Лаан-Тин, подёрнув зрачок защитной плёнкой, чтобы не ослепил яркий свет, поднял зрительный придаток к небу. Вслед за ним — то ли сам по себе, то ли уловив намерение Лаан-Тина, — на дневное светило посмотрел и Лаан-Зот.
Солнце ещё только-только поднялось со стороны Большой Воды, но жар уже набирал силу. Ночной иней таял на траве, собираясь мелкими капельками. Влага приятно холодила тело Лаан, и оно двигалось легко и быстро, ловко пробираясь между камнями и перекидываясь через овраги, оставив поселение далеко позади.
«Будет хороший день, — мечтательно передал Лаан-Зот. — Очень хороший».
Лаан-Тин отправил родственному разуму своё согласие.
Их переговоры быстро распространились по остальным отросткам, и тело Лаан остановилось. Отростки разумов вытянулись и тоже воззрились на небо. Лаан-Лю вспомнил строчки из старой песни и мысленно продекламировал их:
Ааан-Дэ печально подумал: в этой песне вся суть взаимоотношений компаньонов. Они нужны друг другу только потому, что нужен хоть кто-то. А если подсадят кого-то вместо прежнего, остальные не очень-то и расстроятся. И вскоре забудут о том, кто исчез. Лаан-Дэ всегда был пессимистом, и ему не раз уже намекали, что, если он будет портить настроение остальным, отсадка не за горами. А он уже поменял три базовых тела и нигде не смог ужиться с другими разумами. Но Лаан-Дэ тем не менее продолжал гнуть свою линию.
С ним заспорил Лаан-Лю. Он ответил, что это всё глупости, нужно думать прежде всего о компаньонах. Ведь если те вдруг исчезнут, что будет делать одинокий отросток разума? Остальные, заслышав это, вздрогнули в ужасе, и трепет пробежал по базовому телу Лаан.
Лаан-Кан, ответственный за него, сурово приказал не отвлекаться и направил тело дальше, к холмам. Отростки ещё немного пообсуждали песню, пожурили Лаан-Дэ, поиграли в игру «угадай, какое тело загадано», а потом замолчали, иногда лишь лениво перебрасываясь мыслями.
Их ждал обычный рабочий день.
Базовое тело Лаан идеально подходило для шахтёрской работы. Вытянутое, без лишних бугров, гибкое — оно прекрасно помещалось во всех проходах. А когда приходилось пробираться в небольшие углубления, отростки разума, расположенные на его упругой поверхности, пригибались, чтобы не мешать.
Лаан-Тин с детства мечтал стать разработчиком камней. Когда ему предложили присоединиться к компании Лаан, он был вне себя от радости. Их хорошо знали все, кто интересовался разработками: базовое тело побеждало на каждом местном соревновании на ловкость и силу, а отростки разума демонстрировали слаженность работы и понимание друг друга с полумысли. У них как раз освободилось место — старого Лаан-Фаба по его просьбе пересадили на тело престарелых, — и Лаан-Тин получил возможность заняться любимым делом. Разумеется, до того, как ему дали окончательное разрешение на подсадку, молодой отросток разума прошёл массу сложных экзаменов, в том числе и по мысленной совместимости. Он выдержал их с честью.
Компаньоны оказались очень разными: мечтательный Лаан-Лю, который в свободное время придумывал всевозможные истории; пессимист и брюзга Лаан-Дэ, вечно ноющий и предсказывающий беды; ответственный и надёжный Лаан-Зот, просчитывающий всё наперёд; опытный и мудрый Лаан-Кан, без которого тело Лаан было беспомощным; отзывчивый Лаан-Шани, готовый всегда помочь и поддержать. Лаан-Тин был самым молодым и неопытным из них, но быстро учился и с гордостью замечал, что компаньоны постепенно стали относиться к нему как к равному.
Сегодня им предстояло разработать одно весьма интересное скопление породы. Судя по народным приметам и показаниям приборов, здесь могла пролегать жила канита. И без того достаточно редкий канит в последнее время активно использовали в работах по метаморфозам материалов, и учёные постоянно испытывали в нём потребность. Так что у компании Лаан была возможность помочь науке, да и прославиться за границами своего поселения.
Инструменты вгрызлись в камень — конечностями, державшими их, управляли Лаан-Шани и Лаан-Зот; Лаан-Лю отвечал за приборы, которые отслеживали ход жилы, Лаан-Дэ руководил фонариком, а Лаан-Кан двигал базовое тело.
Только Лаан-Тин оказался в стороне — причём в буквальном смысле этого слова. Его подсадили — то ли случайно, то ли так и было задумано и высчитано — чуть поодаль основного скопления отростков разума, ближе к задней части базового тела Лаан. И вот сейчас, когда все активно работали в штольне, он остался позади, пытаясь понять, чем заняться. Инструменты ему не полагались, поскольку он ещё плохо управлял конечностями тела, а помогать Лаан-Дэ и Лаан-Лю он не мог, так как находился слишком далеко.
Лаан-Тин заскучал. Ему было плохо видно, что происходит в штольне — пыль поднималась клубами, каменная крошка заставляла то и дело опускать на зрительный придаток плёнку. Дочерние разумы обсуждали, как лучше обогнуть проход, перебрасываясь только им понятными обрывками фраз.
Лаан-Тин обернулся ещё раз и взглянул на светило. Оно уже достигло середины неба. День перевалил за свою половину, а он пока ещё так и не пригодился.
Ему стало грустно, и он задумался: а нужно ли его присутствие сейчас вообще? Через несколько секунд дочерние разумы откликнулись: «Нет». Более того, его мысли пока даже мешают им, отвлекая от работы. Поэтому они будут не против, если Лаан-Тин немного вздремнёт. А вот на обратном пути пусть он поразвлечёт их какими-нибудь байками.
Лаан-Тин согласился и свернулся в углублении на теле Лаан.
Что-то вырвало его из сна — грубо, жёстко — и отозвалось болью во всем крохотном тельце отростка. Грохот оглушил его на какое-то время. Потом стало чуть тише, и Лаан-Тин начал озираться. Базовое тело, обмякнув — Лаан-Тин не ощущал ни одну мышцу, — бессильно валялось, раскинув конечности. Его покрывали пыль и каменная крошка.
Что-то произошло в штольне, пока он спал. Может быть, кто-то из разумов, управляющих конечностями с инструментами, ошибся, и сверло соскользнуло; может быть, в расчёты конструкции подпорок вкралась какая-то ошибка — этого было уже не узнать, потому что потолок обрушился, а следом обрушились поддерживающие его балки.
Сначала Лаан-Тин подумал, что оглох. Такое случалось — слуховые придатки отростков разумов были гораздо слабее, чем барабанные перепонки базового тела. Достаточно резкого и громкого звука, чтобы разум потерял возможность слышать на несколько дней. Но почему тогда он не принимает мысли остальных?
Лаан-Тин вытянулся, чтобы увидеть компаньонов.
И замер.
Лаан-Дэ, оторванный, валялся у противоположной стены. Лаан-Лю был размазан в кашу — лишь по бугорку, где пузырилось бесформенное месиво, Лаан-Тин понял, что это его компаньон. Лаан-Кан болтался измочаленный и поникший. Лаан-Зота нигде не было видно, и только прозрачная жидкость сочилась из того места, где он находился. Лаан-Шани бессильно обмяк и не подавал признаков жизни.
И тогда Лаан-Тин понял, что произошло.
Тело Лаан открыло рот.
И исторгло дикий вопль.
Отростки разумов не могли существовать по отдельности. Всю жизнь они проводили только в коллективе: в детстве — подсаженные на базовое тело, возглавляемое воспитателем; в зрелости — став полноценным членом телесного братства; в старости — пересаженные на тело престарелых доживали свой срок.
Разум не мог жить один! Просто потому, что это… это невозможно!
Это тишина. Это одиночество. Безумное, невозможное одиночество. Когда ты не чувствуешь ничью эмоцию, не можешь уловить ни одну мысль. Когда ты закуклен сам в себе и тихо сходишь с ума от этой невозможной самости.
Даже преступный разум отсадить в изоляцию от базового тела считалось немыслимой жестокостью. Нет, только нескольких, осуждённых за одинаковые прегрешения пересаживали на одно тело, — и уже потом их вместе отправляли в Овраг Изгнанных.
И вот теперь все они, разумы тела Лаан, мертвы.
Лаан-Тин был обречён. На смерть или на сумасшествие…
Он свернулся комочком на базовом теле и приготовился умирать. Было больно и одиноко. Пустота в голове и в эмоциях угнетала. Он не думал, не чувствовал — да и не существовал.
Так он лежал долго-долго.
Но смерть не приходила.
И тут Лаан-Тин испугался.
Он представил, что будет лежать так ещё день, потом ночь, потом ещё день — если, конечно, переживёт ночь. Один. Эти пустота и одиночество будут ещё длиться и длиться, длиться и длиться…
И Лаан-Тин решил убежать от них.
Ему ещё никогда не доводилось управлять телом. Это было право Лаан-Кана — самого старшего и опытного из всех разумов. Лаан-Кан хорошо знал все слабые и сильные стороны тела и в преемники готовил себе Лаан-Зота. Остальные разумы брали на себя конечности, но Лаан-Тин не умел даже этого.
Он совершенно не представлял, как можно управлять телом. Нет, конечно, как и все остальные разумы, он мог осознавать основные моменты — голод, выделение шлаков, болезнь… Но понять, насколько опасна та или иная болезнь, не умел. И теперь, конечно, не представлял, насколько обвал повредил тело Лаан. Может ли оно вообще двигаться?
Лаан-Тин прислушался к телу и ощутил боль. Она крылась где-то в глубине и опоясывала спиралью. Это было хорошо. Наверное. Болит, значит, живое.
Он сам не понял, как ему это удалось. Неимоверное напряжение, которое отдавалось болью даже в таких местах, о которых он до этого времени и понятия не имел, стало платой за то, что тело Лаан сейчас переместилось немного.