Чтение дополнительной, не входящей в программу-минимум литературы — это всегда отличное начало. Знакомясь с передовой мыслью человечества, вы войдете во вкус и захотите знать больше. Вскоре вам сложно будет ограничивать себя узкой специальностью, вас перестанут удовлетворять узкие рамки, а именно это и требуется.
Взгляните на любого человека из тех, что трудятся в вашей области, непосредственно рядом с вами, ведь каждый из них это целый мир, разговоры этих людей, воспоминания, их мысли и мнения естественным образом будут расширять и ваши горизонты. Благодаря ежедневному контакту с ними вы научитесь общаться и разовьете навыки общежития.
Старайтесь общаться с возможно большим числом самых разных людей. Пусть круг вашего общения постепенно расширяется.
Любая разновидность обучения вне учебных заведений пойдет на пользу и поможет вашему становлению.
Не останавливайтесь на достигнутом, старайтесь развиваться все дальше. Как только вам покажется, что вы начинаете успокаиваться и пускать корни, тут же встряхнитесь и отправляйтесь навстречу новым вызовам
, как поступила Зора Нил Хёрстон, бросив Говард и переехав в Гарлем.
Не давая своему уму закоснеть, вы будете постоянно расширять свой мир. Скоро идеи и возможности начнут сыпаться на вас как из рога изобилия, и тогда вы поймете, что этап вашего ученичества завершился самым естественным образом.
Дэниел Эверетт
В конце 1960-х Дэниел Эверетт, тогда старшеклассник, чувствовал себя совсем пропащим. Холтвилл, приграничный калифорнийский городишко, где он рос, казался ему западней, и до местных жителей, в основном ковбоев, ему не было никакого дела.
Как уже упоминалось во второй главе, Эверетта всегда привлекала мексиканская культура, носителями которой были рабочие-мигранты, селившиеся на окраинах. Паренька интересовали их обычаи, ему нравилось наблюдать за ними, он полюбил их песни, звучание их языка. Иностранные языки давались Дэниелу легко, так что и испанский он выучил довольно быстро, и благодаря этому юноша стал вхож в мир мексиканцев. Этот народ казался отражением огромного, куда более интересного мира за пределами Холтвилла, вот только надежда на то, что когда-нибудь ему удастся вырваться за эти пределы, казалась несбыточной.
Дэниел начал употреблять наркотики — хоть какая-то отдушина, как он тогда рассуждал. А потом, в семнадцать лет, он познакомился с Керен Грэм, учившейся в той же школе, и жизнь круто изменилась. Детство Керен прошло на северо-востоке Бразилии, где трудились ее родители, христианские миссионеры. Дэниел полюбил гулять с ней и часами слушал рассказы о Бразилии. Он познакомился с ее родными, стал частым гостем в их доме. Самоотверженность и целеустремленность миссионеров восхищали его. Спустя несколько месяцев после встречи с Керен и ее семьей Дэниел обрел веру, стал христианином, а еще через год молодые люди поженились; супруги тоже собирались стать миссионерами.
Эверетт окончил Чикагский Библейский институт Дуайта Моуди по специальности «Зарубежная миссия»; в 1976 году они с женой поступили в Летний институт лингвистики — христианскую организацию, преподающую будущим миссионерам основы знаний, необходимых для того, чтобы переводить Библию на туземные языки и с ее помощью нести Слово Божие необращенным.
Пройдя курс обучения, Эверетт вместе с семьей (к этому времени у них с Керен родилось двое детей) был направлен на практику в лесной лагерь Института лингвистики в Чьяпас, на юг Мексики, для подготовки к тяготам миссионерской жизни. Молодым людям предстояло месяц прожить в деревушке и постараться за это время как можно лучше узнать местное наречие — диалект индейцев майя. Дэниел с блеском сдал все экзамены. Видя, как легко он справляется с программой, руководство института приняло решение предложить ему и его супруге самое сложное из всех назначений — поселиться в племени пираха, затерянном в дебрях Амазонки. Когда в начале XVIII века до этих мест добрались португальцы, многие туземные племена переняли их язык и вообще многое заимствовали у европейцев, но пираха, противясь европейскому влиянию, лишь отступили глубже в сельву. Там они жили в полной изоляции, почти не вступая в контакт с людьми извне. В 1950-е годы их обнаружили миссионеры; к этому времени в живых оставалось не более 350 пираха, разбросанных на огромной территории. Миссионеры, пытавшиеся выучить их язык, пришли к заключению, что это невозможно. Пираха не объяснялись по-португальски, у них не было письменности, а на слух все их слова казались одинаковыми. В 1967 году институт уже направлял туда супружескую пару с заданием изучить наконец язык пираха и хотя бы начать перевод Библии, но миссионерам не удалось продвинуться в этом деле. Их попытки разобраться в языке длились около десяти лет, в результате супруги, почти доведенные до безумия, взмолились, чтобы им прислали замену. Узнав об этом, Эверетт с воодушевлением устремился навстречу вызову. Они с женой были уверены, что станут первыми, кто расшифрует код.
В декабре 1977 года семья Эвереттов прибыла в деревню племени пираха. С первых дней Дэниел применял все методы, которым его обучали, — показывал туземцам предмет, например палку, и спрашивал, как они ее называют. Потом бросал палку на землю и просил произнести фразу, описывающую действие. За несколько месяцев ему удалось добиться неплохих успехов в изучении базового словарного запаса. Методики, освоенные в Институте лингвистики, неплохо работали, и Эверетт рьяно трудился. Всякий раз, слыша новое слово, он заносил его на отдельную библиографическую карточку. В углу карточек он пробивал отверстия, чтобы закрепить на брючном ремне, и десятками носил карточки с собой, постоянно тренируясь в произношении перед туземцами. Слова и фразы он пытался применять в разных ситуациях, иногда вызывая веселый смех пираха. Очень часто Эверетт был близок к отчаянию, но, глядя на детей пираха, он не сдавался. «Если малые дети могут освоить язык, — твердил он себе, — то и я смогу». Однако каждый раз, когда ему казалось, что удалось понять еще несколько фраз, выяснялось, что это очередная неудача. Отчаяние предшественников теперь становилось понятным.
Например, он постоянно слышал одно и то же слово в предложениях типа «человек только что ушел». Казалось, это слово и переводится как «только что». Но позже, слыша его в другом контексте, Эверетт догадался, что на самом деле этим словом называется тот самый миг, когда нечто появляется или исчезает, — человек, звук, да что угодно. Выходит, в действительности фраза описывает подобные переходные моменты, решил он, и это открытие пролило свет на то, как мыслят пираха. «Только что» даже примерно не покрывало всего богатства значений этого выражения. Такое же происходило и с другими словами, которые поначалу казались ему понятными. Эверетт обнаружил также, что в языке пираха отсутствуют некоторые категории, и это открытие противоречило всем известным ему лингвистическим теориям. У туземцев не было обозначений для цифр и чисел, левого и правого, не было даже простых названий цвета. Что это означало?
Однажды Эверетт — к тому времени он прожил у пира- ха около года — решил вместе с туземцами отправиться в поход в сельву. К его изумлению, эта вылазка помогла ему увидеть их жизнь и язык с новой стороны. Туземцы действовали и общались совсем по-другому, используя вместо слов сложные посвистывания, которые заменяли им привычный нам язык и помогали оперативно обмениваться информацией во время охоты. Способность пираха ориентироваться в этих дремучих и опасных зарослях была поразительна.
Эверетт внезапно осознал, в чем состоит его проблема: он существует отстраненно от пираха, не пытается разделить их жизнь и при этом желает просто учить их язык. Между тем язык неотделим от способов охоты, от культуры, от повседневных привычек и обычаев. Подсознательно, понял Эверетт, он ставил себя выше туземцев, их образа жизни — он жил среди них, точно зоолог, изучающий муравьев. Ему не удается проникнуть в тайну языка пираха, но причина провала — в несовершенстве методов, которыми он пользуется. Если он хочет выучить язык пираха так же, как учат его дети, нужно и самому превратиться в ребенка, жизнь которого зависит от этих людей, нужно участвовать в их повседневных делах, учиться общению с ними, в самом деле почувствовать себя беспомощным и слабым. (Полный отказ от чувства какого бы то ни было превосходства позднее приведет Эверетта к глубокому личностному кризису, в результате которого он утратит веру в свою роль как миссионера и навсегда выйдет из Церкви.)
Исследователь начал осуществлять задуманное на всех уровнях, входя в мир пираха, до тех пор скрытый от его глаз. Довольно скоро он начал понимать, как устроено их удивительное наречие. Лингвистические странности языка отражали уникальную культуру пираха, развившуюся в результате многовековой изоляции. Разделив жизнь туземцев, как если бы он был одним из их детей, Эверетт добился, что язык предстал перед ним во всей полноте и ясности, и это позволило ему добиться успехов в его понимании. Благодаря этому он сумел взять высоту, не покорившуюся никому из его предшественников.
Ученичество в сельве Амазонки, со временем позволившее Дэниелу Эверетту стать выдающимся лингвистом современности, открыло ему важную истину, применимую отнюдь не только в этой области знаний. Главная помеха в изучении чего-либо, даже такого трудного, как язык пираха, — совсем не изучаемый предмет сам по себе (человеческий мозг обладает поистине безграничными возможностями), а скорее определенные проблемы с обучаемостью, которые имеют тенденцию прогрессировать и усугубляться с возрастом. По мере того как мы становимся старше, растут самоуверенность и чувство превосходства, мы возмущаемся, когда что-то делается не по- нашему, с апломбом судим о том, что верно и неверно, часто опираясь на устаревшие догмы, усвоенные еще в юности. Уверенные в своих познаниях, мы закрываем глаза на существование других, альтернативных вариантов, не желаем ничего о них слышать. Мы хотим видеть и видим лишь подтверждение той истины, которую уже приняли. Подобная самоуверенность часто неосознанна и происходит из чувства страха перед незнакомым или непривычным. Мы редко замечаем это за собой, обычно воображая себя воплощением непредвзятости и справедливости.
Детям подобные недостатки, как правило, не свойственны. Они во всем зависят от взрослых и, естественно, чувствуют себя младшими. Но именно это чувство зависимости будит в детях жажду познания. Учась и узнавая новое, они стараются восполнить разрыв, чтобы не чувствовать себя такими беспомощными. Детский ум открыт для всего нового, они внимательны и наблюдательны. Вот почему дети так быстро и эффективно учатся.
В отличие от животных нам, людям, свойственно сохранять черты психической и физической незрелости даже в солидном возрасте.
Мы обладаем замечательной способностью, став взрослыми, снова чувствовать себя детьми, особенно в то время, когда чему-то учимся. Если человек на шестом десятке и много старше способен испытывать любопытство и детское ощущение чуда, он снова юн и готов к ученичеству.
Важно понять: ваша задача, попав в новую обстановку, узнать и усвоить как можно больше. Для этого постарайтесь вернуть детское чувство неуверенности — ощущение, что окружающие знают куда больше и вы смотрите на них снизу вверх, желая у них учиться и благополучно пройти свое ученичество. Отбросьте все предвзятые представления касательно той области знаний или ремесла, которому пришли учиться, — самодовольство будет лишь сковывать вас. Не бойтесь ничего. Общайтесь с людьми и как можно глубже внедряйтесь в их культуру. Проявляйте любознательность. В ответ ваш ум откроется, вы ощутите жажду познания. Разумеется, это всего лишь временное положение. Помещая себя в положение младшего, вы получаете возможность за пять — десять лет узнать достаточно, чтобы вновь обрести независимость, заявить о себе и стать настоящим, полновесным взрослым.
Сесар Родригес
Отец Сесара Родригеса был кадровым офицером, всю жизнь он служил в американской армии, но решение Сесара (родившегося в 1959 году) поступать в военный колледж Южной Каролины, известный как Цитадель, было продиктовано вовсе не желанием пойти по стопам отца. Сесар намеревался заняться бизнесом и строить карьеру в деловом мире. Он, однако, счел, что необходимо преодолеть разбросанность и дисциплинировать свою жизнь, а лучшего места для этого, чем Цитадель, с ее суровым и жестким укладом, трудно было сыскать.
В одно прекрасное утро 1978 года, когда Родригес был на втором курсе, сосед по казарме поделился своими планами. Он собирался сдавать экзамены, необходимые для поступления на службу в авиационные подразделения ВВС и ВМС. Родригес решил присоединиться и тоже сдать экзамены — просто так. Он и не предполагал, что в результате успешно пройденных испытаний через несколько дней будет зачислен на курс подготовки летчиков для военно-воздушных сил. Первоначальное обучение летному делу и тренировочные полеты предполагалось проходить без отрыва от основных занятий здесь же, в Цитадели. Родригес согласился пройти обучение, решив, что все это довольно интересно, а если надоест, в любой момент можно прекратить. Тренировки давались ему без труда. Сесар получал огромное удовольствие от задач, которые приходилось решать, ему нравилась полная сосредоточенность, которой требовали полеты. Возможно, дальше будет не менее интересно, и Родригес решил продолжить обучение. Окончив Цитадель в 1981 году, он был направлен для прохождения десятимесячных летных курсов на базе ВВС в Вэнсе, штат Оклахома.
И вот тут-то внезапно начались трудности. Вэнс оказался Родригесу не по зубам. В Цитадели занятия проходили на легких самолетах «Сессна», здесь же тренировались на Т-37 — дозвуковых реактивных самолетах. Приходилось носить шлем весом 4,5 килограмма и восемнадцатикилограммовый парашют за спиной. Кабина была тесной и душной. Инструктор сидел рядом впритирку и, не спуская глаз с курсанта, следил за каждым движением. От напряжения, жары, физических перегрузок, возникающих при полетах на таких скоростях, Сесар обильно потел, его буквально трясло. Ему даже казалось, что самолет нарочно подпрыгивает в полете, норовя его ударить. К тому же в полете нужно было следить за непомерным количеством различных показателей и переменных параметров.
Работая на тренажере, Родригес управлял полетом относительно уверенно и ощущал, что держит ситуацию под контролем. Но, оказавшись в кабине реального самолета, не мог подавить панического страха и растерянности — его ум не справлялся с обилием информации, ему не удавалось решить, какие действия и в какой последовательности следует выполнять. После нескольких месяцев обучения он завалил сразу два полета подряд, получил неудовлетворительные оценки и, к стыду своему, был отстранен от полетов на целую неделю.
Прежде Родригесу не приходилось терпеть неудачи, все давалось ему легко. Преодолевать любые препятствия на жизненном пути было для молодого человека делом чести. Но перспектива, которая вырисовывалась перед ним сейчас, удручала. На курсы вместе с ним поступило семьдесят человек, и почти еженедельно кто-то выбывал из программы. Отсев был жестким, безжалостным. И он, судя по всему, следующий в очереди на отчисление, окончательное и бесповоротное. У него, конечно, были шансы исправить положение, когда допустят до следующего полета, но шансы очень маленькие. Почему у него не получается, он ведь старается изо всех сил? Может, подсознательно его страшит сам процесс полета? Но куда страшнее было потерпеть неудачу и провалиться.
Родригес вспоминал годы учебы в Цитадели. Несмотря на небольшой рост, он был отличным нападающим в футбольной команде. Тогда он тоже переживал минуты сомнений и даже паники. Однако обнаружилось, что усиленные тренировки — и физические, и умственные — помогают ему преодолеть страх, наверстать упущенное, исправить недостатки. В футболе его выручало то, что он раз за разом проигрывал ситуации, в которых чувствовал себя неуверенно, — благодаря повторению он осваивался в них, и страхи отступали. Ему нужно было больше практиковаться, как следует освоить процесс, тогда и результаты не заставляли себя ждать. А почему бы не применить этот рецепт и в теперешней ситуации?
Сесар стал проводить на тренажере втрое больше времени, приучая себя иметь дело с большим количеством всевозможных параметров. В часы отдыха он воображал, что находится в кабине пилота, повторяя те маневры, которые давались ему особенно плохо.
Когда его снова допустили до полетов, Сесар изо всех сил старался сосредоточиться, выжать из каждого занятия максимум. При каждом удобном случае он поднимался в воздух — например, если заболевал кто-то из курсантов, он тут же занимал его место. Медленно, постепенно молодой человек учился сохранять спокойствие в кресле пилота и управляться со всеми сложными операциями. Через две недели после возобновления полетов ему удалось пройти тест и остаться на курсах. По успеваемости он теперь занимал место в середине группы.
Когда до окончания обучения оставалось десять недель, Родригес критически оценил свое положение. Он уже слишком продвинулся, чтобы сдаться и сложить руки. Ему нравилось решать сложные задачи, нравилось летать, а теперь стало понятно — больше всего на свете он хочет стать летчиком-истребителем. Но для этого нужно было окончить курс одним из лучших. В их группе было несколько «золотых парней», будто созданных для полетов. Перегрузок они не боялись, а наоборот, словно подзаряжались от них энергией. Сесар в число «золотых парней» не входил, скорее был их противоположностью, но делать нечего. Решительность и упорство и раньше помогали ему в жизни, должны были помочь и теперь. В последние недели предстояло заниматься на сверхзвуковом самолете Т-38, и Сесар попросил своего нового инструктора, Уилса Уилера, не щадить его и не давать спуску — ему непременно нужно войти в число лучших курсантов, и ради этого он был готов на все.
Уилер пошел ему навстречу. Он безжалостно гонял Родригеса, давал нагрузку в десять раз большую, чем «золотым парням», заставлял многократно повторять каждый маневр, пока курсант не падал в изнеможении. В полете инструктор подмечал все слабые стороны Родригеса и заставлял снова и снова упражняться именно в том, что Сесар особенно не любил. Он беспощадно и язвительно критиковал своего ученика.
И вот однажды во время тренировочного полета на Т-38 Родригеса посетило странное и упоительное чувство — казалось, будто самолет стал продолжением его рук. Должно быть, так ощущают полет «золотые парни», подумал он, только для этого ему потребовалось десять месяцев изматывающей работы. Родригес больше не увязал в деталях, пытаясь припомнить все, что должен сделать. Возникло ощущение, хотя и смутное, возможности иного, высшего мышления — он мог видеть общую картину полета в составе эскадрильи и в то же время управлять всеми сложными операциями в кабине. Это чувство появлялось и исчезало, но было таким потрясающим, что им окупались все усилия, весь нелегкий труд.
В итоге Сесар Родригес окончил курс третьим и получил назначение на прохождение вводного курса для летчиков-истребителей. Там, в еще более сложных условиях, где конкуренция была еще выше, все повторилось снова. Сесару опять и опять приходилось догонять и перегонять «золотых парней», и — терпением и трудом — он добивался своего.
Постепенно он рос в чинах и стал полковником ВВС США. Одержав в 1990-е годы три победы в воздушных боях, он получил звание аса.
Что отличает истинных мастеров от всех прочих? Часто эти отличия на удивление просты. Обучаясь чему-то, мы нередко приходим в отчаяние — кажется, что нам со всем этим не справиться, это выше наших возможностей. Уступив этому чувству, мы, сами того не замечая, предаем самих себя и только потом окончательно сдаемся. В группе Родригеса было много курсантов, которые по способностям ничуть не уступали ему, но не прошли испытания до конца. Разница между ними не столько в целеустремленности, сколько в полном доверии самому себе. Многим из тех, кто преуспел в жизни, в юности приходилось что-то осваивать — вид спорта, игру на музыкальном инструменте, иностранный язык или еще что-то. Им не понаслышке знакомо это переживание — преодоление страхов и отчаяния, переход к циклу ускоренного обратного хода. Поясню. В моменты, когда настоящее полно сомнений, в памяти всплывают воспоминания о прошлом удачном опыте. Наполняя нас уверенностью, они помогают проскочить точку, на которой другие застревают или опускают руки и сдаются.
При отработке навыков время играет решающую роль. Предположим, что отработка продвигается равномерно, в стабильном режиме — идут дни, недели, и вы овладеваете определенными элементами.
Постепенно навык усваивается, становится частью вашей нервной системы. Вам уже не нужно вдумываться, вникать в детали, и это позволяет видеть более широкую картину. Это — восхитительное чувство, и к нему вас приведет практика, приведет непременно, независимо от того, с какой степенью одаренности вы были рождены. Единственное, что может помешать, — это вы сами, ваши переживания: скука, паника, отчаяние, неуверенность. Вы не в силах справиться с ними, но для процесса обучения это нормальные переживания, через них проходят решительно все, включая больших мастеров. А вот что в ваших силах — это верить в успех. Скука улетучится, как только вы займетесь делом. Паника исчезнет после многократных повторений. Отчаяние и разочарования — верный признак движения вперед, сигнал того, что мозг осваивает все более сложные вещи и на новом уровне нуждается в дополнительной практике. На смену сомнениям придет уверенность, когда вы достигнете мастерства. Поверьте, что все это произойдет, позвольте естественному процессу обучения двигаться вперед, и все прочее тоже наладится.
А. Билл Брэдли — Б. Джон Китс
А. Билл Брэдли (род. 1943) влюбился в баскетбол примерно в десятилетнем возрасте. У высокого для своего возраста мальчишки было одно преимущество — рост. Но и только — других природных данных к игре у него не имелось. Медлительный, неуклюжий, он даже не мог высоко подпрыгнуть. Компенсировать все эти недостатки можно было только усердными тренировками. И Билл решительно принялся за дело, что в результате привело к разработке одной их самых жестких и суровых, но и наиболее эффективных систем тренировок в истории спорта.
Умудрившись раздобыть ключ от спортзала, Билл сам определил себе график — по три с половиной часа тренировок ежедневно после уроков и по воскресеньям, по восемь часов каждую субботу и по три часа ежедневно во время летних каникул. Этого расписания он неукоснительно придерживался на протяжении нескольких лет. Во время тренировок, чтобы укрепить ноги и добиться хорошей прыгучести, он привязывал к ногам десятифунтовые грузы. По мнению Билла, хуже всего дело у него обстояло с дриблингом, и основной своей слабостью он считал медлительность. Значит, нужно действовать в этом направлении и научиться классно пасовать, компенсируя этим недостаток скорости.
Отрабатывая дриблинг, Билл шел на всевозможные ухищрения. Чтобы не видеть мяч, он надевал на нос оправу от очков с подклеенными снизу картонками. Так он научился вести мяч, не глядя на него и наблюдая за обстановкой, — навык чрезвычайно важный для пасующего игрока. Билл расставлял на поле стулья, которые заменяли ему других игроков. Он часами бегал между ними с мячом, пока не почувствовал, что может скользить, легко меняя направление. Юноша выполнял эти упражнения часами напролет, не думая ни о скуке, ни о боли.