- Ни один товарищ, будь то сторонник линии Центрального Комитета или сторонник оппозиции, не может привести из всей истории нашей партии одного примера, который бы показывал, что в нашей партии когда-нибудь существовала какая-нибудь группа, которая бы выступала против Центрального Комитета с особой платформой по всем вопросам политики партии. Это есть начало для создания новой партии, антиленин-ской, антибольшевистской - новой троцкистской партии... Мы видим, что из всего этого вытекает, товарищи, что исключение товарищей Зиновьева и Троцкого из состава Центрального Комитета партии в настоящее время является минимумом того, что могли решить ЦК и ЦКК. («Правильно». Аплодисменты.)
В условиях разрешенной предсъездовской дискуссии слово на активе МК получили и оппозиционеры, в том числе и недавний глава МК Каменев. Но они стали легкой добычей Молотова:
- Оппозиция выступала здесь, но она не страшна, но только смешна. Есть межа, есть рубеж, есть XV съезд, после которого руки оппозиции должны быть связаны, после которого никакой оппозиции в нашей партии не должно быть (аплодисменты)599.
Однако дождаться съезда ни у оппозиции, ни у ЦК терпения не хватило. «Ленинградский триумф» не давал Троцкому и Зиновьеву покоя. Было принято решение на десятилетие Октября двинуть массы на улицы под лозунгами «Против кулака, нэпмана и бюрократа!», «Против оппортунизма!», «Выполним завещание Ленина!». Зиновьев и Лашевич поехали поднимать сторонников в Питер, Троцкий остался в Москве. ПБ тоже было наготове. В статье Молотова «О партии», вышедшей в «Правде» накануне празднеств, помимо приличествующих поводу юбилейных слов содержалось прямое предупреждение оппозиции, которая «все дальше запутывается в антипартийной нелегальщине». В Ленинграде оппозиционной колонне позволили пройти перед официальной трибуной, несколько сотен сторонников левых «по-товарищески потолкались» с конной милицией600.
В Москве поползли слухи, будто на параде армия поднимет мятеж. С утра Троцкий в компании Каменева и Муралова объезжал в автомобиле свои порядки. Но армия не взбунтовалась. Тогда оппозиционные колонны смешались с демонстрантами и двинулись на Красную площадь. Но попытки поднять плакат или выкрикнуть лозунг при подходе к Мавзолею пресекались многочисленными правоохранителями. Так и прошли оппозиционеры в неловком молчании перед трибуной, с которой их приветствовали руководители партии. Троцкий попытался обратиться к демонстрантам на площади Революции. Последующее ему не понравилось: «В качестве добровольцев по борьбе с “троцкистами” поднимались на помощь аппарату заведомо нереволюционные, отчасти прямо фашистские элементы московской улицы»601. Под крики «Долой Троцкого, еврея и предателя!» он вынужден был ретироваться, скрывшись у своего сподвижника Белобородова. Жил он на улице Грановского (ныне - Романов переулок) в доме 3, квартира 62. Вот уж ирония судьбы! Этот адрес станет местом прописки Молотова после его опалы. И этот же адрес много лет стоял в штампе прописки моего советского паспорта.
14 ноября Пленум ЦК и ЦКК исключил из партии Троцкого и Зиновьева за подстрекательство к контрреволюционным демонстрациям и восстанию. Каменева, Смилгу, Раковского, Евдокимова вывели из состава ЦК, Бакаева, Муралова - из ЦКК. Начались массовые исключения троцкистов и зиновьев-цев из партии: если начиная с XIV съезда до середины ноября 1927 года такая участь постигла 970 оппозиционеров, то за последующие два с половиной месяца - 2288602. «На квартире Белобородова всегда дежурило несколько военных оппозиционеров, - вспоминал Троцкий. - Они сопровождали меня при моих передвижениях по городу»603. 16 ноября в знак протеста против исключения лидеров левых из партии застрелился заместитель Троцкого в Главном концессионном комитете Адольф Иоффе. Многотысячная процессия от центра города до Новодевичьего монастыря с пением траурных и революционных песен стала последним явлением троцкистов и их вождя широкой публике.
XV съезд партии прошелся по оппозиции «жесткой метлой» (наиболее понравившееся делегатам словосочетание). Вслед за Троцким и Зиновьевым исключили из партии их активных соратников - Каменева, Пятакова, Радека, Раковского, Смилгу и сапроновских «децистов». На пленуме ЦК, собравшемся после съезда, Сталин напомнит: «Уже три года прошу ЦК освободить меня от обязанностей генерального секретаря ЦК» ш. Но, как и следовало ожидать, единогласно, при одном воздержавшемся (им был сам Сталин) он был переизбран генсеком.
Еще на съезде и после него бегство из оппозиции приняло массовый характер. Это происходило на фоне реализации решения Политбюро о широком вовлечении в партию новых членов в связи с десятилетием Октября. К февралю 1928 года количество заявлений превысит 150 тысяч.
Разгромленным в очередной раз троцкистам и зиновьевцам было предложено «по собственному желанию» занять мелкие государственные посты в отдаленных уголках страны. Те в принципе не возражали, но только при условии, что назначения будут происходить «с согласия оппозиции и отвечать здоровью и безопасности отправляемях лиц и их семей». Зиновьев и Каменев не смогли расстаться и вместе поехали в Калугу. Троцкому была предложена Астрахань, но тот заявил, что ему противопоказан влажный приморский климат. 12 января 1928 года ГПУ объявило ему, чтобы он был готов отбыть в Алма-Ату. Двое крепких молодых людей, одним из которых был начальник охраны Молотова по фамилии Погудин, взломали дверь и вынесли его через дверь черного хода во двор, усадили в машину и повезли на пустынный полустанок. Оттуда поезд и унес Троцкого в столицу солнечного Казахстана. Михаил Булгаков записал в дневнике: «Анекдот: когда Троцкий уезжал, ему сказали “Дальше едешь, тише будешь”»605. Классик оказался неправ.
В декабре 1927 года на XV съезде был взят курс на создание крупных аграрных хозяйств. Но на «съезде коллективизации» ни слова не было сказано о том, как это будет сделано. Молотов имел к этому историческому повороту самое прямое отношение. 9 сентября, в тот день, когда оппозиция представила в ПБ «платформу 13-ти», он получил тревожное письмо от начальника Центрального статистического управления Милютина, который говорил «о крайне серьезных затруднениях, которые мы будем иметь на хлебном рынке в нынешнем году»606. Несмотря на довольно приличный урожай (чуть меньше, чем в 1926 году), в закрома Родины ссыпалось вдвое меньше зерна, чем годом ранее. В нескольких городах пришлось даже вводить продовольственные карточки.
В ЦК все сильнее зрело желание кардинальных перемен, способных сделать экономическое развитие страны менее зависимым от настроений крестьянской массы и более подвластным плановому началу. 1 октября 1927 года было принято решение вынести вопрос о работе в деревне в качестве основного на XV съезд. Разработка тезисов была поручена комиссии Молотова. Он обратился с просьбой представить рекомендации к крупнейшим экономистам-аграрникам, засел за специальную литературу, в том числе и зарубежную. Привлеченные эксперты были недовольны положением дел в деревне. Так, Александр Чаянов докладывал Молотову, что после революции государство, к сожалению, смогло сохранить в своих руках лишь небольшие земельные площади, что не позволило развиваться совхозам и колхозам. «В итоге производящий аппарат нашего сельского хозяйства, ликвидировав крупные формы помещичьего хозяйства и значительную часть уже образовавшихся в начале войны фермерских хозяйств, в еще большей степени, чем раньше, оказался состоящим из хозяйств неизжитого еще докапиталистического семейного типа, с обострением, благодаря обеднению, кабальным взаимоотношениям в области сдачи и найма инвентаря и рабочего скота»607.
Кроме того, в поступавших в комиссию Молотова предложениях ставились задачи технического перевооружения сельского сектора, увеличения бюджетных расходов. Николай Кондратьев писал ему, что «провозглашенная правительством политика на интенсификацию, индустриализацию и машинизацию сельского хозяйства, ведущая к технической реорганизации ее основ, является вполне правильной... Между тем, некоторое увеличение вложений в сельское хозяйство (на зем-устройство, колонизацию, мелиорацию, на сельскохозяйственную индустрию и т. д.) при наших условиях может дать значительный толчок росту сельского хозяйства и повышению его продукции, может подвести более прочный базис под индустриальное развитие страны и смягчить перенаселение»608. Никто не возражал против того, чтобы поставить сельское хозяйство в плановые рамки - в 1927 году «плановики» одержали полную и окончательную победу.
Именно изложенные выше идеи ложились в основу готовившихся комиссией Молотова тезисов. Но были и другие мнения, причем тоже весьма авторитетные. «Наблюдающийся острый недостаток на рынках, особенно промышленных районов, наиболее ходовых продуктов питания и предметов широкого потребления объясняется, помимо ряда причин, также в значительной мере спекуляцией, охватывающей наиболее широко заготовительные рынки (мука, растительное масло, кожевенное сырье и полуфабрикаты, шерсть, пряжа и т. д.), - докладывал зампред ОГПУ Генрих Ягода. - ...Здесь нужно применение быстрых репрессий, производящих на рынке немедленное оздоровляющее влияние»609. Полемика вокруг аграрного вопроса шла не о том, проводить или не проводить коллективизацию, а об оптимальном соотношении репрессивных и экономических мер при ее осуществлении.
Молотов вспоминал: «До XV съезда мы с Бухариным вырабатывали все решения по коллективизации, я был докладчиком, подготавливали этот проект. Потом переделывали, изучали трое: Сталин, Бухарин и я»610. Тезисы были поддержаны единогласно, то есть выражали редкий для 1920-х годов образец консенсусного документа. Что же объединяло тогда руководство партии? В результате Октября и последовавшей «аграрной революции наша деревня осереднячилась». Однако в условиях нэпа стал нарастать процесс расслоения, приводящий к росту прослоек кулачества и сельскохозяйственного пролетариата. Задача партии в этих условиях состояла в том, чтобы «противопоставить развитию капиталистических элементов развитие социалистических элементов»611.
Как это сделать? Выход виделся, как сформулировал на съезде Сталин, «в переходе мелких и распыленных крестьянских хозяйств в крупные и объединенные хозяйства на основе общественной обработки земли, в переходе на коллективную обработку земли на базе новой высшей техники»612. Молотов в заключительном слове констатировал, что «задача перехода от индивидуального мелкого хозяйства к крупному коллективному земледелию, эта основная задача, судя по выступлениям товарищей, целиком одобряется съездом». Отказ от нэпа не предлагался. «Этой политики мы придерживались, придерживаемся и будем придерживаться, пока существует мелкое крестьянское хозяйство». Форсировать процесс социалистического преобразования деревни он тоже не считал необходимым. «Требуется немало лет для того, чтобы перейти от индивидуального к общественному (коллективному) хозяйству», - говорил Молотов.
В то же время, и в докладе это прозвучало наиболее отчетливо, столкновение с кулачеством воспринималось как неизбежность.
- Вопрос о переходе к крупному общественному хозяйству - вопрос классовой борьбы в деревне. Зажиточно-кулацкая верхушка в своей массе не может сочувствовать этому делу. Но мы должны найти и найдем сочувствие у огромной, у преобладающей массы деревни, у середняков и бедняков, и должны опереться на их добровольное согласие, поддержав рядом мер соответствующую инициативу крестьян613.
В докладе Молотова на XV съезде впервые была предложена некоторая система аргументации в пользу того, что еще чаще называлось кооперированием, нежели коллективизацией. Во-первых, налицо были малоземелье подавляющего большинства крестьян и чересполосица. Во-вторых, Молотов делал упор на неспособность мелких хозяйств (да и относительно крупных тоже) поднять решение задачи даже не механизации сельского хозяйства, а «ликвидации безынвентарности и безлошадности». В-третьих, речь шла о необходимости повышать рентабельность аграрного производства, которое в огромной массе не приносило прибыли и работало себе в убыток. «В 8 миллионах наиболее слабых крестьянских хозяйств даже применение лошади сейчас нерентабельно, даже хороший плуг в некоторой части хозяйств не окупает себя целиком, не говоря уже о том, что он недоступен для наиболее слабых хозяйств, а сельскохозяйственные машины - жатка, сеялка и молотилка всех сортов - они совершенно нерентабельны». Только за этим следовал аргумент из арсенала политической экономии, а не чистой экономики: «На стороне зажиточно-кулацкой части деревни лежат сейчас преимущества более крупного хозяйства, а потому он экономически бьет маломощное и среднее хозяйство. Вот в этом основное экономическое противоречие нашей деревни, из которого мы должны найти во что бы то ни стало выход, выход для бедняка и середняка». Способ продвижения в деле кооперирования Молотов описывал следующим образом:
- Убеждение плюс поощрение пролетарским государством элементов развивающегося крупного общественного крестьянского хозяйства - вот наш метод коллективизации деревни... Никаких фантазий, никакого принуждения в отношении крестьянина при переходе к крупному хозяйству мы не можем допустить. Но этот переход уже рвется из всех пор социальноэкономического развития деревни.
Под бурные аплодисменты вставшего зала Молотов закончил свою речь выражением уверенности, что «союз рабочих и крестьян осуществит свою основную задачу: не будет ни рабочих, ни крестьян, не будет классов в нашей стране, а все мы станем членами единого социалистического общества»614.
Курс на коллективизацию был взят. При этом Молотов выступил как больший энтузиаст кооперирования, чем другие докладчики. При всех призывах к «осмотрительности, осторожности, неторопливости, постепенности», он был единственным, кто говорил о хороших перспективах «обобществления крупного сельского хозяйства не когда-нибудь, через десять лет и больше, а сегодня, теперь же, на наших глазах, в наших условиях»615. Ни сроков, ни форм осуществления коллективизации съезд не устанавливал. Равно как не предусматривал проведения никаких чрезвычайных мер в деревне. Жизнь и политическая практика внесли немедленные коррективы.
22 декабря 1927 года на первом же заседании избранного после съезда состава ПБ было принято решение: «Назначить завтра, 23 декабря, в 11 часов утра внеочередное заседание Политбюро для обсуждения вопроса о хлебозаготовках и экспорте хлеба»616. Группа высших руководителей направлялась по регионам в качестве уполномоченных ЦК по хлебозаготовкам. Молотову, как полагается, выпал самый ответственный участок -Украина, на которую приходилось 37 процентов общего плана хлебозаготовок. Точнее, незаготовок, поскольку к 1 декабря годовое задание было выполнено всего на 51 процент. 28 декабря Молотов сел на поезд и следующие десять ночей провел в спецвагоне вместе с небольшой группой ответработников, председателем Хлебопродукта Лобачевым и охраной.
В Харькове 30 декабря Молотов собрал заседание Политбюро ЦК КПУ, устроил разнос местному начальству во главе с Кагановичем и добился принятия нужных постановлений. «По линии снабжения деревни промтоварами было решено: не менее 80 процентов всех товаров, поступающих в ближайшие месяцы, отправлять на село; выделить особый фонд сложных с/х машин и двигателей в размере 40 процентов общего их количества для продажи за наличный расчет; Наркомторг и кооперативные органы обязать распределять товары по районам в прямой зависимости от количества заготовленного хлеба (не допуская товарообмена). По линии финансовых мероприятий: срочное взыскание всех причитающихся с крестьянства платежей (сельхозналог, госстрах, недоимки); срочное проведение самообложения на местные нужды деревни на основе нового декрета...» Разнос сочетался с посильной помощью. Политбюро КП(б)У просило Центр «в связи с усилением хлебозаготовок на Украине» выделить дополнительное количество сельхозмашин по импорту. Молотов внес соответствующее ходатайство на союзное Политбюро, и уже 5 января 1928 года было принято постановление о дополнительном импорте тракторов на сумму в 5 млн руб. в качестве развития хлебозаготовок»617.
Из Харькова путь Молотова лежал в Мелитополь, и там он сильно испортил местному начальству новогоднее застолье. Слово Батраку: «Наговорил им Вячеслав Михайлович очень много горьких истин. “Вы сидите на хлебе, а рабочие промышленных центров голодают. Вы - не коммунисты, а середняки”, - звучало в ушах у каждого. До приезда Молотова подготовительную работу и рассылку работников на места по проведению хлебозаготовок собирались проделать в несколько недель. А после выступления все это было сделано в несколько часов. Вместо торжественной встречи Нового года, мелитопольские работники к утру уже были на местах и проводили хлебозаготовительную кампанию»618. Переговорив на обратном пути в штабном вагоне с партийными, советскими и хлебозаготовительными начальниками Запорожья, Кривого Рога, Кременчуга, Полтавы, 6 января Молотов вернулся в Москву. Политбюро результаты вояжа понравились, особенно самому генсеку: «Ну я бы тебя расцеловал, так ты там действовал»619.
И тут же Политбюро принимает новое решение: отправить по делам хлебозаготовок Молотова на Урал, а Сталина - в Сибирь. Поездка Молотова проходила по маршруту Свердловск -Челябинск - Уфа и по содержанию мало чем отличалась от украинской. Только выполнение плана хлебозаготовок там шло гораздо хуже: 32-35 процентов от планов на 1 января 1928 года. Визит Молотова запомнился уральцам. На апрельском (1928 года) пленуме ЦК и ЦКК руководитель Уральского обкома Шверник заявил, что «после того, как приехал из ЦК тов. Молотов, наше руководство делается более конкретным руководством... Я не знаю, может быть, у украинцев иначе дело, но у нас, по крайней мере (смех), мы обижаться на это не обижаемся, а приносим глубокую благодарность за это.
- Украинцы наоборот, - заметил Косиор (смех, шум, разговоры)»620.
Во многих книгах можно найти фразу Молотова, произнесенную якобы на Урале, которая используется для доказательства окончательного отхода от нэповской политики: «Надо ударить по кулаку так, чтобы перед нами вытянулся середняк». Источник информации один - Моисей Фрумкин, раскритикованный Молотовым там же, на Урале, за чрезмерную уступчивость. Сам Молотов замечал: «Попытку т. Фрумкина извратить мою мысль и произвольно “цитировать” никем не записывавшуюся речь на Уральском обкоме оставляю на совести автора»621.
И, уж конечно, поездка Молотова на Урал не стала какой-то существенной вехой в дрейфе от нэпа. Более существенную роль сыграло сибирское турне Сталина, который телеграфировал Молотову: «Разнузданная конкуренция наших заготовителей, свободная деятельность спекулянтов и кулаков, попустительство низового аппарата и инертность парторганизаций создали почву для взвинчивания цен, разложили рынок и подорвали заготовки, несмотря на наличие промтоваров»622. Генсек предложил применять не только к спекулянтам и перекупщикам, но и к потенциальным спекулянтам - «держателям хлеба» статью 107 УК, которая, помимо прочего, предусматривала конфискацию имущества. Сталиным ставилась принципиальная задача - преодолеть зависимость политики индустриализации от «кулацких капризов». Он пояснял: «Существуют два пути создания крупных хозяйств в земледелии: путь капиталистический, осуществляемый посредством массового разорения крестьян и организации крупных капиталистических имений, эксплуатирующих труд, и путь социалистический, осуществляемый посредством объединения мелких крестьянских хозяйств в крупные коллективные хозяйства, - без разорения крестьян и без эксплуатации труда. Наша партия избрала социалистический путь создания крупных хозяйств в земледелии»623.
В борьбе с «хлебной стачкой кулаков», как назвал ее Сталин, руководство впервые с начала нэпа прибегло к мерам, которые лишали крестьян права по своему усмотрению распоряжаться излишками зерна. Шаг в целом оказался эффективным. Сталин с тех пор больше не ездил на хлебозаготовки. А для Молотова это стало ежегодной повинностью на пять лет. По возвращении Сталина 9 февраля 1928 года ПБ приняло решение создать комиссию в составе Рыкова, Сталина, Молотова, Микояна и Бухарина, которой уже через два дня нужно было «закончить работу по составлению текущей директивы, связанной с хлебозаготовками»624. Единодушно было Политбюро и при рассмотрении вопроса о поощрении колхозного строительства. Созданной тогда комиссии под председательством Молотова поручалось «наметить практические мероприятия для развертывания работы в области развития коллективных хозяйств». И уже 23 февраля по представлению Молотова ПБ дало директиву, «чтобы из сумм, ассигнованных правительством в этом году по бюджету и кредиту, не менее 10 процентов пошло на организацию новых колхозов»625.
Итак, в начале 1928 года в отношениях сталинцев и бу-харинцев царило относительное спокойствие. Когда же оно нарушилось? Молотов относил разрыв к маю и винил в нем правых. Правые называли начало марта и винили во всем Молотова. Через год Томский заявит: «Первый сильный взрыв произошел на открытом заседании ПБ при рассмотрении промфинплана в марте 1928 года, где тов. Молотов довольно резко напал на тов. Рыкова»626. Это был дежурный вопрос. Молотов раскритиковал план за недостаточные темпы строительства металлургических предприятий. Рыкова прорвало, и он сразу же написал заявление: «Сталину, Молотову, Бухарину. За последнее время был целый ряд признаков, говорящих за то, что большинство Политбюро недовольно руководством СНК и СТО... Я в качестве председателя СНК и СТО работать больше не буду». Завязалась переписка. «Считаю, что никто не может ставить вопрос о смене т. Рыкова, т. к. это явная нелепость и безусловная нецелесообразность, - полагал Молотов. - Но считаю свое выступление безусловно законным. От этого права говорить на Политбюро и резко критиковать решения наркоматов и СНК ни в коем случае не могу отказаться». Бухарин: «Считаю, что такие вопросы, как об индустрии и т. д., лучше предварительно ставить на повестку». Сталин: «Присоединяюсь к Молотову и Бухарину. Ошибка состоит в том, что мы не провентилировали вопрос до Политбюро». Но Рыков не успокаивался: «Я, кажется, доказал, что такими вещами не шучу»627.
Что так оскорбило Рыкова, ведь стычки на Политбюро случались и раньше? Томский позже объяснит: «Критиковать Рыкова, конечно, можно... но вопрос в тоне и обоснованности критики»628. Молотов на это замечание Томского отвечал: «В результате того, что мы немного поспорили в Политбюро, ничего худого не вышло, вышла же порядочная польза для нашей металлической промышленности - несколько крупнейших гигантов-заводов были двинуты вперед; кроме средств для начатых заводов, нашлись средства и для закладки нескольких новых крупнейших металлических заводов; предполагавшееся первоначально увеличение финансирования металлопромышленности на десять миллионов было доведено до 37 миллионов рублей. Из-за этого стоило поспорить»629.
В результате конфликта удельный вес расходов на капитальное строительство за один год удваивался и оказалось возможным сооружение флагманов первой пятилетки. Правых беспокоили не только чрезмерные темпы индустриализации. Они были уверены, что за демаршем Молотова стоял Сталин.
Бухаринцы начали искать контрмеры. Впрочем, пока маневры шли под ковром.
Другое важное событие весны 1928 года - Шахтинское дело тоже не раскололо Политбюро. 1 марта Политбюро рассмотрело телеграмму секретаря Северо-Кавказского крайкома Андрея Андреева, который сообщил о раскрытии крупной заговорщицкой организации в городе Шахты. Ягода добавил подробности: «Деятельность этой организации направляется из Польши (Дворжанчик, бывш. акционер Донецко-Грушев-ского рудоуправления) и Германии (Шкаф, бывш. председатель акц. о-ва ДГРУ, Ауэрбах и Игнатьев, бывш. акционеры ДГРУ, -некоторыми членами акц. о-ва “Ропит” и Парамоновым) через Московский (ВСНХ СССР) и Харьковский (правление Донугля) центры»630. Была создана комиссия под руководством Рыкова и с участием Орджоникидзе, Сталина, Молотова и Куйбышева, которой давалось право решать срочные вопросы по Шахтин-скому делу от имени ПБ631.
Очевидно, что сомнения в отношении обоснованности дела в ПБ имелись. Политбюро отложило начало очередного пленума ЦК на десять дней и послало в Донбасс Томского, Молотова и Ярославского. Объехали весь Шахтинский район, беседовали в шахтоуправлениях, компетентных и партийных органах, спускались под землю в Луганске, Алчевске, Кадиев-ке. Молотов признавал, что «ни у ГПУ, ни у прокуроров нет ни одного листочка доказательств, нет ни одного документа, ни одной записки, и до сих пор по Шахтинскому делу нет никаких материалов, кроме личных показаний»632. По мере расследования дела сомнения в справедливости обвинений развеивались, о чем Томский, вернувшись, сообщил на заседании ПБ633. На апрельском пленуме ЦК доклад по Шахтинскому делу произносил Рыков:
- Главный вывод заключается в том, что дело не только не было раздуто, но что оно больше и серьезнее, чем можно было ждать при раскрытии его. В основном подтвердилось то, что группа привилегированных в прошлом специалистов, из которых многие были раньше собственниками предприятий, занималась вредительской работой не только в Шахтинском районе, но и во всем Донбассе. Эта группа была связана с контрразведкой, именно с польской контрразведкой...634
Молотов, отдав должное криминальной стороне вопроса и приведя «ряд примеров того, как не только в Шахтинском районе теперь раскрывается явно преступная деятельность наших врагов-вредителей», ставил ряд принципиальных вопросов, связанных с кадрами:
- До сих пор вопросы индустриализации страны мы обсуждали в такой связи: индустриализация и средства для нее, индустриализация и техника, индустриализация и план и т. п. Шахтинское дело выдвигает перед нами вопрос об индустриализации в такой постановке: индустриализация и вопрос о людях, вопрос о кадрах, вопрос о руководителях635.
Судебный процесс по Шахтинскому делу начался в мае в Колонном зале Дома союзов - на скамье подсудимых сидели 53 инженера, в том числе трое граждан Германии. Слушания шли так долго, что даже архитерпеливый Молотов не выдержал. «Не слишком ли растянулся Шахтинский процесс? - писал он Сталину в середине июня. - Объективность его ведения для наших спецов абсолютно необходима, но надо считаться с тем, чтобы не притупилось общественное внимание к “Шахтам” и смыслу этого дела. Если дело протянется пару месяцев - боюсь, не бросили бы читать о нем»636. Приговор обсуждался на Политбюро. «За расстрел “шахтинцев” голосовали Бухарин, Рыков и Томский, тогда как Сталин и его союзники считали возможным ограничиться более мягкой мерой наказания»637. В итоге 11 человек были приговорены к смертной казни (шестерым из них расстрел был заменен десятью годами тюрьмы), 38 получили от одного до десяти лет, четверо отделались условными сроками. В июле на московском партактиве Молотову пришлось отвечать на возмущенные вопросы «насчет мягкости приговора по “шахтинскому делу”». Он ответил:
- Нам, не просто людям, которые имеют много власти и много пороха в сердце, а как хозяевам дела, надо действовать с умом, и когда надо привлечь необходимых нам людей, то мы будем действовать или ценой, или подкупом, или лаской. Я знаю, что у рабочих настроение против этого приговора, но этот приговор носил такой характер не потому, что мы слабы, а именно потому, что мы очень крепки и не просто машем руками, а действуем с умом, с расчетом, как хозяева638.
Это был первый крупный показательный процесс с 1922 года. После него начались гонения на «спецов», в среде которых действительно существовали протестные настроения. Прокатилась волна дел, сопровождавшихся арестами представителей менеджерского звена на железных дорогах, на кораблестроительных заводах Ленинграда, Брянском заводе «Красный профинтерн», в золотодобывающей промышленности.
У Шахтинского дела было еще одно следствие: инициатива Молотова, связанная с необходимостью по-новому взглянуть на проблему своих, советских кадров для индустриализации, не осталась «безнаказанной». 17 апреля Политбюро поручило ему возглавить комиссию по улучшению работы высших и средних технических учебных заведений. План работы определил состав рабочих групп комиссии. Он включал такие вопросы, как командирование за границу выпускников втузов; постановка учебного дела и свявь втузов с производством; комплектование, состав учащихся, распределение и использование окончивших втузы; материальная база втузов; создание техникумов; подготовка инженеров и техников в связи с планом развития промышленности639.
На апрельском (1928 года) пленуме ЦК резолюция о «хлебозаготовках», которую редактировали Микоян, Бухарин и Молотов, устроила абсолютно всех. В ней была одобрена чрезвычайная заготовительная кампания и осуждены допущенные перегибы. После пленума Сталин сам выступал на московском партактиве, а Бухарин обращался к ленинградскому. На заседании Политбюро генсек однозначно заявил: «Я думаю, что о фракциях Рыкова и Сталина пишут оппозиционеры (скрытые)»640. Не заметила какой-то существенной внутриполитической борьбы и Александра Коллонтай, весной посетившая Москву: «Вячеслав Михайлович считает, что наше положение - хорошее, крепкое. Оппозиция разбита, партия едина. Однако другие говорили мне, что оппозиция “засела по уголкам”, притихла, но это временно. Дискуссий, как было осенью, уже не слышно. Все заняты практической работой, и мое впечатление, что работают более организованно»641.
В плоскость открытого противостояния разногласия в ЦК перейдут в результате экстраординарных мер, принятых в связи с новыми экономическими осложнениями. В апреле встали хлебозаготовки. Госкомстат давал крайне неблагоприятный прогноз на урожай. Микоян утверждал, что выручка от импорта хлеба составила только 45 миллионов рублей по сравнению с 230 миллионами годом раньше642 (в июне хлебные биржи Европы потрясет сенсация - СССР закупил 9 миллионов пудов пшеницы!). Именно перспектива импорта зерна, уничтожавшая какие-либо надежды на успех индустриализации, стала той красной чертой, за которую сталинцы не могли отступить»643.