого немецкого ночного сторожа. Но как насчет собак? Рёрих сказал Ланни, что они узнают немецкий запах. Но может ли Монк рассчитывать на это? Возможно, он потерял его в изгнании и даже приобрел испанский запах!
У них была свои явки, свой автомобиль, свои карты и чертежи, все готово. Они выяснили последние детали времени и места. Их планы были, как у генерального штаба армии, ждущей приказа о вторжении в определенную страну. Остается только достать из сейфа план 147B. Но, увы, все их планы, под любым номером, было приурочены к 01:30, что на военном языке означало полвторого ночи. Все зависело от возможности Ланни находиться внутри шато в этот час, и быть там, в качестве гостя, а не грабителя. Ночь проходила за ночью, а он до сих пор проводил их все в Париже.
Решение их проблемы было организовано ласковой судьбой без всякого подталкивания. Это было связано с развитием французской политики, которое не мог предвидеть ни один из них. Корсиканец, симпатизирующий фашистам, герцог Поццо ди Борго поссорился с полковником де ля Роком, жестким лидером Круа де Фё, и повел идеологическую войну против него из-за его приверженности строгому соблюдению законов, что оскорбляло Кагуляров. Некогда огненный полковник получил девять миллионов франков от Пьера Лаваля и приобрел Le Petit Journal, парижскую газету с несколькими сотнями тысяч читателей. Это заставило его заключить мир с правительством и обещать подчиняться законам. Короче говоря, он стал еще одним политиком. Герцог опубликовал обвинение, что полковник получил деньги от Министерства иностранных дел Франции на создание своей организации. Полковник ответил иском за клевету, и теперь вопрос рассматривался в судах. К удовольствию французской общественности, которая читает газеты всех политических оттенков и согласна только в одном развлечении скандалами по поводу её государственных мужей, которых она называет cochons, что на английском языке звучит, как "свиньи".
А теперь в суд в качестве свидетеля был вызван Андре Тардьё, недавний министр иностранных дел Французской республики, который показал, что он действительно заплатил государственные средства полковнику де ля Року для создания Круа де Фё. А затем Пьер Лаваль, недавний министр иностранных дел, а затем премьер, сделал то же самое. Скандальная сенсация и, конечно же, бешенство среди "приверженных строгому соблюдению законов" сыновей Креста огня. Вскоре после этого к французскому социалисту Марксу Дормуа пришёл таинственный джентльмен, одетый во всё чёрное, и передал ему в руки тяжелый портфель и ушел без объяснения. Дормуа, министр внутренних дел, в чьи обязанности входит защита республики от врагов у себя дома, открыл портфель и ахнул. Там он обнаружил подробные сведения о деяниях Людей в капюшонах, об их заговоре с целью свержения правительства, а также источники их средств, а также какие суммы они потратили на оружие в Германии и на взрывчатые вещества в Италии, сотни тайных мест по всей Франции, где эти запасы хранились. И, когда и как они должны были быть использованы.
Дормуа представил все это Кабинету, и в результате пошли одно за одним эти сейсмические возмущения, которые идут на день за днем, потрясение за потрясением, пока люди в этом районе не стали задаваться вопросом, не наступает ли конец света, так часто предсказываемый пророками христианской религии. Социалисты, конечно, требовали разоблачения заговора и ареста всех заговорщиков. Но консерваторы отметили, что в заговоре приняли участие около пятисот офицеров французской армии, многие из них в самых высоких чинах. После такой чистки, что останется от французской армии?
Социалисты, которые были на момент свержения правительства Шотана, решили остаться и бороться в Кабинете министров. Дормуа, чёрнобородому другу народа, было суждено быть убитым нацистами через несколько лет. Может быть он предвидел свою судьбу и решил посвятить большую часть своего времени, предупреждая рабочих и крестьян об опасности, в которой находилась их Третья республика. Слухи начали появляться в газетах, и маленькие группы людей встречались и спорили на уличных углах и в винных погребках, как это делают в демократических странах. К неудовольствию тех, кто хочет оставить мир без изменений и считает, чем меньше возбудимые массы знают о государственных делах, тем меньше будет беспорядков и увеличений налога на прибыль.
Это был день рождения Ланни, который приходился на середину ноября. Он не устраивал никакого торжества или даже упоминал о событии из уважения к своей матери, которая не могла вынести вида или звука или даже мысли о цифре 38. Ланни встал, как обычно, заказал себе апельсиновый сок и тосты, посмотрел свою почту и полдюжину парижских газет. Левые были полны темных намеков на государственную измену и подрывную деятельность. Зная, как это все было, Ланни подумал: "Это может разразиться в любой момент, и как это отразится на моих планах?" Он знал, что у Джесса Блэклесса было готово всё его оружие, а его пушки заряжены. Его речь раскроет заговор нацистов и испугает мастеров интриг и сделает их более осторожными. Племянник сказал: "Дай мне ещё два или три дня".
Он собирался этим утром отправить Монка на мельницу. Жану было сказано выяснить, где немцы получают мясо для своих собак. Необходимо было их отравить. Неприятная вещь, если подумать, но была поставлена на карту человеческая жизнь. Это встревожит нацистов еще больше, и, вероятно, заставит их удвоить бдительность. Поэтому проникнуть в шато нужно было до того, как отравление будет обнаружено. А это означало трудную работу по расчёту времени.
Раздался стук в дверь Ланни. Пришла телеграмма, которая оказалась от Робби. — "Прибываю Нормандией Завтра буду Париже Проследую Берлин Надеюсь твою компанию". Давно было время, когда такое сообщение было бы самым счастливым событием в жизни Ланни. Теперь это была неприятность и одна из причин ускорить события.
Он побрился, оделся и собирался отправиться в гостиницу Монка, когда зазвонил телефон. Женский голос, который на первых порах он не смог распознать. Женщина в большом волнении, задыхаясь, как будто бежала, глотая слова, говорила по-английски с французским акцентом: "Без имен-ужасно-полицейские арестовывают-друг-лучший друг-не надо имен-место за городом-блиндаж- понимаете?"
Слово "блиндаж" сказало ему всё. Он знал только один такой. Говорившей была Аннет, жена младшего Дени де Брюина. — "Я побежала к соседям — Бога ради, помогите нам!" Она начала шептать, как будто, это защитит страшный секрет по телефону.
— Что вы хотите, чтобы я сделал?
— Найдите других! Предупредите их, держаться подальше. Вы также! Они захватывают личные бумаги — читают всё.
— Я понимаю. И это все?
— Быстрее! Другие не должны приходить домой, вы понимаете?
— Прекрасно. Я сделаю, что смогу.
— До свидания.
Так правительство решило ударить! Они действительно взялись за дело, если захватили такой известный дом, как Шато де Брюин. Они увидят в саду блиндаж и в скором времени найдут тайник с оружием. Они прочитают все бумаги, какие найдут в доме. Они схватили Дени сына, но отец и младший сын должны быть в другом месте, и Ланни должен предупредить их. Он позвонил в офис старшего Дени. Секретарь только что пришёл на работу, а работодатель ещё нет. Ланни предположил, что когда человек занимается таким делом, как свержение правительства, то его личный секретарь должен иметь некоторое представление о нем. Он сказал: "Не задавайте вопросов, мсьё де Брюин находится в очень серьезной опасности. Необходимо его немедленно найти и посоветовать ему исчезнуть". Секретарь ответил быстро, что он понимает и сделает все возможное.
Ланни повторил процедуру с Шарло. Он тоже ещё не приехал, но секретарь, женщина, пообещала найти его. Был клуб, где молодой человек иногда назначал встречи, и Ланни позвонил туда, но безуспешно. Ничего больше он не смог сделать. Ведь не мог же он бегать по улицам и искать этих двоих. Зная французскую политику, а он её знал, он не думал, что им что-то серьезно угрожает, кроме огласки и неудобства и, возможно, шантажа.
Рисковал ли сам Ланни? Когда он назвал свое имя по телефону и помог крамольным заговорщикам избежать ареста, этим фактом он сделал себя сообщником, и дал возможность считать что, вероятно, был соучастником и перед этим. Найдет ли полиция в документах, захваченных в шато, что Ланни Бэдд был тем, кто доставлял сообщения для Кагуляров? Если они просмотрели бумаги барона Шнейдера, то найдут сообщения, которые можно отнести к агенту рейхсвера. Аннет предупредила: "Вы также!" И нет сомнений в том, она считает его таким же. Ланни заставил ее поверить, что он был одним из Людей в капюшонах, по крайней мере, в душе, и у слуг должно остаться такое же впечатление. Одним из первых дел полиции было бы получить имена посетителей от слуг. — "Мсьё Бэдд часто приходит, и он обедал здесь с бароном Шнейдером!"
В сознании Ланни сверкнула молнией мысль. — "Чёрт, я нашёл решение! Я скрываюсь от правосудия!" Он задержался, чтобы зайти в соседний номер и сказать Хофману, чтобы тот подготовился, они собирались сразу увидеть Брантинга, проблема была решена сама собой. Он метнулся обратно в свои собственные апартаменты и бросил несколько необходимых вещей в небольшую сумку, в том числе и книгу, которую он мог бы попытаться прочитать во время большого стресса. Он написал записку своей матери: "Уезжаю на пару дней по картинным делам". Затем он и слесарь помчались к машине.