Но, конечно, Курт приложит все усилия, чтобы не позволить Ланни видеть никаких следов таких мыслей. Он будет глубоко благодарен и заверит американского плейбоя, что его откровения имели крайне важное значение. Тем не менее, Курт ничего не сможет сделать, только передать их властям в Берлине, которые занимаются такими вопросами. Он обещал не упоминать о Ланни в докладе, и если Ланни получит любую дополнительную информацию, то может быть уверен, что Курт будет признателен, и будет иметь дело с ним так же конфиденциально.
Из всего этого Ланни узнал, что Курт не собирается доверять ему, а просто использовать. Курт даже не собирался признаваться, что был нацистским агентом! Отлично! Ланни тоже будет хранить свои секреты. Это будет поединок умов, и пусть победит достойнейший.
"Кстати, Курт", — сказал искусствовед, — "ты можешь оказать мне услугу. Ты знаешь графа Герценберга?"
— Я его достаточно хорошо знаю.
— Мне сказали, что он связан с посольством. Он арендует Шато-де-Белкур, и, говорят, там есть интересные старые французские картины. Ты бывал там?
— Много раз. Я заметил несколько картин, но не обращал на них особого внимания.
— Эмили дала мне письмо герцогу де Белкуру, и я не сомневаюсь, что он разрешит мне посмотреть их, но, конечно, это разрешение должно получить одобрение графа.
— Я поговорю с ним об этом, если хочешь.
— Как можно скорее, пожалуйста. Я должен снова отправиться в Испанию, чтобы разобраться с некоторыми картинами там.
Курт спросил, как будто эта идея пришла ему в голову в первый раз: "Ты действительно хорошо разбираешься в живописи, не так ли, Ланни?"
"Некоторые люди доверяют свои деньги этому", — ответил его друг. — "В их число входит и командующий ваших ВВС!''
Зачем Ланни Бэдду потребовалось так много хлопот, чтобы попасть внутрь Шато-де-Белкур? Он задавал себе этот вопрос много раз и не находил полностью удовлетворительного ответа. Его разум подсказывал ему, что Труди, вероятно, там не было. Но с другой стороны, его сердце настаивало, что она должна быть там. У них, конечно, не будет двух тюрем близ Парижа. Разум заявил: "Если она еще жива, то она уже находится в Германии". А сердце: "Я хочу увидеть место, где она была". На что разум с оттенком насмешки возразил: "Хочешь спеть песню у ее темницы, как Блондель, менестрель короля Ричарда Львиное Сердце?" Сердце ответило: "Я пошел и посмотрел на старый дворец, где они держали Альфи, и нашел способ вытащить его оттуда. Возможно, я смогу сделать это снова". В самых важных вопросах у мужчин сердце обычно побеждает разум, и это осуждается школой философов, которые называют себя реалистами, материалистами, монистами. С другой стороны, это одобряется другой школой, которая называет себя идеалистами, платониками, мистиками.
Ланни пришло по почте сообщение от секретаря герцога де Белкура, говорившее, что касается мсьё герцога, то он приветствует осмотр картин мсье Бэддом, но окончательное решение принадлежит арендатору. Через несколько часов позвонил Курт и сообщил, что он согласовал для Ланни посещение шато в три часа следующего дня. Ланни сердечно поблагодарил его, и перезвонил Золтану, который с обычной для него эффективностью получил информацию о содержащихся в шато предметах искусства. Он передал эту информацию своему другу, но сказал, что, к сожалению, у него назначена встреча на время, указанное Куртом. Это устаивало Ланни, который не мог предвидеть, какие могут возникнуть ситуации, которые, возможно, будет трудно объяснить Золтану.
За пять минут до назначенного часа, автомобиль Ланни остановили перед въездом на эту величественную территорию. Он назвал свое имя привратнику, который, как он заметил, был немец. Ворота открылись, и он проехал между двумя рядами древних буковых деревьев. На заднем сиденье его автомобиля лежала Труди Шульц, связанная и с заткнутым ртом. По крайней мере, так Ланни представлял ее. Его разум сказал: "Может быть!" А сердце воскликнуло: "О, Боже!"
Здание было из серого гранита, четыре этажа в высоту и довольно обширное. Шато было построено кузеном Луи Шестнадцатого для своей любовницы и должно было быть достаточно большим, чтобы королевские особы могли там развлекаться. Оно имело башни и зубчатые стены с бойницами, напоминавшие укрепленный форпост, но его окна были широко открыты для комфорта. Когда артиллерия сделала каменные стены безнадежно уязвимыми, то благородные господа и дамы научились вверять свою безопасность величию королей Франции. Теперь дороги были заасфальтированы, и автомобили вместо позолоченных карет стояли на широких площадках.
Ровно в назначенный час Ланни поднялся по ступенькам, и дверь распахнулась перед ним, прежде чем он успел постучать. Немец в ливрее, узнав его имя, провёл его во французскую гостиную с высоким потолком со сложными росписями и позолотой. В глаза Ланни бросилась работа Ларжильера, и он не стал ждать особого приглашения и начал свою работу искусствоведа. Один глаз изучал даму из двухсотлетнего прошлого с башней волос на голове, похожей китайскую пагоду, с гладкими блестящими и белыми грудями и руками, с остальной частью, обрамленной объемными складками шелка светло-вишнёвого цвета. Другой глаз Ланни был направлен на дверь, откуда он ожидал появления более современного костюма.
Он появился. Молодой эсэсовский офицер, весь в блестящих черных сапогах и ремнях с эмблемой мёртвой головы на рукаве. В самый момент его появления Ланни развернулся, щелкнул каблуками, вскинул руку с пальцами, вытянутыми вперёд, и выкрикнул: "Heil Hitler!" Молодой офицер вряд ли мог ожидать этого, но его ответ был обязателен и автоматическим: он остановился и ответил на приветствие. Потом он спросил: "Герр Бэдд?"
Ланни ответил: "Lanning Prescott Budd, Kunstsachverständiger seiner Exzellenz des Herrn Minister-Präsident General Hermann Göring".
Немцы любят длинные титулы, похожие на бусы, и они любят составлять длинные слова вместе, чтобы получить то, что маленькие мальчики во фривольной Америке называют "зубодроблением". Титул, который присвоил себе Ланни, означал не больше, чем "искусствовед", но как выразительно и почетно он звучал! Пот смыл весь крахмал из воротничка молодого нациста, и он промямлил, запинаясь: " Leutnant Rörich gestattet sich vorzustellen".
"Sehr erfreut, Herr Leutnant ", — ответил Ланни. Человеку было около двадцати, у него было круглое и довольно наивное лицо с коротко подстриженными золотистыми волосами. Сердце Ланни вскричало: "Ты избивал Труди!" Его разум возражал: "Нет, он не будет делать черную работу, он прикажет это делать рядовым, наблюдая за тщательностью исполнения своего приказа". На своём самом лучшем берлинском диалекте Ланни объяснил, что он был старым другом второго человека Германии и в течение многих лет помогал размещать картины генерала и приобретать новые, которые больше подходили бы великому человеку при его возвышении. В настоящее время Ланни готовил проект, который будет представлен генералу, по созданию музея произведений искусства, иллюстрирующих развитие различных европейских культур. Он составляет список картин, подходящих для такого грандиозного предприятия. Герр лейтенант изучал историческую живопись? Герр лейтенант скромно признался, что он очень мало знал об этом. Ланни принялся за исправление его недостатков. Каждый раз, когда они подходили к новой картине, эксперт представлял соответствующий Spruch. Золтан дал ему имена художников, и он освежил свою память по своим заметкам у себя в номере. А все даты и информация о семье Белкур и об их шато были во всех путеводителях.
Ланни действительно осматривал картины, формировал мнение о них и выражал компетентные суждения. Но то и дело к нему приходили мысли. Он думал: "Тут должна быть ее темница, возможно, под этим самым местом. Ты сам её насиловал или тоже поручал это рядовым?" Сердце говорило: "Nazi Schweinehund!" Разум вопрошал: "Может быть, она ему понравилась, и он будет держать ее здесь неопределенное время".
Время от времени лектор находил ассоциации и параллели и таким образом умело уводил свой рассказ от исторических времен. На картине была изображена сцена битвы с артиллерийской стрельбой. Он замечал: "Как поразительно изменились средства войны в наше время! Что можно сделать сейчас с такой пушкой, как эта". Молодой офицер поддакнул, и Ланни начал прогнозировать, что боевые действия перенесутся в воздух. Это дало ему возможность сказать, что его отец был владельцем Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, который предоставил в лизинг много из своих патентов генералу Герингу, а в обмен был ознакомлен с секретами новейших Мессершмиттов и Фокке-Вульфов. Сам Ланни стрелял оленей с генералом и посетил Каринхаллее, где встретил фрау министр-президент-генерал Эмми Зоннеманн, звезду сцены, которую, без сомнения, герр лейтенант видел много раз.
"Ja, gewiss", — согласился герр лейтенант и нашел этот разговор очень волнующим.
Или это картина испанца? Ланни только что приехал из Испании Франко. Он путешествовал вместе со своим зятем, капитаном Витторио ди Сан-Джироламо, офицером ВВС Италии, который потерял руку в результате боевых действий в Абиссинии. Итальянцы выступили не так хорошо в Испании, увы. Они были вынуждены призвать на помощь генерала Геринга. По мнению отца Ланни, во всём мире нет более эффективной организации, чем ВВС Германии. Основатель Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был приглашён Его Превосходительством посетить Кладов, новую секретную воздушно-тренировочную базу, и он взахлёб рассказывал о достопримечательностях, которые видел там. Скромный эсэсовский офицер, который собирался скучать, сопровождая американского туриста, ищущего культуры, оказался вознесенным от одного нацистского неба к другому. Kolossal!
Сейчас они подошли к картине раненого солдата с головой на коленях у женщины. Kunstsachverständiger произнёс: "Эта картина напоминает мне работу моего бывшего отчима, который был известным французским художником Марселем Дэтазом. Может быть, вы знаете его работы?" Когда офицер был вынужден признать, что не знает, Ланни продолжал: "Фюрер является большим его поклонником, и попросил меня прислать ему несколько его картин. Я устраивал выставку работ моего отчима в Мюнхене три года назад. Курт Мейснер, Komponist, вы, возможно, знаете, Курта?"
"Ja", — герр лейтенант был рад иметь возможность сказать, наконец, что он встречал одного из многих выдающихся немцев, которых этот неординарный американец близко знал.
— Курт один из моих самых старых друзей. Я посетил замок Штубендорф на Рождество перед началом войны, которая разрушила Европу. Курт стал причиной моего столь раннего знакомства с фюрером, мы пошли на его выступления вскоре после того, как он вышел из тюрьмы, еще в те старые времена. Сначала я не проникся его идеями. Я думаю, что был в то время чем-то вроде социалиста.
"Мы все теперь социалисты, герр Бэдд", — напомнил другой. — "Национал-социалисты".
"Конечно", — поддакнул Ланни; — "Но я выбрал неправильный вид. Тогда я посетил фюрера в Берлине, и он объяснил мне всё, как он это чудесным образом делает. Но я говорил вам о картине. Она называется Сестра милосердия, и Курт и я, и ещё Генрих Юнг принесли её фюреру в Коричневый дом в Мюнхене. Вы бывали в Коричневом доме?"
— Nein, Herr Budd, ich bin ein Rheinländer.
"Ach, so?''— И Ланни заговорил о самой красивой стране винограда и старинных замков, а также о герре Рейхсминистре докторе Йозефе Геббельсе, который был родом из этого региона, а также о фрау Рейхсминистр Магде Геббельс и об их доме и об их блестящей беседе. Потом он рассмеялся, и напомнил себе, что он должен был рассказать о Коричневом доме в Мюнхене. Он описал это элегантное здание, которое было построено по собственному дизайну фюрера. Он рассказал также о кабинете фюрера и его убранстве, и как фюрер восхищался Сестрой милосердия, каким он обладал чрезвычайно тонким вкусом в искусстве. Он был сам художником, и заверил Ланни, что не хотел ничего другого, но, увы, немецкий народ потребовал его службы, и он не мог думать о своем собственном удовольствии.
Фюрер говорил с удивительным знанием о технике французской живописи, это не соответствовало истине, но Ланни был уверен, что лишнее полено не повредит огню в камине. Фюрер говорил прочувственно о своём уважении к французской культуре, и его желание, чтобы этот великий народ подружился с Германией. Для этого было необходимо только переориентировать французскую политику, разорвать прочь зверский союз с еврейским большевизмом.
"Это было три года назад", — сказал искусствовед", — и теперь вы можете увидеть чудесное предвидение этого человека. На данный момент французы начинают понимать чудовищную природу своей оплошности. Скоро правительство этой страны внезапно и полностью поменяется. Вы можете мне поверить, что не пройдёт и несколько месяцев, и вы увидите, как русский союз распадётся и будет создан германский альянс, который будет длиться в течение тысячи лет, как сказал мне фюрер в Берхтесгадене".
В течение часа или двух молодой эсэсовец слушал вопросы иностранца, знает ли он, то или это, и чаще всего он должен был отвечать унизительно Нет. Но здесь было что-то, о чем он знал, и он сказал: "Я думаю, что я знаю, что вы имеете в виду, герр Бэдд. Я полагаю, что вы активно заинтересованы в нашем движении".
"На самом деле, так и есть", — ответил Ланни. И как если бы он совершил бестактность, он вернулся к картине на стене. — "Здесь у нас Давид, поздний и совсем другой стиль, отличающийся от Буше и Фрагонара. Он рисовал очаровательных дам, как вы видите. Но он стал революционером, и рисовал революционные сцены, страшные картины, но без сомнения, генерал Геринг захотел бы иметь такие образцы, только в качестве предупреждения немецкого народа. Все несчастия и разложение, от которых Франция страдает в настоящее время, идут от этого слепого восстания черни, которая смогла свергнуть своих правителей посредством копий и вил, но не смогла предотвратить передачу контроля в руки еврейских ростовщиков и спекулянтов. Вы согласны с такой интерпретацией французской истории, герр лейтенант?"
— Absolut, Herr Budd.
— Я чувствую, что слишком много говорю.
— О, нет, я уверяю вас, что я никогда не слушал более поучительного разговора.
— Я всегда чувствую себя взволнованным, когда посещаю такие старые здания. Этот замок, вы знаете, попал в руки революционерам. Они часто жгли здания, но у кого-то возникла более здравая мысль превратить этот замок в революционную штаб-квартиру. Вы можете представить себе сцены, которые происходили здесь. Толпы крестьян, шагающих и поющих свои неистовые песни, с кровавыми головами своих жертв на копьях. Вероятно, они ворвались в винные погреба и напились. В этом замке есть винные погреба, герр лейтенант?
— Да, конечно.
— Я полагаю, у вас тут также есть темницы?
— Есть небольшие комнаты в подвале, которые могут быть использованы для этих целей.
— С кольцами, установленными в кладке, которым могут быть прикованы заключенные?
— Я никогда не видел их, герр Бэдд.