В среде зиновьевцев, теснимых от рычагов власти, быстро вызревала готовность к союзу с Троцким, к которому, как к мощному политическому магниту, уже подтянулись остатки разгромленных в предыдущие годы группировок децистов, «рабочей оппозиции» и «рабочей группы». Троцкий писал: «При первом же свидании со мною Каменев заявил: «Стоит вам с Зиновьевым появиться на одной трибуне, и партия найдет свой настоящий центральный комитет»508. При этом Зиновьев и Каменев раскрыли перед Троцким все секреты кремлевской политической кухни, детали функционирования «семерки» и т. д. Направлением первого удара по большинству ЦК были выбраны экономическое положение страны и экономическая политика правительства. Урожай выдался неплохим, но у крестьян вновь не было стимула продавать зерно.
- Мы рассчитывали осенью этого года, что урожай будет хорош, что в этом году мы обеспечим себя крупными хлебными заготовками, большим вывозом хлеба за границу и тем самым получим денежную иностранную валюту, получим возможность покупать за границей для нашей промышленности и сельского хозяйства то, что мы хотим. Мы рассчитывали, что урожай этого года обеспечивает нам исключительно быстрый темп развития нашей промышленности. Оказывается, мы тут кое в чем основательно просчитались509, - признавался Молотов в феврале 1926 года.
После объявления политики индустриализации вложения в промышленность сократились с 1,1 миллиарда рублей до 700-800 миллионов. Дореволюционные производственные мощности были уже практически полностью задействованы. Коррупция процветала пышным цветом.
- Распоряжение громадными капиталами, принадлежащими государству, предоставлено людям, заинтересованным только в чисто потребительском их использовании и не понимающим своей ответственности перед государством, - возмущался Молотов на заседании Политбюро 31 марта. - Миллиардные капиталы растранжириваются направо и налево без всякого контроля510.
Критики нэпа получали все новые подтверждения своей правоты на фоне безработицы, резкой имущественной дифференциации, спекуляции, перебоев в снабжении. Роль тарана взял на себя Троцкий: «Политика партийного руководства сдвинула свой классовый стержень: от пролетариата к мелкой буржуазии, от рабочего к спецу, от батрака и бедняка к кулаку. За спиной аппарата стоит ожившая внутренняя буржуазия»511. Сталинцы поначалу довольно спокойно наблюдали за оформлением «объединенной оппозиции». Для Каменева и Зиновьева по-прежнему был уготован кнут. Троцкому Сталин, напротив, предлагал пряник в виде возможности полного восстановления отношений512. Идя во многом ему навстречу, ЦК согласился посвятить следующий - апрельский - пленум чисто экономическим вопросам.
При бурном обсуждении резолюции предстоявшего пленума на Политбюро, расскажет Молотов, «мы получили поправки т. Троцкого в полтора раза большие, чем сама резолюция, и поправки т. Каменева - тоже немножко большие, чем сама резолюция»513. Каменев во многом повторял аргументацию «новой оппозиции». Троцкий предлагал приступить к выработке пяти-восьмилетнего плана ускоренного развития промышленности в условиях враждебного окружения; увеличить сельхозналог в пользу промышленности; заморозить или снизить розничные цены514. При всей критичности анализа платформы оппозиционеров сталинцы частично признавали их правоту.
- Мы всегда были и будем стоять за максимальное развитие промышленности, - пояснит Молотов суть разногласий на пленуме. - Наша политика была бы ошибочна, вредна и неправильна, если бы она при сохранении смычки с мужиком не давала развития промышленности. Но она себя оправдала тем, что при сохранении и укреплении смычки мы добились колоссального разбега в развитии промышленности и подошли к такому периоду, когда мы уже говорим не просто о развитии, а об индустриализации Советского Союза... У них нет другой политики и других предложений, кроме общих голых фраз о нажиме на крепкого мужика и увеличении расходов самого государства. Решения последнего пленума ЦК заключаются в том, что не только надо нажимать на мужика, не только брать сколько можно с деревни для индустриализации страны, но и к самому себе предъявлять такие требования, которые дали бы максимум для индустриализации нашего советского хозяйства. Говоря о режиме экономии, о борьбе с расточительностью, об упрочении кооперативного аппарата, государственного аппарата, о сокращении расходов во всех органах, мы говорим, что мы должны работать гораздо лучше, быть гораздо требовательнее к самим себе, мы должны работать гораздо экономнее, выгоднее для рабочего класса и для крестьян515.
С апрельским пленумом 1926 года решительный поворот к политике ускоренной индустриализации связан больше, чем с XIV съездом. «Мы не можем растянуть строительство индустрии на сто лет»516, - говорил на пленуме Сталин. Молотов тоже поменял акценты и приоритеты: «Курс на индустриализацию - это не только курс на развитие производительных сил в условиях нэпа, но и курс на преодоление нэпа. На этой основе мы можем преодолевать этот переходный период и идти действительно к тому обществу, которое является обществом социалистическим»517. Впервые в решении партийного форума были слова об ускорении темпа развития промышленности. После года снижения налогов на крестьянство началось их повышение, коснувшееся наиболее зажиточных 15 процентов крестьян. Отход от нэпа начался. Троцкому на апрельском пленуме и после досталось от ЦК немало, но все-таки меньше, чем другим оппозиционерам: он воспринимался как идейный противник, а Зиновьев и Каменев - как предатели. Молотов задавался вопросом:
- Кто к кому пришел? Зиновьев к Троцкому или Троцкий к Зиновьеву? Мне ясно одно: Троцкий остался Троцким. Троцкий и теперь борется за свою прежнюю линию: «Я прав не только теперь, но и раньше и всегда был прав». А что касается тов. Зиновьева, то ему приходится говорить в 1926 году не то, что в 1923 году. Я думаю, что больше фактических данных за то, что поворачивается лицом тов. Зиновьев к тому, против кого он был ожесточеннейшим и крайним противником518.
На пленуме и после него оппозиция попыталась добиться открытия внутрипартийной дискуссии, но большинство им этой возможности не предоставило. «Наш ЦК состоит из 63 человек, из них 6-7 человек будут занимать линию, несогласную с большинством, это не такое положение, когда нет другого выхода, как открытая дискуссия перед партией»519, - объяснял Молотов. Но дискуссия продолжилась и без специального разрешения. Следующим поводом для атаки оппозиции стала целая цепь международных событий - в Китае, Великобритании и Польше.
В Китае Гоминьдан и его лидер Чан Кайши сочли себя достаточно сильными, чтобы попытаться объединить страну, предприняв военный поход из Кантона на север. Поддержка СССР в этом деле была жизненно необходимой, гоминьдановцы стали проситься в Коминтерн. Президиум ИККИ во главе с Зиновьевым решил просьбу Чана поддержать. Но ПБ выступило против, опасаясь, что это может «развязать империалистическую пропаганду», направленную на дискредитацию Гоминьдана и задач национальной революции520. План гоминьдановского «северного похода» Москва одобряла как конечную цель военных приготовлений, но не как ближайшую задачу. В ответ Чан Кайши осуществил «переворот 20 марта», начав разоружение контролируемых компартией отрядов. Многие коммунисты оказались под арестом. «Переворот» был интерпретирован «объединенной оппозицией» в Москве как свидетельство провала политики ЦК, настаивавшего на вхождении КПК в Гоминьдан в рамках политики «единого фронта». В конце апреля Зиновьев обратился в ПБ с требованием разрыва китайских коммунистов с Гоминьданом, но, не получив поддержки, заменил его на предложение «об усилении работы компартии в Гоминьдане и о сосредоточении огня против правых гоминьдановцев»521. Однако сюрприз преподнес Чан Кайши, начав «северный поход» на Пекин вопреки позиции Политбюро ЦК ВКП(б).
Еще один повод для столкновений дала всеобщая забастовка в Англии, оживившая надежды на пришествие британской революции. 4 мая Политбюро рекомендовало английской компартии «начать переводить стачку на политические рельсы, выдвинув в подходящий момент лозунги: долой правительство консерваторов, за подлинное рабочее правительство». 5 мая была создана комиссия для «быстрого решения вопросов, связанных с английскими делами» под председательством Лозовского и с участием Сталина, Молотова, Чичерина и секретаря ВЦСПС Догадова. 7 мая ПБ постановило «принять предложение тт. Сталина, Молотова и Догадова перевести немедля 2 милл. рублей»522. Зиновьев предлагал английской компартии «при необходимости выдвинуть лозунг создания Советов рабочих депутатов»523. Однако 12 мая в результате соглашения Ген-
совета тред-юнионов с правительством и шахтовладельцами всеобщая забастовка была прекращена. Сталин и Молотов решили отыграть назад и готовиться к следующим боям. 14 мая на заседании ПБ Зиновьев потребовал отмены этого решения как акта «небывалой еще в истории международного рабочего движения измены»524. Сталин направил членам советской делегации в ИККИ письмо, где обвинил Зиновьева в стремлении блокироваться «со всеми ликвидаторскими и ультралевыми элементами Коминтерна против ВКП»525.
По мере того как забастовочное движение в Великобритании шло на спад, политическая борьба вокруг него в Москве только обострялась. 28 мая Молотов информировал отбывшего на отдых Сталина: «Опять “тезисы”, опять Зиновьев! По-моему, это ничтожество и беспринципность вопиющая, а по существу, трусливая жалкая ревизия ленинизма в вопросах тактики Коминтерна... Главное вот что. Больше невозможно терпеть подобные вещи в Коминтерне»526. Тем временем в Москву после отдыха в Германии вернулся Троцкий и «потребовал немедленного разрыва блока с Генеральным советом (тред-юнионов. -В. Я.). Зиновьев, после неизбежных колебаний, присоединился ко мне»527.
Молотов отправил Сталину послание: «Бухарин пишет контртезисы Зиновьеву. Последний вместе с Троцким нас страшно торопит... Наши тезисы должны резко защищать правильность линии ИККИ, ВКП и ВЦСПС и разоблачать не только ультралевизну в Коминтерне, как этому учил Ленин. Разоблачить авантюристический отзовизм в вопросе о разрыве с Ген-советом. Лучше тебе приехать в Москву, тогда [мы] отложим решение вопроса с Англией до 1-го июня»528. Коба ответил: «Не понимаю, как могут они торопить вас, когда вы имеете большинство. Отложите вопрос еще на неделю и пошлите их к черту... Видимо, они хотят на английском вопросе отыграться и вернуть всё проигранное раньше. Надо их поставить на место»529. Сталин приходил к выводу, что «мы имеем не новую полосу бурного натиска революции, а продолжающуюся стабилизацию... Отклонение тезисов Гриши может вызвать шантаж на счет отставки, чего пугаться не следует ни в коем случае. В приезде, я думаю, не требуется»530.
Действительно, справились сами. На бурном заседании Политбюро 3 июня 1926 года Троцкий и Зиновьев обвинили Сталина, Молотова и Бухарина в правом оппортунизме, требовали выхода ВЦСПС из Англо-русского комитета. Молотов не скрывал эмоций:
- Товарищ Зиновьев написал тезисы, заглавие которых, по-
моему, должно быть такое: «Братцы, скажите мне, ради Бога, куда я иду, чего я хочу, ведь я сам этого не знаю. Хочу быть левым, хочу, чтобы никто не подумал или не заметил, что я оппортунист, а поэтому, куда иду, чего хочу, все это не важно, а важно одно: чем по внешности “левее”, тем лучше». По-моему, судьба этих тезисов товарища Зиновьева - судьба «Философии эпохи» для Коминтерна531.
Политбюро приняло решение: «а) Тезисы, представленные Зиновьевым по вопросу об уроках английской всеобщей стачки, отвергнуть, б) Принять в основе проект тезисов об уроках английской стачки, предложенный тт. Бухариным, Молотовым и Томским»532. После этого поле боя переместилось в Коминтерн. Молотов сообщал Сталину 22 июня: «Троцкий и Зиновьев все делают, чтобы сорвать Англо-Русский комитет. Из документов увидишь, что мы сопротивляемся этому всячески. Но работать они нам страшно мешают»533.
В мае 1926 года в Польше маршал Пилсудский осуществил военный переворот, похоронив конституционные порядки. Поскольку Пилсудский был борцом с царским самодержавием, социалистом и революционером, Зиновьев и часть польской компартии предложили рассматривать его движение как антифашистское. Однако Политбюро сочло Пилсудского диктатором, русофобом, угнетателем украинского и белорусского меньшинств. А 29 мая было принято предложенное Бухариным и Молотовым указание польской компартии: «Голосование за Пилсудского считаем преступлением»534. Теперь Троцкий и Зиновьев обвинили сталинскую команду в покровительстве польским правым коммунистам во главе с Барским535. Сталина подобная критика выводила из себя, он писал Молотову: «Я уверен, что ошибки польских коммунистов, о которых так сладострастно пишет теперь Зиновьев, целиком навеяны им глубоко оппортунистической позицией Зиновьева о якобы революционном характере авантюры Пилсудского». И в следующем письме: «Надо бы и по польскому вопросу разоблачить Гришу, который сам протащил Барского, а теперь пытается подбросить его вам. Действительно, наглость Гриши не знает пределов»536.
Последней каплей, переполнившей терпение сталинцев в отношении «объединенной оппозиции», стало создание ее конспиративного центра, представители которого проводили по всей стране нелегальные собрания. По цековским источникам, удалось навербовать до четырех тысяч, по троцкистским - 8 тысяч. ОГПУ предоставило массу информации, но на суд партийных инстанций Сталин и Молотов вынесли лишь одно дело -так называемое «дело Лашевича». 6 июня в дачной местности по Савеловской железной дороге собралось около семидесяти сторонников оппозиции. Докладчиком выступал зиновьевец Лашевич, занимавший пост первого зампреда Реввоенсовета. Кто-то из участников собрания «доложил» секретарю Краснопресненского РК Мартемьяну Рютину, а тот - в ЦКК, который объявил Лашевичу строгий выговор с предупреждением. Соединив все деяния оппозиции, Сталин в послании Молотову от 25 июня приходит к выводу: «До появления группы Зиновьева оппозиционные течения (Троцкий, Рабочая оппозиция и др.) вели себя более или менее лояльно, более или менее терпимо. С появлением группы Зиновьева оппозиционные течения стали наглеть, ломать рамки лояльности. Поэтому группа Зиновьева является сейчас наиболее вредной, и удар должен быть нанесен на пленуме именно этой группе»537.
Оппозиция вовсе не была настроена ждать развязки молча. Именно в преддверии июльского пленума 1926 года она и оформилась как «объединенная». Молотов предупреждал о последствиях: «Никакой свободы группировок или фракций ни раньше, ни теперь, ни дальше партия допустить не может»538. Интрига пленума получилась такой, что нарочно не придумаешь. Бой разгорелся сразу же - с предложенной Молотовым дежурной резолюции о перевыборах Советов. Восемь членов ЦК - Муралов, Крупская, Каменев, Пятаков, Зиновьев, Лашевич, Троцкий и Петерсен - объявили пленуму: «Мы голосуем против резолюции, внесенной тов. Молотовым от имени большинства Политбюро», поскольку она «увеличивает долю представительства мелкой буржуазии в Советах»539. Но резолюция Молотова прошла.
Главный докладчик по хлебозаготовкам - Каменев выступает с резкой критикой всей хозяйственной политики. Его поддерживает Пятаков, доказывавший, что частный капитал в деревне набрал огромную силу и это представляет прямую угрозу советскому строю. Не выдерживает председатель ВСНХ Дзержинский. Свидетельствовал Микоян: «Мы сидели с Дзержинским рядом около трибуны. Он мне стал говорить, что больше Пятакова замом терпеть не сможет»540. Дзержинский взошел на трибуну и произнес яркую, предельно раздраженную речь:
- Вы занимаетесь политиканством, а не работой, - бросил он Каменеву и Пятакову. - Нельзя индустриализироваться, если говорить со страхом о благосостоянии деревни. Вы являетесь самым крупным дезорганизатором промышленности. Конечно, все хорошее исходит только от последователей тов. Троцкого, а все дурное исходит от того, кто с ним не соглашается541.
Эти слова, встреченные аплодисментами, стали последними для Дзержинского. Через три часа - в перерыве между утренним и вечерним заседаниями 20 июля - он умер от разрыва сердца. Решив прервать работу пленума, чтобы похоронить товарища, члены ЦК, отойдя от первого стресса, так и не смогли остановиться. Куйбышев сделал доклад по делу Ла-шевича, возмущаясь нежеланием Зиновьева отмежеваться от своих сподвижников, ведущих раскольническую политику. На эффект взорвавшейся бомбы рассчитывал сам Зиновьев, поведавший изумленному пленуму о существовании «семерки», ее «конституции» и т. д. Закончил свое выступление сожалением, что в свое время не послушал совета Ленина о перемещении Сталина с поста генсека. Троцкий огласил заявление 13-ти, где перечислялись все не раз называвшиеся грехи сталинско-бухаринского руководства542. Сталинцы ответили резолюцией, в которой утверждалось, что «оппозиция решила перейти от легального отстаивания своих взглядов к созданию всесоюзной нелегальной организации, противопоставляющей себя партии и подготовляющей, таким образом, раскол ее рядов»543.
22 июля хоронили Дзержинского. Молотов как организатор похорон шел впереди гроба. Было решено издать последние речи Дзержинского. Молотов написал предисловие и сделал это с большей симпатией к автору. Но отголоски борьбы с оппозицией попали и туда. «Попытки на почве якобы “защиты интересов промышленности” сделать Дзержинского другом оппозиции, так называемых “сверх-индустриалистов” (а лучше сказать, горе-индустриалистов!), всегда плачевно кончались жалким крахом... Его предсмертная речь была особенно ярким выражением этого настроения. В ней в полной мере сказывается, насколько чужд был Дзержинский всякому хныканью, всякому “крикливому пессимизму”, всякой панике перед трудностями»544.
В день похорон Дзержинского оппозиция стала настаивать на зачтении прямо в зале пленума «Завещания» Ленина и его писем с критикой Сталина по национальному вопросу. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) вышел на трибуну и... начал читать. Медленно, с расстановкой. Тишина стояла гробовая. Сталин прочел все от начала до конца. Сделав драматическую паузу, оглядел ряды оппозиции и произнес: «Еще что прочесть?» Зал молчал. Тогда Сталин предложил прочитать еще письмо Ленина об исключении Зиновьева и Каменева из партии за раскрытие планов Октябрьского восстания Временному правительству. И сделал это, несмотря на бурные протесты545. Партия была сыграна. Зиновьев был исключен из состава Политбюро, его заменил Рудзутак. Но борьба с «объединенной оппозицией», как оказалось, только начиналась.
Сразу после пленума Молотов отправился в отпуск, а в середине августа, когда отбыли Троцкий и Сталин, вернулся руководить ЦК. Вновь в центре полемики оказались Китай и Англия, ожидалось столкновение по международной проблематике на запланированной на конец октября XV партконференции. Сталин писал: «Дело идет к тому, что, нам не миновать постановки вопроса о снятии Григория с КИ»546. «О снятии Зиновьева согласен целиком»547, - отвечал Молотов. Но насколько сталинская группировка не готова была идти на компромисс с левыми по внешнеполитическим вопросам, настолько она была уже расположена поддержать значительную часть социальноэкономической платформы оппозиции. «1926 год - последний год абсолютного роста частного сектора в промышленности, а с конца года он начал вытесняться вводимыми сверхналогами и всевозможными ограничениями, в том числе прекращением кредитования, снабжения дефицитными материалами»548, -пишет ведущий знаток десятилетия Гимпельсон.
Со второй половины года началось постепенное сворачивание товарных бирж; вводился запрет на экспорт червонца и на операции с ним за границей, что стало решающим шагом к отмене конвертируемости рубля. Антинэповская кампания началась и в СМИ. Частная торговля все чаще клеймилась как спекуляция. Ранее утвержденные темпы экономического роста представлялись явно недостаточными. Молотов писал Сталину 5 сентября: «...Считаю принятый Госпланом план бесхребетным... Жаль, нет тебя и Рыкова. Последнему, по-моему, нельзя было уезжать в момент обсуждения контрольных цифр на месяц! Буду гнуть - за индустриализацию, за снижение цен, подрыв частника, за сокращение госаппарата, за резервы»549. 20 сентября Политбюро под председательством Молотова приняло сомнительное с точки зрения рыночной экономики, но давно отстаивавшееся левыми предложение о значительном повышении заработной платы рабочим в промышленности. «Насчет зарплаты вышло у вас, кажется, недурно. Важно, чтобы низшие слои получили что-нибудь ощутительное»550, - хвалил Сталин своего заместителя.
Но это отступление влево не остановило очередного наступления левых. На сей раз Сталин обвинялся в грехе «центризма» - полустанка на пути «к двум разновидностям оппортунизма: меньшевизму и эсеровщине»551. Молотов и Бухарин в Москве нервничали, зная о намерении оппозиции пойти в пер-вички и предлагая превентивные шаги и компромиссы. Сталин сохранял олимпийское спокойствие на Юге, считая целесообразным предоставить оппозиции возможность самой сломать себе шею. Так, Молотов узнал о настрое Крупской «на Брестский мир» со Сталиным и предложил вступить с ней в контакт для раскола рядов оппозиции. «Переговоры с Крупской не только неуместны теперь, но и политически вредны, - решительно возражал генсек. - Крупская - раскольница... Ее и надо бить как раскольницу... Не исключено, что завтра Зиновьев выступит с заявлением о “беспринципности” Молотова и Бухарина, о том, что Молотов и Бухарин “предлагали” Зиновьеву (через Крупскую) “блок”, а он, Зиновьев, “с негодованием отверг это недопустимое заигрывание и пр. и пр.”»552. Никаких компромиссов! Причем теперь главная мишень для контратаки - Троцкий. 23 сентября Сталин просвещает Молотова: «Если Троцкий в бешенстве и он думает “открыто ставить ва-банк”, тем хуже для него. Вполне возможно, что он вылетит из ПБ теперь же - это зависит от его поведения»553.
26 сентября 1926 года на собрании сотрудников Коммунистической академии контрольные цифры Госплана были раскритикованы Преображенским, Пятаковым и другими троцкистами. Партячейка Рязано-Уральской железной дороги приняла резолюцию в защиту оппозиции. Схватка руководства МК с ведущими оппозиционерами развернулась на московском заводе «Авиаприбор», закончившись не в пользу лично принимавших участие в собрании Троцкого, Зиновьева, Пятакова, Радека и других их лучших ораторов. 4 октября Политбюро в отсутствие по-прежнему отдыхавшего Сталина по предложению Молотова осудило вылазку оппозиции на «Авиаприборе» и обратилось в ЦКК с просьбой расследовать факты нарушения партдисципли-ны. На следующий день «Правда» опубликовала речь Молотова на курсах уездных партработников, где он заявил об образовании в ВКП(б) оппозиционного блока:
«Этот блок объединил “течения” от Медведева и Шляпникова до Троцкого и Зиновьева включительно под явной гегемонией троцкизма. У него нет никакой ясной программы, нет никакого принципиального обоснования, у него ничтожное количество сторонников. Но есть один пункт, объединяющий сейчас бывших лидеров и остатки оппозиционных группочек в нашей партии. Этот пункт: радикальное изменение партийного режима... Среди них есть немало талантов, умеющих владеть пером и словом. Однако при всех имеющихся у них плюсах нельзя не отметить у них хотя бы одного очень существенного минуса или, если хотите, недостатка. Виднейшие из лидеров оппозиции немало лет провели в эмиграции, в условиях значительного отрыва от рабочего класса нашей страны, в условиях, которые не давали им возможности участвовать в практической работе по строительству партии, непосредственной революционной борьбе.
Мы должны требовать от каждого члена партии и, в том числе, от всех товарищей, которые теперь лидерствуют в оппозиционном блоке, выполнения такого элементарного условия: не мешать строительству, не мешать работе, не навязывать вопреки решениям партии дискуссии (аплодисменты). Шесть лидеров оппозиции вместе с целым хвостом своих помощников пытались навалиться на одну рабочую ячейку и потерпели поучительно жалкое поражение (аплодисменты). Однако факт выступлений против решений партии со стороны лидеров оппозиции, мечущихся теперь в дискуссионной лихорадке, налицо» 554.
Апогей борьбы пришелся на 7 октября, когда состоялось 153 оппозиционных выступления по всей стране. Результат оказался плачевным. Даже на «Красном Путиловце», куда Зиновьев приехал лично, его выступление с критикой линии ЦК и соответствующую резолюцию поддержали лишь 25 человек. Сталин подъехал в Москву к заседанию Политбюро 11 октября, когда поражение оппозиции стало очевидно всем, даже ей самой. Генсек требовал полного идейного и организационного разоружения. Молотов тоже был резок:
- Зиновьев в Суук-Су надеялся на Ленинград, Троцкий в Кисловодске надеялся на Москву. Эти надежды пышно цвели на курортах. Вот мы приедем со свежими силами, восстановим за собой Москву и Ленинград. На основе внутрипартийной демократии массы расколотили эту идею, анатомировали ее. Ответ может быть только один: подчинитесь, сдайте фракционное оружие, прекратите болтовню, начинайте работать, вернитесь в свои заброшенные учреждения: НТО, Главконцесском, Госплан и работайте555.
Акт о капитуляции, хотя далеко не безоговорочной, оппозиция обнародовала 16 октября. В заявлении, под которым стояли подписи Зиновьева, Каменева, Троцкого, Сокольникова и Евдокимова, признавалось нарушение ими партийной дисциплины после XIV съезда556. Казалось, конфликт, хотя бы временно, потушен. Но здесь ситуацию взорвала... «The New York Times». Неутомимый троцкист Истмен опубликовал текст ленинского «Письма к съезду». Затем его перепечатали на первых полосах все газеты мира. Как выяснилось, текст «Завещания» был доставлен гонцом от «объединенной оппозиции» в Париж Суварину. Сталин и Молотов были в ярости.
Порядок дня XV партконференции на заседании ПБ был дополнен вопросом «О внутрипартийном положении» с докладом Сталина. Туг сорвался Троцкий, обвинивший Сталина в вероломстве, нарушении перемирия и разжигании в партии братоубийственной войны, жертвой которой станет революция: «Первый секретарь выдвигает свою кандидатуру на должность могильщика революции!» Сталин выбежал из зала, хлопнув дверью. Заседание утонуло в криках. На открывшемся 23 октября пленуме ЦК доклад Ярославского от имени ЦКК звучал как приговор: «То, что нам известно, рисует картину, которую можно охарактеризовать как попытку создания внутри ВКП(б) другой партии»557. Постановлением пленума от обязанностей члена Политбюро освобождался Троцкий, кандидата в члены Политбюро - Каменев. А работа Зиновьева в Коминтерне признавалась невозможной558. Зиновьевцы и троцкисты лишились представительства в высшем партийном ареопаге. Навсегда.
Всю первую неделю XV конференции Троцкий, Зиновьев и Каменев, имевшие мандат с правом совещательного голоса, молчали. Тем более что делавшие основные доклады по экономической политике Бухарин, Рыков и Томский звучали все левее. Но на седьмой день на трибуну конференции взошел Сталин с докладом «О социал-демократическом уклоне в нашей партии», в котором припомнил оппозиции всё. Отстраняемые от власти вожди прервали молчание и попытались защищаться и контратаковать в духе борьбы «за единство партии против могильщиков революции». Каменева высмеяли, Зиновьеву не дали договорить, а Троцкого выслушали до конца с уважительной ненавистью. Общий настрой делегатов выразил под хохот зала Молотов: «Можно только спросить их, какая им больше нравится внутрипартийная демократия - “авиаприборовская” или “краснопутиловская” (аплодисменты, смех). Я думаю, что товарищ Зиновьев как ленинградский патриот будет все-таки предпочитать “краснопутиловскую”, но зато товарищ Троцкий наверняка “авиаприборовскую” (смех)»559. Оппозиция на конференции не получила ни одного голоса.
Исполком Коминтерна тоже собирался на очередной пленум - не в последнюю очередь, чтобы формально уволить Зиновьева. 18 ноября ПБ постановило пополнить состав делегации от ВКП(б) когортой верных сторонников большинства, включая Молотова. После пятичасового доклада Сталина «Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии» Троцкий, Зиновьев и Каменев не удержались от полемики - на глазах у двухсот изумленных иностранных делегатов. «Мы продолжаем стоять на точке зрения Ленина, который оценивал нашу эпоху как эпоху мировой революции»560. Пленум Исполкома Коминтерна побил все рекорды по продолжительности - он шел почти месяц. Зиновьев был снят с поста председателя Исполкома Коминтерна, а сама эта должность упразднена. Молотов, введенный кандидатом в члены Политсекретариата ИККИ, был отпущен Сталиным в отпуск до окончания пленума. 23 декабря генсек направил Молотову письмо, проникнутое благодушием: «Не надо торопиться с приездом - можешь свободно остаться еще на неделю (или даже больше) сверх срока... Расширенный пленум ИККИ прошел недурно. Резолюцию XV конференции утвердили единогласно (воздержался один бордигианец из Италии). Наши оппозиционеры - дурачье. Черт толкнул их полезть сечься, - ну, и высекли»561.
...Основания для благодушия были. Зима 1926/27 года прошла спокойно. Оппозиция затихла. Каменев отправился послом к Муссолини. Троцкий редактировал свое собрание сочинений. Молотов занимался подготовкой к февральскому пленуму ЦК, на котором планировалось обсудить цены в промышленности, госбюджет и перевыборы в Советы.
Провозгласив в большой правдинской статье «оживление Советов» главным лозунгом, Молотов назвал лишь одну социальную группу non grata в Советах - кулачество562. О демократизации Советов Молотов говорил на трех подряд январских заседаниях Оргбюро. 10 января он ставил задачу резкого расширения кадрового резерва:
- Мы все время вертимся в кругу одних и тех же лиц 1918 года. Это факт. Вы думаете, что сейчас нет кадров людей, нет новых людей, которых можно бы двигать? Не может этого быть. Нужно этот новый слой двинуть563.
2 февраля Молотов выступил против увеличения количества коммунистов в Советах и насаждения в них единомыслия:
- В теперешних условиях в Советах должны быть и недовольные. Мы не хотим, чтобы в Советах были одни коммунисты. Надо, чтобы в Советах был большой процент беспартийных. Мало этого: если бы мы составили Совет из одних квалифицированных рабочих, хорошо бы это было? Нет, это было бы плохо, надо, чтобы в Совете были и неквалификационные рабочие... Совет из казенных депутатов плох, но и из довольных он тоже плох564.