— Она мне не… — начала было Эш и вздохнула.
Ну, пожалуй, в какой-то степени они и были сестрами. Или, может быть, ей пора относиться к Нине как к сестре.
— А что с ней? — спросила она.
— Если ты хочешь помочь ей, то делать это нужно здесь.
— И что же мне нужно сделать?
— Столкнуться лицом к лицу с тем, что причиняет ей страдание.
Прекрасно. Да для Нины лучшим подарком было бы, если б Эш убралась вон из ее комнаты — и вообще из дома — и никогда больше не возвращалась. А она теперь должна помогать своей кузине?
Эш снова вздохнула.
— Так с чего же начинать?
Очнувшись, Нина обнаружила, что сидит в своей постели, крепко вцепившись в скомканные простыни. Влажная ночная рубашка прилипла к телу. По спине дрожью прокатились отголоски страшного сна. В комнате стоял холод. Леденящий холод. Она глотнула ртом воздух, и дыхание сорвалось с губ облачком пара.
Ночные видения вихрем проносились в голове.
Зоопарк. Волки. Нападающий вожак.
И Эшли.
Как раз под конец среди волков появилась ее кузина и разогнала их. Эшли и кто-то еще — в памяти осталось только смутное воспоминание о какой-то женщине под вуалью. Это не что иное, как колдовство, подумала Нина, дрожа в равной степени и от страха, и от холода. Как же еще можно объяснить появление Эшли в ее сне?
Она бросила быстрый взгляд на пустую постель своей кузины, и у нее буквально перехватило дыхание. Ее так отчаянно затрясло, что невозможно было ни перевести дух, ни сосредоточить свой взгляд на том, что было у нее перед глазами.
У постели Эшли высилась какая-то фигура в длинном одеянии. У ее ног пол покрылся седым налетом инея. Тускло мерцающие снежинки медленно, как пыль, поплыли в воздухе.
Раздался голос. Он был женским и скорее осипшим, чем хриплым по природе. Нина не понимала ни слова, но одного звука этого голоса было достаточно, чтобы у нее мороз пошел по коже.
А в голове все время крутилась одна и та же мысль: настоящее колдовство. Ее кузина использует против нее колдовские чары — сначала чтобы наслать на Нину ее страшные сны, а теперь еще и это. Прислала за ней какого-то демона.
Женщина заговорила опять, и на этот раз слова незнакомого языка стали понятными сами собой, и она смогла уловить смысл сказанного.
Ты моя.
Нина ошеломленно затрясла головой.
Ты была мне обещана.
— У-у-х-ходи… — только и сумела произнести Нина.
Ее зубы выбивали дробь, и она едва могла выговаривать слова.
Моя.
Женщина шагнула к ней, и все страхи Нины слились в одном ужасающем вопле. Он поднимался вверх от самой диафрагмы, раздирая горло, пока с силой не вырвался наружу.
Очертания фигуры заколебались — как будто в отражение в спокойной воде бросили камешек и во все стороны пошла рябь.
Тут дверь спальни с грохотом распахнулась, и на пороге появилась мать Нины. Загадочная фигура исчезла, как будто ее никогда и не было. Никакого инея. Никаких снежинок в воздухе.
Но холод остался, прохватив Нину до самых костей.
Как остался в памяти и образ женщины в длинных одеждах, и ее страшные слова.
Ты моя.
Ты была мне обещана.
Мать быстро пересекла комнату и присела на край постели, обняв Нину.
— Боже, — сказала она. — Ты словно ледяная.
Нина была не в силах говорить. Все, что она могла, — это смотреть во все глаза туда, где только что стояла женская фигура, и дрожать.
— Завтра ты не пойдешь в школу, — сказала мать. — Мне ни за что не следовало отпускать тебя сегодня.
— Я… Я…
Мать ласково погладила Нину по волосам, убрав со лба прилипшие прядки. Нина медленно перевела взгляд с того места, где была ее незваная гостья, к двери, где стоял отец с таким же встревоженным выражением лица, что и у матери.
— Здесь все в порядке? — спросил он.
— Ее знобит, — сказала мать. — И ей приснился плохой сон. Да, дорогая?
Сон, подумала Нина. Если только все это было сном…
— Я пойду вскипячу молочный пунш, — сказал отец.
— Все будет хорошо, — сказала мать, когда он вышел за дверь. — Ты просто нездорова и видела дурной сон. Так бывает, Нина. Он может казаться совершенно реальным, но все-таки это всего лишь сон. Хочешь, расскажи мне его.
Нина с трудом справилась с комком в горле.