Когда он только начал замечать симптомы отравления, в нем еще теплилась надежда, что эффект эликсира его предка можно обратить вспять. Не найдя решения в прошлом, он принялся искать в настоящем, все еще веря в возможность раскрыть замыслы своего мучителя. Но чем глубже он постигал коварные сложности построенного заговора, созданного с целью отравить его… чем чаще размышлял об истории своего предка Иезекииля и его обреченной жены, тем больше понимал, что его надежды на исцеление были жестоким самообманом. Теперь у него не осталось никаких иллюзий. Он знал, что времени у него мало. Единственное, что заставляло его держаться на плаву — это жгучая потребность довести до конца это расследование, которое, скорее всего, станет его последним делом.
Он заставил свой разум снова вернуться к вопросам утреннего совещания. «Если предположить, что этот человек все это время находился в Бразилии, то было только два места, где он мог скрываться: джунгли… или фавелы», — сказал полковник об Альбане.
Пендергаст невольно вспомнил напутственные слова своего сына, которые тот произнес полтора года назад, отправляясь — нагло и неспешно — в гущу бразильских джунглей: «У меня впереди долгая и увлекательная жизнь. Как говорится, весь мир у меня в руках. И я обещаю, что со мной он станет намного более интересным». Пендергаст не мог забыть образ сына в день расставания, вспоминал каждую деталь той встречи, воскрешая ее во всех подробностях, насколько позволяли его интеллектуальные возможности.
Он понимал, что какое-то время из тех восемнадцати месяцев его сын провел в джунглях Бразилии — Пендергаст своими глазами видел, как Альбан растворился в непрерывной череде деревьев. Но, как он уже говорил полковнику, при этом он был совершенно уверен, что Альбан не остался в джунглях надолго. И дело было не в трудностях выживания — ему попросту было нечем там заняться, нечем себя развлечь, и, что самое главное, негде было бы спланировать всю эту сложную схему. Нет, он, разумеется, не вернулся в свой родной Нова-Годой (который ныне находился под властью правительства Бразилии под видом объекта с военным режимом) — для Альбана там уже ничто не представляло ценности. Комплекс был разрушен, ученые, солдаты и молодые лидеры погибли, получили тюремный срок или были депортированы. Нет, чем больше Пендергаст размышлял об этом, тем тверже убеждался, что Альбан довольно быстро покинул джунгли и тайком проскользнул в фавелу. Это место стало бы его идеальным полигоном. Там не нужно было беспокоиться о полиции, камеры слежения отсутствовали, как и разведчики, которые могли бы последовать за Альбаном. А он, в свою очередь, с его острым умом криминального гения и мировоззрением социопата, мог бы предложить нечто ценное наркобаронам, стоящим у власти в фавеле. Все это дало бы Альбану время и пространство, столь необходимое ему, чтобы разработать свои планы на будущее.
Пендергаст не сомневался в том, какую именно фавелу выбрал его сын. Разумеется, самую большую и опасную. В деле появлялись новые детали, но при этом вопросов не становилось меньше. Что случилось с Альбаном в Городе Ангелов? Что за путь он проделал от бразильской фавелы до порога особняка на Риверсайд-Драйв? И какова связь между ним и нападением на Пендергаста на берегу Солтон-Си?
«Я боюсь предположить, каков будет ваш следующий шаг», — сказал ему полковник. Что ж, его следующий шаг, конечно, был весьма очевиден.
Пендергаст сделал несколько глубоких, судорожных вдохов. Затем он приподнялся с кровати и опустил ноги на пол. Комната закачалась перед глазами, и дрожь превратилась в болезненный, раздирающий нервы мышечный спазм, который медленно и неохотно утихал. Пендергаст начал принимать курс самостоятельно назначенных лекарственных препаратов, в том числе сульфат атропина, энтеросорбенты и глюкагон наряду с болеутоляющими, которые поддерживали его в течение всех приступов, которые начали изводить его почти беспрерывно. Но это было подобно слепой стрельбе в темноте — он не знал, как излечиться от последствий эликсира своего предка. Все его попытки до сих пор не принесли ощутимой пользы.
Он почувствовал, что тело готовится к очередному приступу боли… хотя вряд ли к подобному можно было хоть как-то подготовиться. Опустив голову и стиснув челюсти, он переждал, пока минует новая волна, затем подошел к столу у дальней стены. На столешнице лежали его туалетные принадлежности и служебная кобура с «Лес Баером» .45 калибра, рядом с которым покоилось несколько дополнительных обойм. Агент сел за стол и извлек оружие из кобуры. Провезти его в Бразилию не составило особого труда — в аэропорту Кеннеди его досмотрело АТБ, следуя стандартному протоколу, и у него были при себе все сопроводительные разрешения для въезда в несколько иностранных государств. Ему не пришлось проходить через сканер или проходить рентгеновский досмотр. Впрочем, даже если бы пришлось, это бы мало что изменило.
Уняв дрожь в пальцах, Пендергаст поднял пистолет, разобрал ствол и достал ногтями небольшую резиновую заглушку. Перевернув пистолет, он позволил миниатюрному шприцу и нескольким иглам для подкожных инъекций аккуратно выскользнуть из ствола на стол. Он поднял одну из игл для шприца и вставил ее с одной стороны цилиндра.
Далее он переключил внимание на одну из запасных обойм. Пендергаст снял верхнюю часть, и, достав миниатюрный набор плоскогубцев из кармана своего пиджака, осторожно извлек патрон из гильзы. Расстелив на столе лист бумаги из бюро, он аккуратно перевернул гильзу над ней и позволил содержимому высыпаться на бумагу. Вместо пороха оттуда хлынул белый порошок.
Пендергаст отодвинул пустую гильзу и ставший бесполезным патрон тыльной стороной ладони. Дотянувшись до своего набора туалетных принадлежностей, он, пережидая очередную мучительную волну боли, извлек оттуда две баночки с лекарствами. Одна из них содержала смесь двух полусинтетических опиатов, используемых для облегчения боли, а другая — миорелаксант. Вынув по две таблетки из каждой баночки, он положил их на лист бумаги и, используя ложку из рядом стоящего подноса для обслуживания номеров, растолок каждую из них в мелкий порошок.
Теперь на листе бумаги возвышалось три маленьких холмика. Пендергаст тщательно смешал их и ссыпал порошок в ложку. Взяв зажигалку из своего туалетного набора, он поместил ее под ложку и зажег пламя. При нагревании смесь начала темнеть, пузыриться и разжижаться.
По окончании процесса Пендергаст позволил зажигалке просто упасть на стол. Он держал заветную ложку обеими руками, пока новый болезненный спазм терзал его тело. Подождав минуту и позволив токсичной, опасной смеси остыть, агент погрузил иглу в жидкость и наполнил шприц. Теперь и ложка со звоном упала на стол — самая сложная часть процесса завершилась.
Пендергаст в последний раз потянулся к своему туалетному набору и достал оттуда упругий жгут. Закатав рукав, он обвязал жгут вокруг своего плеча, туго затянул его и сжал кулак.
На внутренней стороне локтя набухла голубая вена.
Осторожно держа жгут зубами, Пендергаст поднял шприц свободной рукой. Рассчитав свои движения между судорогами рук, он ввел иглу в вену. Подождав секунду, он слегка расслабил челюсти, ослабляя жгут. Медленно и осмотрительно он нажал на плунжер и ввел жидкость в вену до конца.
Пендергаст позволил своим глазам закрыться и просидел так несколько минут, выронив пустой шприц на пол. Затем сделал неглубокий вдох — осторожно, почти боязливо, как купальщик проверяющий температуру воды.
Боль ушла. Спазмы прекратились. Он был слаб и дезориентирован, но вполне функционировать.
Полусонно, как старик, пробудившийся от дремоты, он поднялся со стула и повесил кобуру на плечи. Распрямившись, он аккуратно извлек свой жетон ФБР и удостоверение личности и запер их в сейфе, оставив при себе только паспорт и бумажник. В последний раз оглянувшись, он медленно вышел из гостиничного номера.
Вход в Город Ангелов лежал в конце узкой извилистой улицы в северном районе Рио. На первый взгляд, сама фавела ничем не отличалась от соседней области Тижука. Она состояла из серых бетонных коробок высотой в три-четыре этажа, плотно жавшихся друг к другу в лабиринте почти средневековых улиц — кривых и запутанных. Первые здания фавелы были серыми, но издали маячили зеленые и даже терракотовые строения по мере того, как обширные трущобы поднимались по крутым склонам, простираясь на север и волоча за собой размытые, колеблющиеся на солнце столбы дыма от костров для готовки еды. Лишь заметив двух молодых людей, по-хозяйски восседавших на пустых бензиновых бочках в шортах и гавайских сандалиях с автоматами наперевес, Пендергаст понял, что находится у ворот в совершенно другой — теневой — мир Рио-де-Жанейро, охраняемый его верными дозорными.
Агент остановился в переулке, чуть покачнувшись. Принятые наркотические лекарства, обойтись без которых он теперь не мог, уже притупили его разум и замедлили реакции. В его нынешнем состоянии было бы слишком рискованно пытаться проскользнуть в фавелу незамеченным.
По-португальски Пендергаст мог связать всего несколько слов… к тому же, он был уверен, что в фавелах доминировали особые местные наречия, освоить которые он был не в состоянии. Если б он попытался выдать себя за кого-то другого, местные наркобароны и их охранники мигом приняли бы его за полицейского под прикрытием и расстреляли на месте без суда и следствия. Итак, единственно верным вариантом было не маскироваться вовсе, чтобы обратить на себя внимание.
Он подошел к юношам, которые смотрели на него прищуренным взглядом, застывшим без движения. Над их головами тянулся поток электрических проводов и телевизионных кабелей, смыкающихся над улицей так плотно, что почти погружал ее в вечный мрак. Линии передач провисали под собственным весом, напоминая зловещую, опасную паутину. Сама смрадная улица походила на горячую духовку: воздух здесь провонял мусором, гарью, собачьими экскрементами и едким дымом.
Когда Пендергаст приблизился, дозорные — пока не поднимаясь со своих насестов — позволили своим автоматам соскользнуть с плеч в руки. Пендергаст не предпринял никаких попыток обойти их. Вместо того он подошел к старшему из двух сторожей. Мальчик — ему было не больше шестнадцати — осмотрел агента сверху вниз со смесью любопытства, враждебности и презрения. В знойную жару одетый в черный костюм, белую рубашку и шелковый галстук, Пендергаст выглядел, как пришелец с другой планеты.
— Onde vock vai, gringo? — спросил дозорный угрожающим тоном по-португальски. Пока он произносил эти слова, другой юнец — повыше, с бритой головой — соскользнул со своей бочки, вскинул автомат и небрежно прицелился в Пендергаста.
— Meu filho, — сказал Пендергаст. — Мой сын.
Мальчишка загоготал в голос, обменявшись взглядами со своим напарником. Без сомнения, для них обоих эта ситуация была не нова: отец, ищущий в трущобах Рио своего блудного сына. Бритоголовый приготовился выстрелить в Пендергаста без лишних расспросов, однако низкорослый мальчишка, который, казалось, был настроен поговорить, остановил напарника. Стволом своего автомата он жестом приказал Пендергасту поднять руки. Агент выполнил это указание, и бритоголовый юнец обыскал его. И паспорт, и бумажник были сурово изъяты. Небольшое количество денег из кошелька мальчишки отобрали и тут же поделили между собой, однако над «Лес Баером» .45 калибра у них возник горячий сор. Коротышка выхватил пистолет у бритоголового и потряс им перед лицом Пендергаста, принявшись сыпать на него потоком каких-то гневных вопросов по-португальски.
Пендергаст пожал плечами.
— Meu filho, — повторил он.
Спор продолжился, и вскоре вокруг собралась небольшая толпа любопытствующих зевак. Казалось, что бритоголовый, в конце концов, добьется своего. Опустив руку в секретный внутренний карман пиджака, Пендергаст извлек оттуда пачку денег — тысячу реалов — и предложил низкорослому дозорному. — Meu filho, — повторил он еще несколько раз, тихим, не угрожающим голосом.
Подростки посмотрели на деньги, но не взяли их.
Пендергаст снова полез в карман, вынул еще тысячу реалов и добавил их к пачке, которую уже протягивал. Две тысячи реалов — тысяча долларов — в этих кругах явно считались большой суммой.
— Por favor, — произнес Пендергаст, аккуратно размахивая деньгами перед дозорными. — Deixeme entrar.
Лицо низкорослого юнца исказилось нелепой гримасой, и он жадно выхватил деньги.
— Porra!, — пробормотал он.
Это вызвало еще один взрыв негодования его бритоголового напарника, который был явно настроен просто убить Пендергаста и забрать деньги. Но коротышка заткнул его потоком проклятий. Он передал паспорт и бумажник обратно Пендергасту, удержав пистолет.
— Sai da aqui, — сказал он, пренебрежительно махнув агенту, — Fila da puta.
— Obrigado.
Пока Пендергаст проходил мимо импровизированного поста охраны, он заметил краем глаза, как бритоголовый отделился от собравшейся толпы и исчез в переулке.
Теперь Пендергаст двигался по центральной улице фавелы. Впереди она расщеплялась и превращалась в запутанный лабиринт более узких улочек, которые множество раз пересекались, поворачивались под странными углами и иногда оканчивались тупиками. Местные жители молча провожали его глазами, когда он проходил мимо них — они с любопытством, другие с подозрением. Время от времени Пендергаст останавливался, чтобы снова обратиться к кому-нибудь с простой фразой: «Meu filho», однако получал быстрый молчаливый отказ, сопровождаемый покачиванием головой и торопливым уходом. Похоже, большинство местных принимали его за бормочущего себе под нос сумасшедшего.
Медикаменты усиливали и без того накатывавшую вялость, и Пендергасту с огромным трудом удавалось заставлять себя двигаться и не терять концентрацию. Он всячески пытался заставить свои чувства работать на пределе своих мощностей, ему было необходимо полное, четкое восприятие окружающей обстановки.
В переулках было безлюдно, на глаза попадались лишь редкие бродячие курицы или исхудалые бездомные псы. Оружие за все это время Пендергаст видел только у дозорных на посту охраны. В самой же фавеле, казалось, ни у кого не было оружия, здесь не велась открытая торговля наркотиками или другая уголовщина. Де-факто, фавела, казалось, демонстрировала куда больше порядка, чем весь остальной город за ее пределами. Здания были украшены диким изобилием ярких разноцветных плакатов и листовок — по большей части отслоившихся и болтающихся. Из открытых окон лилась почти оглушающая музыка бразильского фанка, слышались разговоры или громкие споры. Изредка до Пендергаста долетали отдельные восклицания, вроде «Caralho!» или других экземпляров местной брани.
В воздухе нестерпимо пахло жареным мясом. Казалось, этот запах проникал в ноздри со всех сторон.
На улице почти не было транспорта, изредка попадались на глаза лишь мопеды и ржавые велосипеды. На каждом перекрестке был хотя бы один «barzinho» — угловой бар с грязными пластиковыми столами, и десятками мужчин, собравшихся вокруг древнего телевизора с бутылками пива «Skol» в руках. Они были поглощены просмотром футбольных матчей, и, когда команда-фаворит забивала гол, улица разражалась оглушающими ликующими криками болельщиков.