Завуч стояла и от этого казалась еще шире и массивнее. Внушительность ей придавала и грудь, которая, казалось, стекает от подбородка к животу. Директор поправил очки, поставив стекла с таким наклоном, чтобы они завуча уменьшили.
– Геннадий Федорович, нашу школу отремонтировал отец Леры.
– Отсюда не вытекает, что она вместо занятий может пить на уроке ликер.
– Геннадий Федорович, у Леры личный автомобиль. За городом коттедж. У отца крупнейшая фирма. У Леры жених в Америке и мобильник в кармане…
– Вы забыли про нравственность, – перебил он.
– Вам ли говорить о нравственности!
Директор покраснел. Завуч смотрела на него, как на наконец-то пойманного и уличенного, хотя краснел он в последние дни неоднократно. Ему показалось, что завуч наступательно подалась вперед; по крайней мере, ее рыхлый бюст потек в его сторону. Но отвлекла возня. В приоткрывшуюся дверь заглянуло многоголовое чудовище: директор не сразу понял, что это трое школьников налегли друг на друга. Головы заговорили:
– Геннадий Федорович, прикол! – сказала первая.
– Что?
– В вашей машине клево! – сообщила вторая голова.
– Скажите по-русски…
– Там выдают крутую пенку, – по-русски объяснила третья голова.
Директор сорвался с места и побежал во двор. Несмотря на массивность тела и текучую грудь, завуч не отставала.
Геннадий Федорович взялся за ручку дверцы, которая оказалась незапертой. Он рванул ее…
Из «Москвича» вывалилась женщина и чуть было не ткнулась лицом в утоптанную землю. Взмахнув руками, она выпрямилась. Серое пожилое лицо перекошено – видимо, улыбкой. К влажным щекам прилипли седые пряди, тонкие, как лохматые нитки. Приоткрытый рот походил на круглую темную ямку. Кофта, вымазанная не то вареньем, не то кашей, не имела цвета. Из машины, а может, и от этой бомжихи, садануло алкоголем, застойным, кисло-бочковым.
– Кто вы? – спросил директор.
– Гена, спасибо за все, – хрипнула женщина и пошла.
– Надо ее задержать, – растерянно предложил директор.
– Ваша знакомая, вы и задерживайте, – отрезала завуч, направляясь в школу.
Геннадий Федорович проветрил салон, выключил приемник, выбросил пустые бутылки и вернулся в свой кабинет. Надо было задержать… И вести пьяную бомжиху в школу, на глазах всех учеников? Впрочем, была переменка, и нетрезвую бабу уже видел весь двор. Неужели эта грязная атака предпринята лишь потому, что он взялся за какие-то реформы?
Директор провел рукой по зажмуренным глазам: что их затуманило? Мечта детства – делать из ребят свободных и интересных людей. Ушинский, Песталоцци, Макаренко, Сухомлинский… Пятнадцать блокнотов с мыслями о воспитании…
Звонил телефон. Он снял трубку, стараясь заглушить предчувствие:
– Директор слушает.
– Это председатель родительского комитета. Геннадий Федорович, разумеется, вы понимаете ситуацию?
– Какую?
– Ах, не понимаете? Презервативы, девицы, пьяные бабы! Думаю оставаться на должности директора вам нельзя.
– Хорошо, я сегодня же уволюсь.
Евгения Маратовна приняла вечерний душ, выпила стакан апельсинового сока и села за письменный стол. Ужинать будет вместе с мужем: ее беспокоило, что они видятся все реже и реже – в сущности, по ночам. Вот и сегодня у него не то симпозиум, не то саммит.
Она погрузилась в изучение документации. Скорость оборачиваемости капитала… Коммерческий Директор не понимает, что величина оборота зависит от продажной цены: чем она ниже, тем скорее раскупается. В результате прибыль может быть выше. Если о прибыли… Американский воротила Билл Гейтс получает прибыли пять миллионов долларов в час. Коммерческий директор не стремится к заделу товара с рыночной новизной. Есть элементарное правило: заботиться о своих клиентах, и рынок позаботится о тебе.
Она сняла часы и положила на стол. И только в этот момент уловила, что они не ходят. Уже дважды встают за день. Швейцарские, «Тиссот»… Она пустила их, зябко дернув плечом, – не к добру это. Ее отец, интеллигентнейший человек, верил в приметы и не то, чтобы ее приучил, а как бы заставил их замечать. Швейцарские часы не могут сами останавливаться… Евгения Маратовна знала одну верную примету – нет, не примету – а состояние, накатывающее на нее в отчаянные минуты. И это состояние, вернее, секундное озарение ниспадет и спасет. Так бывало. Но какие отчаянные выдуманные минуты она ждет?
Звонил телефон. Видимо, Геннадий задерживался. Евгения Маратовна сняла трубку. Мужской голос, тот, неизвестный, гадливо усмехнувшись, спросил:
– Ну?
– Что «ну»?
– Контракт не подписала?
– Еще раз позвонишь, заявлю в милицию.
– Фирмачка, больших людей обижаешь…
– Плевала я на твоих больших людей!
– Им стоит шевельнуть пальцем, и тебе придет звездец.
– Меня, знаешь, сколько раз пугали?
– Если отмазалась от наркоты, то надеешься проскочить на шарапа?
– От какой наркоты?
– Мы того халдея, который вырвал сумочку, найдем и поджарим.
– Ничего не понимаю…
– Маратовна, ты уже сегодня глаза вылупишь.