— Естественно, — сказал Пендергаст. — Он пожелал превратить фавелу во что-то бесконечно большее — и бесконечно худшее — нежели то, чем она уже была.
На лице Фабио отразилось удивление.
— Нет. Нет, ты совсем не понял то, что я пытался тебе объяснить. Что-то в нем сломалось, когда его жена и ребенок были убиты. Я не говорю, что я смог понять его, но что-то внутри него изменилось.
Очевидно, Пендергаст продолжал буквально излучать недоверие, потому что Фабио продолжил с возросшей горячностью:
— Я считаю, причина крылась в добросердечности его жены и в том, какой жестокой была ее смерть. Все это изменило его. Он вдруг понял, что правильно и что неправильно в этом мире.
— Не сомневаюсь, — ответил Пендергаст с сарказмом.
Фабио встал из-за стола.
— Это правда, rapiz! И доказательство этого лежит сейчас вокруг тебя. Да, Адлер взял под контроль Город Ангелов. Но он переделал его. И переделал к лучшему! Больше нет той жестокости, наркотиков, голода, произвола банд. Конечно, для тебя фавела все выглядит неблагополучно. И, без сомнения, у нас все еще есть оружие — все виды оружия. Нам все еще нужно защищаться от грубого и бесчувственного мира: от конкурирующих банд, армий, коррумпированных политиков, которые тратят миллиарды на постройку футбольных и Олимпийских стадионов, в то время как люди голодают. В Городе Ангелов внутри все еще присутствует насилие. Но мы продолжаем идти по пути трансформации. Мы... — Фабио подыскивал слова, — мы заботимся о наших гражданах. Мы расширяем их возможности. Да, именно этот термин он использовал. Люди могут здесь жить свободными от коррупции, преступности, налогов и полицейского произвола, которые мешают остальному Рио. У нас все еще есть проблемы, но благодаря Адлеру ситуация улучшилась.
Внезапно Пендергаст почувствовал, что его начинают покидать силы. Перед глазами вдруг все поплыло, и боль пронзила все кости. Он сделал глубокий вдох.
— Откуда вы все это знаете? — спросил он, наконец.
— Ведь я был лейтенантом твоего сына в Новом Городе Ангелов. Я — человек, который стоял по его правую руку. Только Данника знала его лучше, чем я.
— И почему вы мне все это рассказываете?
Фабио опустился обратно на свое место и чуть помедлил, прежде чем ответить.
— Я сказал тебе, у меня есть долг. Три недели назад Адлер покинул фавелу во второй раз. Он сказал мне, что едет в Швейцарию, а затем в Нью-Йорк.
— Швейцарию? — вдруг встревожившись, переспросил Пендергаст.
— После смерти Даники Адлер — Альбан — заставил меня пообещать, что, если с ним когда-нибудь что-нибудь случится, я должен буду разыскать его отца и рассказать ему историю его спасения.
— Искупление! — догадался Пендергаст.
Фабио продолжил.
— Но он никогда не называл мне свое полное настоящее имя и не объяснял, как я могу связаться с тобой. Он пропал три недели назад... я больше ничего о нем не слышал. И теперь приехал ты, чтобы сказать мне, что он мертв, — Фабио сделал большой глоток пива из бутылки. — Я рассказал тебе эту историю, потому что он хотел, чтобы я это сделал. Теперь я выполнил свой долг.
Наступила долгая пауза.
— Ты не веришь мне, — наконец, сказал Фабио.
— Этот дом Альбана, — задумчиво пргоизнес Пендергаст, — тот, который сгорел. Какой у него был адрес?
— Тридцать один, Рио-Параноа.
— Могут ли ваши люди отвезти меня туда?
Фабио нахмурился.
— Там ничего не осталось, кроме руин.
— Тем не менее, я настаиваю.
Через мгновение Фабио кивнул.
— И этот О'Пунхо, о которой вы говорили. Где жил он?
— Где? Здесь, конечно, — Фабио пожал плечами, как будто это было очевидно. — Что-нибудь еще, senhor?
— Я хочу, чтобы мне вернули мой пистолет.
Фабио обратился к одному из своих охранников.
— Me da a arma.
Через минуту «Лес Баер» Пендергаста был возвращен. Агент сунул его в свой пиджак. Медленно — очень медленно — он забрал со стола свой бумажник, паспорт, фотографию и пачку денег. И тогда, поблагодарив Фабио прощальным кивком, он развернулся и вышел из кабинета вслед за вооруженными людьми, а затем спустился по лестнице и оказался на раскаленной солнцем улице.
Д'Агоста вошел в комнату видеонаблюдения охраны музея ровно в четверть второго пополудни. Хименес просил его о встрече, и д’Агоста надеялся, что она не займет больше пятнадцати минут. Он знал, что прибыл в промежутке между демонстрациями в планетарии, и хотел поскорее отсюда убраться: он не был уверен, что сможет еще раз выдержать экскурсию в космос с громкостью в восемьдесят децибел.
Хименес и Конклин сидели за маленьким столиком, печатая на ноутбуках. В полумраке обойдя стойки с аппаратурой, д’Агоста подошел к ним.
— Что случилось? — спросил он.
Хименес выпрямился.
— Мы закончили.
— Да неужели?
— Мы просмотрели все записи с камер наблюдения, которые охватывают вход в музей, начиная с 12 июня — дня убийства Марсалы — и вплоть до 6 апреля.
— 6 апреля? Это же на неделю раньше, чем очевидцы начали упоминать о том, что видели убийцу в музее.
— Мы решили посмотреть этот промежуток тоже, чтобы быть уверенными в результате, — Хименес показал на свой ноутбук. — Мы идентифицировали его на видео еще в тот раз, когда вы впервые его заметили: он проникал в музей поздним вечером после закрытия 12 июня. У нас также есть запись его входа и выхода из музея 20 апреля, и еще один его приход и уход 14 апреля.
Д'Агоста кивнул. 20 апреля — этот день совпадает с датой, когда был составлен запрос на скелет Паджетта. И, без сомнения, 14 апреля был днем, когда убийца под видом приезжего ученого впервые встретился с Марсалой, чтобы организовать экспертизу скелета. 12 июня Марсала был убит.