Лейтенант опустился в кресло, стоящее рядом с креслами коллег.
— Хорошая работа, — заметил он.
И он имел в виду именно то, что сказал. Это было невероятно утомительное занятие — просматривать зернистое видео, ощущать, как глаза медленно становятся сухими и мутными… и все это под звуки Большого Взрыва. Хименес и Конклин нашли две более ранние даты, когда убийца посещал музей, вкупе с его приходом в день убийства. Но они до сих пор не нашли, как он выбрался после убийства.
Какая-то часть разума д’Агосты задавалась вопросом, почему он, лейтенант, имея в подчинении команду профессионалов, до сих пор не потрудился свернуть эту работу. Подозреваемый в убийстве был мертв — самоубийство. Теперь разработанная ранее стратегия не сработает: нет никакого смысла готовить и собирать доказательства к судебному заседанию. Д’Агоста понимал, что попросту хочет докопаться до сути. В нем говорил старомодный коп, а он требовал расставить все точки над «i» и уточнить все детали.
Самоубийство. Образ убийцы в том изоляторе в Индио запечатлелся в памяти лейтенанта. Его бормотание по поводу вони гниющих цветов, его волнение и рассеянность. Не говоря уже о том, как он стремительно напал на Пендергаста. Это все не так легко забыть. И, Господи Боже, убивать себя, откусив свой собственный палец, и подавившись им? Человек действительно должен хотеть свести счеты с жизнью, чтобы сделать нечто подобное. Это, казалось, никак не согласуется с липовым профессором Уолдроном, мужчиной, который явно был спокоен, умен и достаточно рационален, чтобы убедить Виктора Марсалу и других сотрудников музея в том, что он был настоящим ученым.
Д'Агоста вздохнул. Что бы ни случилось с тем мужчиной после убийства Марсалы, один факт оставался фактом: 12 июня, в день убийства, он наверняка находился в здравом уме. Он был достаточно умен, чтобы заманить Марсалу в отдаленное место, убить его быстро и эффективно и замаскировать убийство под паршивое ограбление, которое, якобы, пошло не по плану. И скорее всего, ему потом каким-то образом удалось выбраться из музея, не будучи замеченным какой-либо камерой.
Может быть, это не имело значения, но как, черт побери, он это сделал?
Мысленно д’Агоста вернулся в тот день, когда проводил осмотр места убийства с охранником Уиттакером. Это было в алькове Брюхоногих Моллюсков, в дальнем конце Зала Морских Обитателей, рядом с выходом в подвал и не далеко от Зала южноамериканского золота...
Вдруг д’Агоста подскочил в кресле.
Он не мог поверить, насколько оказался глуп. Он встал, прошелся взад и вперед, а затем повернулся к Хименесу.
— Марсала был убит в субботу вечером. В какое время музей открывается по воскресеньям?
Хименес покопался в куче бумаг на столе и нашел сложенный путеводитель по музею.
— В одиннадцать часов.
Д'Агоста подошел к одному из терминалов записей камер видеонаблюдения и сел за него. В три часа в планетарии запустили шоу, но он не обратил на это никакого внимания. Лейтенант прокрутил ряд меню на экране терминала, и обратился к длинному списку файлов, а затем выбрал один, который его заинтересовал: видеозапись Большой Ротонды, южный ракурс, одиннадцать часов утра, воскресенье, 13 июня.
На экране появилась знакомая панорама с высоты птичьего полета. Пока Хименес и Конклин подходили к нему сзади, д’Агоста начал проигрывать видео на нормальной скорости, а затем — как только его глаза адаптировались к размытым образам — с двойной скоростью, и, наконец, увеличил ее в четыре раза. Час записи прошел перед ними ускоренным темпом: поток людей, входящих в музей и проходящих через посты безопасности хаотично двигался на маленьком экране слева направо.
Есть! Одинокая фигура, устремилась справа налево, в направлении, противоположном основному потоку, как пловец, борющийся с приливом. Д'Агоста остановил запись с камеры и запомнил метку: одиннадцать тридцать четыре утра. За полчаса до того, как д’Агоста вошел в музей, чтобы открыть дело. Он увеличил фигуру, затем запустил видео еще раз на нормальной скорости. Ошибки быть не могло: лицо, одежда, наглая и медленная походка — это убийца.
— Черт, — пробормотал Конклин над плечом д’Агосты.
— Там есть выход, ведущий в подвал, сразу за альковом Брюхоногих Моллюсков, — объяснил д’Агоста. — Тот подвал представляет собой лабиринт из тоннелей и складских помещений. Видеоохват в том месте, в лучшем случае, будет обрывочным. Он спрятался там на ночь, чтобы дождаться открытия музея на следующее утро, а затем просто смешался с толпой на выходе.
Д‘Агоста откинулся на спинку стула, сидя за терминалом. По крайней мере, они наконец-то нащупали эту особенную потерянную ниточку. Вход и выход убийцы из музея теперь были задокументированы.
Сотовый телефон д’Агосты настойчиво зазвонил. Он вынул его из кармана и взглянул на экран. Там отображался незнакомый номер с кодом региона Южной Калифорнии. Он нажал «ответить».
— Лейтенант д’Агоста слушает.
— Лейтенант? — раздался голос с другого конца страны. — Меня зовут доктор Сэмюэлс. Я патологоанатом из Государственного Департамента Исправительных Учреждений в Индио. Мы проводили вскрытие Джона Доу, совершившего самоубийство недавно, и наткнулись на кое-что интересное. Офицер Спандау подумал, что мне следует вам позвонить.
— Продолжайте, — ответил лейтенант.
Обычно, д’Агоста гордился своим профессионализмом офицера полиции. Он не терял самообладание, держал оружие в кобуре, не использовал ненормативную лексику с гражданскими лицами. Но когда коронер заговорил, д’Агоста забыл свой последний личный принцип.
— Чертов сукин сын, — пробормотал он, по-прежнему прижимая телефон к уху.
«Тойота Хайлюкс» повернула за угол и, скрипнув тормозами, остановилась. Охранник, сидевший на заднем сидении, открыл дверь и вышел. Примечательным было то, что теперь его полуавтоматическая винтовка смотрела только в землю и не угрожала пассажиру при каждом удобном случае. Оказавшись на улице и осмотревшись, он подал знак агенту, показывая, что тот может выходить.
Пендергаст с облегчением выбрался из пикапа. Охранник кивнул на здание прямо перед ними. Оно когда-то мало отличалось от остальных близлежащих строений, но теперь это узкое трехэтажное здание больше напоминало сгоревший замок без крыши, его верхний этаж провалился, тяжелые полосы черной копоти пятнали штукатурку над пустующими подоконниками. Обугленные останки входной двери были усеяны несколькими рваными дырами, как если бы спасатели пытались проложить себе путь тараном.
— Obrigado, — сказал Пендергаст. Охранник кивнул, вернулся в пикап, и через несколько секунд «Хайлюкс» уехал.
Некоторое время Пендергаст просто стоял в узком переулке, провожая удаляющийся автомобиль глазами. Затем он оглядел близлежащие здания. Этот район Города Ангелов ничем не отличался от тех, что ему уже доводилось видеть: дома были построены как попало, плотно жались друг другу, окрашенные в яркие краски, с безумными наклонами крыш (в зависимости от рельефа склона). Пендергаст заметил, что несколько человек с любопытством выглядывают из окон и разглядывают его.
Он снова повернулся к дому своего погибшего сына. Хотя здесь и не было указателя с адресом — что для фавелы считалось делом обычным — на покрашенной разбитой двери можно было различить призрачные очертания числа «31». Пендергасту пришлось применить дюжую силу, чтобы попасть внутрь — дверь сильно исказилась и покосилась, не желая теперь поддаваться, а замок лежал на кафельном полу внутри дома, проржавевший и покрытый копотью. Справившись с этой задачей, агент перевел дух и медленно, как смог, прикрыл за собой дверь.
Внутри было душно и даже сейчас, столько времени спустя, сильно пахло горелой древесиной и расплавленным пластиком. Пендергаст огляделся по сторонам, давая глазам время приспособиться к темноте и стараясь не замечать боль, которая захлестывала его медленными, настойчивыми волнами. В потайном кармане его пиджака лежал пропущенный обыскавшими его охранниками Фабио пакетик с болеутоляющими. Остановившись на мгновение, Пендергаст даже задумался над тем, чтобы проглотить несколько таблеток, но быстро отмел эту идею: слишком много еще предстояло сделать, он не мог позволить себе еще сильнее потерять концентрацию под действием сильных обезболивающих.
Похоже, пока что придется терпеть.
Он обошел весь первый этаж. Планировка узкого дома напоминала небольшие оружейные склады в дельте Миссисипи. Здесь была гостиная со столом, превратившимся после пожара в груду оплавленных палок, здесь же стоял каркас дивана, из которого гротескно торчали черные, обугленные пружины. Сгоревший ковер из полиэстера слился с бетонным полом. Следом за гостиной располагалась небольшая кухня. Пендергаст увидел эмалированную плиту с двумя горелками и поцарапанную чугунную раковину. Все ящики и полки были открыты настежь, пол усеивала разбитая посуда, осколки стекла и дешевые оплавившиеся столовые приборы. Дым и огонь оставили устрашающие посмертные узоры на стенах и потолке.
Пендергаст остановился в дверях кухни. Он попытался представить, как его сын Альбан входит в дом и направляется в эту комнату, приветствует свою жену, как между ними происходит обычная беседа, затем они вместе смеются, обсуждая их будущего ребенка, и строят совместные планы на семейную счастливую жизнь.
Образ отказывался формироваться в его голове. Это было невероятно. После минуты или двух он бросил все попытки.
Слишком многое в этой истории казалось лишенным смысла, выбивалось из общей схемы, но разум Пендергаста был недостаточно ясен, чтобы вычленить искаженные детали в рассказе Фабио. Альбан спрятался в фавеле, убил какого-то одиночку и украл его личность — в это Пендергаст еще вполне мог поверить. Затем, тайно вернувшись в Штаты, Альбан привел в действие какой-то план мести, чтобы наказать своего отца — в это верилось с не меньшей легкостью. Чуть позже Альбан устроил переворот и захватил фавелу во имя собственных корыстных целей. Эта деталь звучала правдоподобнее всего.
Но любящий отец и примерный семьянин? Альбан-Адлер, тайно женившийся на Ангеле Фавел? Этого Пендергаст не мог представить. Не мог он вообразить Альбана и великодушным лидером трущоб, очистившим Город Ангелов от произвола и принесшим сюда эпоху мира и процветания. Конечно же, Альбан обманул Фабио, как он обманул и всех остальных.
В рассказе Фабио была еще одна странность: прежде чем уехать в Америку во второй раз, Альбан собирался остановиться в Швейцарии.
Вспомнив об этом, Пендергаст почувствовал, как по его спине пробежал холодок, несмотря на гнетущую жару разрушенного дома. Ему на ум приходила лишь одна причина, по которой Альбан мог отправиться в Швейцарию. Но как он мог узнать, что его брат Тристрам находится там, в школе-интернате под чужим именем? Пендергаст сразу же отругал себя за самонадеянность — определение местонахождения Тристрама стало бы простой задачей для человека, обладающего талантами Альбана.
...И все же Тристрам был в безопасности. Пендергаст знал это наверняка, потому что, после смерти Альбана, он предпринял дополнительные меры по обеспечению безопасности своего второго сына.
Что творилось в голове Альбана? В чем заключался его план? Ответы — если они вообще существовали — могли лежать в этих развалинах.
Пендергаст вернулся к бетонной лестнице в передней части дома. Она тоже сильно пострадала от пожара: перила ее обвалились, почерневшие ступени зловеще скрипели под ногами.
Второй этаж пребывал в гораздо худшем состоянии, нежели первый. Здесь едкий смрад чувствовался еще сильнее. Часть третьего этажа, пораженная пламенем, рухнула, создав на втором этаже опасные скопления обугленной мебели и обгоревших расщепленных досок. В нескольких местах крыша над головой зияла провалами, в которых виднелись остовы балок, а в вышине проглядывалось голубое бразильское небо. Медленно прокладывая себе путь через завалы, Пендергаст установил, что на втором этаже когда-то было три комнаты: офис (или какой-то исследовательский кабинет), ванная и небольшая спальня, которая — судя по остаткам обоев с довольно милым рисунком и по бортику обгоревшей колыбели, валявшейся в углу — была задумана как детская. Несмотря на обгоревшие стены, разломы и обвалившийся потолок, эта комната была отделана лучше, чем другие.
Спальня Даники — Даники и Альбана — должна была находиться на третьем этаже. От нее, похоже, ничего не осталось. Пендергаст замер в полумраке детской, размышляя. Пока что он решил остановиться на этой комнате.