23 апреля генсек выносит на Политбюро вопрос «Об организации новых совхозов». Было принято решение в течение трех-четырех лет «иметь в них годовое производство товарного хлеба в размере 100 миллионов пудов. Поручить всестороннюю разработку этого вопроса комиссии в составе тт. Калинина, Кубяка, Молотова, Микояна, Квиринга, Баумана и Яковлева (РКИ)»644. Началась также беспрецедентная в годы нэпа кампания по усилению хлебозаготовок весной - в период сева и не везде закончившейся распутицы. 24 апреля Молотов и Микоян собрали в ЦК руководителей региональных парторганизаций Центрального Черноземья и Поволжья:
- Цифры говорят о том, что фактически заготовки прекратились... Известную роль, несомненно, сыграло и то, что, начиная с центральных органов, мы тут подняли борьбу против перегибов в заготовительной кампании. Однако эта борьба против перегибов, совершенно необходимая и законная, особенно в связи с посевной кампанией, не должна прекратить наш нажим по части хлебозаготовок645.
Результат нового раунда чрезвычайных мер был явно обескураживающим. Молотов прямо признает это на июльском пленуме ЦК:
- За последние месяцы мы порядочно испортили успехи, достигнутые нами усилением общественно-политической работы в деревне в начале года, так как в последние месяцы были затронуты так называемые «страховые запасы» хлеба у части середняков, что сопровождалось в некоторых районах применением чрезвычайных мер в отношении этой части среднего крестьянства646.
Недовольство хлебными трудностями и эксцессами заготовительной кампании было массовым, оно прокатилось также по крупным городам и затронуло армию. В Кабарде в выступлениях протеста приняли участие 30 тысяч человек, в Николаеве - 1,5 тысячи. В Семипалатинске пятитысячная толпа ворвалась в здание горисполкома, разгромила магазины. В очередях за хлебом раздавались самодельные листовки с призывами к свержению власти коммунистов. Безработные громили биржи труда. В армии, состоявшей в основном из селян, нарастали «крестьянские настроения», подстегиваемые письмами из дома647.
Теперь уже сторонники Бухарина не видели возможности поддерживать сталинскую политику. Марецкий и Астров выступили в «Правде» со статьями о приоритете индивидуальных крестьянских хозяйств, о необходимости не только ликвидировать перегибы, но и отказаться от экстраординарных мер вообще. Сталинская команда начала разворачивать кампанию против «правой угрозы», пока еще не называя имен.
Именно на этом, начальном этапе открытой полемики Молотов отбыл в отпуск, который провел в компании коллег в Мухалатке. Микоян писал своей супруге в Москву: «Мы с Молотовым ездим верхом, играем в теннис, в кегельбан, катаемся на лодке, стреляем, словом, отдыхаем прекрасно»648. Политика тоже никуда не исчезала. 4 июня Молотов предложил в повестку дня предстоявшего пленума ЦК - в дополнение к международным и аграрным делам - «поставить и доклад о всеобщем обучении - иначе опять упустим год, сверстаем бюджет без выделения необходимых средств для этого дела»649. Так впервые вопрос об образовании стал предметом специального рассмотрения на пленуме.
Самым примечательным в летней переписке генсека с его заместителем было то, что в ней не было ни слова о правых. И это несмотря на то, что 1 или 2 июня Бухарин направил Сталину письмо с предложением полностью пересмотреть политику партии в деревне: «Наши экстраординарные меры... идейно уже провалились, переросли в новую политическую линию, отличную от линии XV съезда»650. Однако у Сталина негативных эмоций это письмо не вызвало. Почему? Ответ дает письмо Сталина Молотову от 10 июня: «Мне кажется, что за июнь - июль удастся собрать без Украины не более 20-ти, максимум - 25 млн пудов. Между нами будет сказано - этого нам, оказывается, хватит вообще для основных нужд»651. У генсека появилась уверенность, что прежние панические виды на урожай не оправдались, а значит, нет необходимости в чрезвычайных мерах. Именно так понял начальника Молотов. «С хлебом, значит, выкрутимся. Это хорошо. Однако теперешние нормы снабжения явно тяжелы. Ты прав, что мы проморгали план снабжения. Надо было раньше взяться за его урезку»652.
В Москву Молотов вернулся 21 июня, и в тот же день - сразу на Политбюро. Разница с доотпускной обстановкой почувствовалась мгновенно. Высшая партийная инстанция была расколота.
Глава четвертая
ТВОРЕЦ «ВЕЛИКОГО ПЕРЕЛОМА». 1928-1930
Сидели бы мы, как дураки, как жалкие либералишки, без хлеба, без промышленности, с разваленной деревней.
Вячеслав Молотов
Против правой оппозиции
«Россия не испытала бы многих постигших ее ужасных несчастий, если бы ее повели правые коммунисты, а не Сталин»653. Эти слова меньшевика Николая Валентинова, подавшегося из Москвы в Париж как раз в 1928 году, рефреном повторяют множество авторов. Что ж, очень может быть. Никому не дано знать, что случилось бы с СССР в 1930-1940-е годы, откажись его руководство от ускоренной индустриализации, коллективизации и курса на построение социализма в одной стране в ущерб мировой революции. Исторические альтернативы не проверяемы. Более уместна постановка вопроса: а был ли у бу-харинцев шанс повести страну?
Такие знатоки эпохи, как В. Л. Данилов и Е. Н. Гимпельсон, уверены, что «бухаринская альтернатива» изначально была обречена на поражение, поскольку к концу 1920-х годов соотношение сил в руководстве партии, а значит и страны, было полностью в пользу сталинского большинства654. Как реальные шансы правых оценивал ведущий биограф Бухарина американец Стивен Коэн: «Весной и ранним летом 1928 г. политическое могущество правых должно было выглядеть вполне внушительным; это опровергает мнение о том, что Сталин уже являлся к тому времени всесильным Генсеком, каким он сделался в последующие годы»655. Представляется, в июне 1928 года, когда началась открытая схватка, ничего не было предрешено. Но исход битвы решился очень быстро - уже после июльского пленума ЦК, - хотя сама она еще продолжалась.
Бухаринцы не были беззащитными мальчиками для битья. Они контролировали правительство, центральные наркоматы - Госплан, Наркомфин, Наркомзем, Наркомтруд, Нарком-прос, у них были сильны позиции в спецслужбах. Глава ОГПУ Менжинский поддерживал генсека, но два его первых заместителя - Ягода и Трилиссер склонялись к правым, а сам Бухарин был членом коллегии ОГПУ, причем самым влиятельным. Одиннадцатимиллионные профсоюзы справедливо считались вотчиной Томского. Как-то он, находясь подшофе, шепнул Сталину на ухо: «Скоро наши рабочие начнут стрелять в вас, так будет»656. У правых были рычаги воздействия на институты, формирующие общественное мнение, включая высшие учебные заведения (через Наркомпрос) и средства массовой информации: Бухарин и его молодняк держали в руках крупнейшие центральные газеты. На стороне Бухарина стояло руководство Московской партийной организации во главе с Углановым. Были основания рассчитывать на поддержку со стороны Украинской и Северокавказской организаций, где недовольство политикой хлебозаготовок было наивысшим.
Какова была цель правых? Прежде всего завоевать большинство в высших партийных органах. Об этом, как о само собой разумеющемся, скажет Томский на XVI съезде ВКП(б):
- Борьба внутри ЦК, борьба за свою линию внутри партии, независимо от того, какие бы формы эта борьба ни принимала, не могла идти иначе, как за завоевание большинства657.
О механике и арифметике завоевания большинства Бухарин расскажет Каменеву. В ЦК правые рассчитывали на 30 голосов (общая численность ЦК - 71 человек) и предполагали, что столько же будет у Сталина при нейтралитете остальных. В Оргбюро правые, учитывая позиции москвичей и профсоюзников, имели даже большинство. В Секретариате ЦК у них было авторитетное меньшинство - двое (Угланов и Александр Смирнов) против троих (Сталин, Молотов, Косиор). Что же касается Политбюро, то к голосам Бухарина, Рыкова и Томского, по расчетам правых, должны были присоединиться обещавшие им поддержку Калинин и Ворошилов; предполагалось, что Куйбышев и Рудзутак займут нейтральную позицию или проявят нерешительность. После этого им не составило бы большого труда разобраться с оставшимися - Сталиным и Молотовым. Главной целью было смещение генсека, о чем правые будут говорить не только в кулуарах, но и заявят публично. Было не все ясно относительно преемника. Коэн приходил к выводу: «Очевидно, на эту должность претендовал Томский, хотя, по логике вещей, кандидатом на нее мог быть и Угланов, активно добивавшийся смещения Сталина»658.
Первым локальным сражением, как считал Молотов, стала полемика вокруг письма замнаркома финансов Моисея Фрумкина, направленного 15 июня в ПБ: экономическое положение страны сильно ухудшилось из-за зимней хлебозаготовительной кампании и зажима середняка. Авторами этой ошибки объявлялись члены сталинской команды, прежде всего Молотов. Здесь Фрумкин и привел его слова о середняках, якобы произнесенные на Урале. Замнаркома предлагал вернуться к решениям XIV и XV съездов, признать кулацкие хозяйства полезными еще на ряд лет, «не вести расширения колхозов в ударном и сверхударном порядке»659. Хотя нет свидетельств, что Фрумкин действовал с ведома Бухарина или Рыкова, у команды генсека не было ни тени сомнения, что это так. Молотов смеялся над самим предположением, что один из «коренников» бухаринской группировки мог пойти на столь ответственный и рискованный шаг по собственной инициативе.
Правые же, даже если они письмо не санкционировали, увидели в нем способ поставить перед Политбюро общий вопрос - о правильности реализуемой стратегии. Они предложили Сталину (и он с этим согласился) выработать на ПБ коллективный ответ Фрумкину. Однако генсек предпочел не пускать дело на самотек и подготовил проект ответа самостоятельно. В нем говорилось, что, следуя советам Фрумкина, невозможно было ликвидировать дефицит в 128 миллионов пудов хлеба до весеннего сева, в результате чего «мы имели бы теперь голод среди рабочих, голод в промышленных центрах, срыв нашего строительства, голод в Красной Армии». Да, извращения в хлебозаготовках надо искоренять, а с кулаками бороться экономическими методами. Однако «обвинять в этих извращениях т. Молотова или т. Кубяка, как делает это Фрумкин, и утверждать, что партия не ведет борьбы с подобными извращениями, - значит допускать величайшую несправедливость и впадать в непозволительную запальчивость»660.
Маневр Сталина вызвал раздраженную реакцию правых. В итоге опросом ПБ 25 июня было принято нечто похожее на «порицание» генсека, ответ которого был признан «правильным, но неполным»661. Но в тот же день с осуждением письма Фрумкина выступил Молотов, которого никакие обещания не связывали. Он заявил, что «паника перед трудностями и потеря способности объективной оценки положения - плохие помощники в деле преодоления неизбежных затруднений на пути крепнущего пролетарского государства... Странные “цитаты” потребовались т. Фрумкину, однако не просто для нападок на меня, а явно для того, чтобы атаковать линию ЦК»662.
При обсуждении проекта резолюции июльского пленума по хлебозаготовкам Бухарин зачитал 20 страниц текста и предложил на слух принять их в качестве решения. Тезисы критикуют, Молотов даже демонстративно хлопает дверью. Создается комиссия по их доработке, где большинство у сталинцев. Предложения Бухарина и Рыкова включаются в проект решения пленума. В итоге на пленум, где планируется решительный бой против сталинской группировки, правые идут без платформы. Всё, за что они хотели бороться, уже записано в проекте решения. Отсюда столь странное течение июльского пленума. В разгар, безусловно, острого внутрипартийного кризиса главные фигуры ограничились крайне расплывчатыми формулировками.
- В чрезвычайных мерах были свои плюсы и свои минусы, -говорил на пленуме Рыков. - Если бы их не применяли, мы имели бы еще худшее положение, потому что невыдача хлеба в рабочих центрах, ясное дело, вызвала бы еще большее осложнение в виде общего кризиса... Что плюсы чрезвычайных мер перевешивают минусы - это несомненно, но это не значит, что нельзя говорить об этих минусах...663
Пикировка Бухарина с Молотовым была хотя и симптоматичной, но мимолетной:
- Наша главная решающая задача - как вести наступление на кулака такими методами и так, чтобы от этого середняк не пострадал, - уверял Бухарин.
- Но налог все-таки середняк должен платить, а это составляет не менее чем три четверти всего налога, что немного его «задевает», - возразил Молотов.
- А кто же против этого спорит, что приходится задеть, но повышение ставки, Вячеслав Михайлович, для середняка -одно, а повышение ставки для кулака - другое... Когда аграрная страна ввозит хлеб, а вывозит продукты промышленности, ясно, что эта стоящая дыбом экономика может поставить дыбом и классы664.
Сталин говорил, как о само собой разумеющемся, об отмене чрезвычайных мер. Однако из-за невозможности осуществить индустриализацию за счет ограбления колоний, побежденных стран или займов извне существуют «ножницы цен». «Это есть нечто вроде “дани”, нечто вроде сверх налога, который мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии». А «по мере нашего продвижения вперед сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться»665.
Безусловно, и теория «дани», и концепция обострения классовой борьбы были для бухаринцев неприемлемы. Но они не отважились выступить против Сталина - решили отыграться на Молотове. Тот, в отличие от генсека, 10 июля нанес правым ряд чувствительных уколов. Он соглашался, что ответ «должен стоять в решительной ликвидации чрезвычайных мер в деревне и притом ликвидации немедленной». Основа для следующей кампании - «повышение заготовительных цен на хлеб». При этом увеличение оптовых цен неизбежно отразится на повышении цен розничных, «придется кушать не белый, а серый хлеб». Затем Молотов перешел к «ошибочным мнениям и извращениям партийной линии», которые толкали бы к «прямой сдаче на милость кулаку». В этом контексте досталось Осин-скому за теорию «размычки между городом и деревней», Угланову - за «ставку на увеличение роли частника». Но наибольшее беспокойство правых вызвал жесткий выпад Молотова против Астрова за статьи в «Правде», где «однобоко говорилось о чрезвычайных мерах и о поддержке индивидуального крестьянского хозяйства»666. Всем было известно, что Астров - alter ego Бухарина.
Томский обвинил Молотова в вынесении на пленум сора из избы Политбюро и прошелся и по всему спектру его ошибок (имея в виду, естественно, и генсека):
- Я боюсь вот чего - все мы за нэп, но немножко веет от некоторых речей таким душком: хорошо, если бы этот нэп был, но без нэпманов, без кулаков и без концессионеров. Вот это был бы прекрасный нэп (смех)667.
До конца пленума оставалась пара дней. Планы правых рушатся на глазах. Ничего похожего на бунт против Сталина со стороны ЦК не происходит. Вот-вот пленум завершится просто принятием очередной резолюции, совершенно безопасной для генсека и его команды. И здесь, похоже, Бухарин запаниковал. Иначе невозможно объяснить, зачем ему потребовалось идти на контакт с Каменевым, которого за хорошее поведение и раскаяние - вместе с Зиновьевым - только что восстановили в партии. Каменев по горячим следам их разговор тщательно записал:
(Открывается дверь и входит Бухарин.) «Вид взволнованный и замученный до крайности. Очень волнуясь, сказал следующее. Говорил час без перерывов... Дело в ЦК и в партии зашло так далеко, что вы (а также, вероятно, и троцкисты) неизбежно будете в него втянуты и будете играть в его решении важную роль... Мы считаем, что линия Сталина губительна для всей революции. С ней мы можем пропасть. Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезней всех бывших у нас разногласий. Я, Рыков и Томский единогласно формулируем положение так: “Было бы гораздо лучше, если бы мы имели сейчас в Политбюро вместо Сталина Зиновьева и Каменева”. Его (Сталина) задача теперь отобрать у нас московскую и ленинградскую “Правду” и сменить Угланова, который целиком с нами. Теперь дело не в “кукушке”, а действительно решаются судьбы революции... Он предлагал ни одного расстрела по Шахтинскому делу (мы голоснули против), во всех переговорах идет на уступки... Линия губительная, но он не дает возможности даже обсуждать. Ловит, пришивает уклоны. Нас он будет резать.
Я: “Каковы же ваши силы?”
Бухарин: “Я, Рыков, Томский, Угланов (абсолютно, питерцы вообще с нами)... Андреев за нас. Украинцев Сталин сейчас купил, убрав с Украины Кагановича. Потенциальные силы наши громадны, но 1) середняк цекист еще не понимает глубины разногласий, 2) страшно боится раскола, поэтому, уступив в чрезвычайных мерах, затруднил наше нападение на него. Мы не хотим выступать раскольниками, ибо тогда нас зарежут. Но Томский в последней речи на пленуме показал явно, что раскольник - Сталин. Ягода и Трилиссер - с нами. Ворошилов и Калинин изменили в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то особыми цепями. Наша задача постепенно разъяснять гибельную роль Сталина и подвести середняка цекиста к его снятию. Оргбюро - наше. В пятницу доклад Рыкова. Там поставим точки над “i”. В “Правде” я буду печатать ряд статей, может быть, нужен еще удар, чтобы партия поняла, куда он ее ведет. Тон - абсолютной ненависти к Сталину и абсолютного разрыва»668.
Из этого разговора следует, что блицкриг против Сталина не получился, и Бухарин переходил к длительной осаде и поиску влиятельных союзников. Конечно, он не думал, что его разговор с Каменевым станет достоянием гласности - вели же правые много месяцев подобные разговоры в своем кругу. Но здесь снова был просчет. Бухарин почему-то рассчитывал на сочувствие левых. Но симпатий не было. А содержание разговора Каменев тут же изложил в письме Зиновьеву. Тот сделал вывод: «Снятие Сталина этой группой означало бы то, что на место Сталина ставится правый. Уже в самом штабе, в самой сердцевине этой группы сидит прямой враг, классовый враг. Если этот правый “хвост” будет отрезан у Сталина, это, во всяком случае, богоугодное дело»669.
Крепость позиций правых была протестирована на пленуме по, казалось бы, не имеющему отношения к сути разногласий вопросу. Молотов от имени своей комиссии по образованию нарисовал картину ужасающего неблагополучия: не было плана подготовки специалистов, преподавательский состав плохо оплачивался, не отвечал современным требованиям и «по политическим настроениям в значительной степени далек от нас». Во всех технических вузах страны по всем специальностям обучалось 117 очных аспирантов и 104 - заочных. Даже в самом передовом вузе - Московском высшем техническом училище «библиотека является образцовой на 1835 г. Учебники зарабатываются до дыр, до того, что некоторые страницы, наиболее боевые, читать невозможно. На станках марка тоже 1847 г.». В стране, разворачивавшей индустриализацию, на сто рабочих приходилось 0,98 инженера и столько же техников.
- Если мы поставим перед собой задачу «догнать и затем превзойти» передовые индустриальные страны, то ясно, что это мы можем сделать только и исключительно на основе новейших достижений техники, делая это, во-первых, путем перенесения к нам этих достижений и привлечением значительного слоя специалистов из капиталистических государств и, во-вторых, путем максимального поднятия дела подготовки специалистов из среды рабочего класса и вообще из трудящейся массы в нашей стране670.
Молотов предлагал кратное повышение расходов на техническое образование. Готовивший заключение правительства замнаркома финансов - не Фрумкин, но тоже правый - Кузнецов представил отрицательное заключение: нет средств671. Точку было предложено поставить июльскому пленуму. Так же, как и в другом вопросе - о ведомственной подчиненности технических вузов. Спор, внешне совершенно технократический, тоже стал политическим. Правые добивались сохранения втузов в ведении наркома просвещения Луначарского, а значит, через него - и Рыкова; Молотов тянул их под крыло ВСНХ - Куйбышева и Наркомата путей сообщения, то есть Рудзутака. По обоим вопросам пленум поддержал подход Молотова:
Общая сумма прибавки против прошлого года составит примерно 55 миллионов рублей. Постановление предусматривает повышение стипендий студентов вообще и особенно учащихся во втузах и промышленных техникумах. Кроме того, предусмотрено повышение зарплаты для преподавателей (в вузах - не менее чем на 15 процентов, во втузах - не меньше чем на 30 процентов). В результате ассигнования на материальные нужды самих втузов увеличатся против прошлого года примерно больше чем в 5 раз.
Не вызвали возражений и предложенные Молотовым организационные мероприятия, которые он объединил в четыре группы: «Во-первых, темп подготовки специалистов; во-вторых, научный уровень подготовляемых специалистов; в-третьих, знание производства и связь с этим производством; и, в-четвертых, чтобы это были, что само собой разумеется, действительно красные специалисты». Под темпами понималось сокращение времени подготовки выпускников втузов с сохранившихся с дореволюционных времен шести-девяти лет до привычных нам пяти лет. Таким образом, сроки обучения в советских вузах - результат деятельности комиссии Молотова 1928 года.
Требовалась ускоренная подготовка молодых специалистов для нужд индустриализации. Изъятие ряда вузов из Нарком-проса и передача их ВСНХ и НКПС осуществлялись для того, «чтобы наладить их связь с производством, добиться быстрейшего усвоения нашими новыми специалистами всех элементов новейшей заграничной техники, с которой имеет теперь много дел именно ВСНХ, а не Наркомпрос»672. Между Молотовым и Луначарским возникла перепалка, правые внесли соответствующие поправки в резолюцию. При голосовании по поправкам Луначарского председательствовал Рыков. И после каждого голосования произносил: