— Смотри, смотри. Нашествие! — говорил он жене, поднося зажженную лампу к насекомым, ползающим по кровати, по стульям и стенам.
— Это Ванюшкины. Вчера он в поле ходил и говорил, что много этих жучков наловил.
— Новое дело! То дымом донимают, то жуками… Иван! — громко крикнул он. — Иван! Поди сюда.
В соседней комнате послышался шорох, и сонный мальчик появился на пороге.
— Ты меня звал, папа?
— Это что? — указал отец на ползущего жука.
Ваня подошел к столу и, увидев жучка, всполошился.
— Ой! Расползлись.
Он подбежал к окну, на котором стояла коробка. Стекло, закрывавшее её сверху, лежало рядом и на нём были окурок и пепел.
— Кто это стекло открыл? Это твоя папироса… Конечно, ты курил и пепел сюда стряхнул.
— Выходит, я же виноват.
— Зачем ты их открыл?
— Зачем… зачем! А зачем ты их домой принес?
— Для сада… Потому что тля на листьях появилась, — говорил Ваня, собирая разбежавшихся помощником.
— Надо было к себе в комнату прятать. Распустил теперь по всему дому. Кусаться будут.
— Они не кусаются. Не надо их давить! — остановил он отца. — Это самые полезные насекомые. Они тлей уничтожают.
— Да ведь они всё равно разлетятся.
— Нет. Они будут жить в нашем саду.
— Ох, сынок, сынок! Не делом ты занимаешься, — с досадой сказал отец. — Тебе бы сейчас в депо на практику итти, а ты с жучками балуешься.
Он снял с кровати простыню, взял подушку, одеяло и направился к выходу.
— Ты куда, Степа? — спросила жена.
— Пойду на сеновал спать.
Ваня долго еще собирал беглецов. На помощь ему пришел дед, но слабое зрение мешало. Он часто принимал за жука то шляпку гвоздя, то какое-нибудь пятно.
— Ванюшка правильно поступает. За урожай борется, — ворчал он. — А ему всё не так! Сам же осенью яблока захочет.
Наконец жуки были переловлены, посажены до утра в коробку, и в доме снова водворилась тишина.
Степан Васильевич крепко спал на сеновале, когда почувствовал, что кто-то сильно трясет его за рукав. Открыв глаза, он увидел склонившегося над ним сына. Через щели тянулись узкие полосы солнечного света.
— Папа, вставай скорей!
— Что такое случилось?
— Сейчас Молотов будет говорить. Несколько раз предупреждали. Скорей вставай!
Степан Васильевич вскочил.
— Молотов? Это неспроста.
— Вот я тебе одежду принес. Одевайся.
Ждали. Метроном напряженно отщелкивал секунды.
Много было передумано, пока, затаив дыхание, слушали речь Молотова.
«Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами», — уверенно закончил Вячеслав Михайлович.
Степан Васильевич молча схватил кепку, вышел из дома и крупно зашагал в сторону станции.
Дед подошел к застывшей на стуле Анне и положил руку на плечо.
— Рано или поздно так и случилось бы, — строго сказал он: — нам с фашистами на земле не жить. А победа будет за нами — это точно. Идем-ка, Ваня, на народ.
Дед и внук вышли на улицу. Взволнованные группы людей стояли у репродукторов, на перекрестках, под воротами и обсуждали обращение товарища Молотова.
Ваня видел строгие лица, потемневшие глаза, слезы, сжатые кулаки, и тревога охватила мальчика. Он прилился к деду и даже тихонько взял его за руку.
— Что будет, дедушка?
— Трудно будет. Только твердо надо стоять и друг за друга держаться. Одолеть нас невозможно. Со спины ударили, из-за угла… Ничего, обернемся, Ваня. Правда-то наша…
Ваня смотрел вдоль улицы. Никто в этот час не оставался дома. Люди тянулись к военкомату, к Исполкому, к площади…
Война!