Дом Моржево превратился в настоящую крепость. Тревога внезапно охватила всю семью. Они все заперли, закрыли окна железными ставнями, поставили на двери новые засовы.
Тело Жака отвезли в мэрию.
Семья забилась в малый салон, темную комнату с обильной позолотой на потолке, теперь потускневшей. Мебель была затянула черными чехлами. Стены закрыты красными драпировками. Картины изображали батальные и охотничьи сцены. Два маленьких светильника с красными абажурами отбрасывали рыжеватый свет на лица.
Они едва осмеливались взглянуть друг на друга. Им нечего было сказать друг другу. Каждый замкнулся в своем ужасе. Кто станет следующей жертвой?
И все ради драгоценностей…
— Стучат, — неожиданно прошептал дедушка.
— Где?
— Во входную дверь, в. холле.
Катрин лежала в кресле. Она еще не надела траур. Ее светлое платье резко контрастировало с угрюмым видом. Скорбь ее была более тяжкой, чем скорбь матери. Скорбь зверя, у которого отняли детеныша. Она не плакала. Она словно окаменела.
— А если это ловушка? — проговорила она.
— Чья?
— Убийцы.
— Он бы не стал объявлять о себе.
— Я посмотрю, — сказал дедушка.
Юбер подозрительно посматривал на Катрин. Ее скорбь его не тронула. Он ей не верил. Она разыгрывала роль. И 10 спектаклем могло последовать какое-нибудь предательство…
Тридцативосьмилетний Юбер был хорош собой, умен, очень честолюбив, его вкусы были эклектичны, тщеславие — безгранично. Жизненный опыт сделал его безжалостным. Знакомясь с человеком, он сразу же предполагал худшее. Он давно понял, что худшее — всегда вернее. Он был достаточно умен, чтобы понимать, что он — подонок и хорошо приспособился к жизни. Жить-то надо.
Уж не нашла ли Катрин драгоценности и не собирается ли она бежать без него? Но он физически необходим ей. Он старался успокоить себя…
Моржево, как всегда, выглядел погруженным в созерцание собственной посредственности. Он оказался бы на своем месте за конторскими книгами, в сером халате. И его можно было вычеркнуть из мира живых, где ему нечего делать. Но обычно такие живут до глубокой старости.
Вскоре дедушка вернулся. За ним шел плохо причесанный подросток. Кристоф. Все изумились.
Они не думали, что он придет сам. Откуда он взялся? Он поднял глаза.
Они жадно смотрели на него. Шакалы, готовые броситься на добычу. Катрин выпрямилась в кресле. Юбер добродушно улыбался. Моржево выглядел настороженным.
А дедушка сохранял замкнутость, за которой скрывался интерес.
Где можно быть более счастливым, чем в своей семье? Кристоф робко сел на табурет.
— А вот и я, — простодушно произнес он.
Это прозвучало смешно, но никто и не подумал засмеяться.
Он быстро оглядел непривычную для него обстановку, не понимая, зачем нужны эти темные цвета, красные драпировки, не пропускающие свет. Все выглядело ненастоящим. Он не мог бы здесь жить. Ему казалось, что он в театре.
Все члены семьи переглядывались. Как его разговорить? Что он знает о драгоценностях? Его нельзя настораживать. Нельзя и показывать свою заинтересованность.
Юбер протянул ему сигарету, но Кристоф не курил.
Катрин по-матерински спросила:
— Ты убежал от полиции? Он кивнул.
— Где ты прятался?
Он неопределенно кивнул головой:
— Там.
К нему подошел Моржево. В конце концов, это был его сын. Он, правда, о нем не заботился, но имел на него права. Существует же голос крови.
— Ты обычно спал на риге, до того как она сгорела, да?
— Да, — отозвался Кристоф.
— А ты разговаривал с тетей Клеманс, когда она гуляла по вечерам?
— Да.
— О чем?
— Она была чокнутой, — откровенно ответил Кристоф.
Он наморщил нос, поразмыслил и добавил:
— Она говорила, что ее хотят убить…
Дедушка кашлянул, прочищая горло, посмотрел по сторонам и заговорил:
— Сейф…