На беду или на счастье Алеся не было в тот момент в деревне, иначе ему пришлось бы предъявить свои документы работника комендатуры, но это могло иметь негативные последствия, ведь односельчане не знали, кем и где работает муж Фроси.
Фрося держала на руках детей и смотрела с горечью, как смеющиеся наглые немецкие солдаты вытаскивают из сарая одну из двух свиней, уже вполне подходящую по размеру для заготовки сала и мяса, как забирают половину её курей, и только корову оставили на месте, видя, насколько она стара.
Затем во двор вошли двое полицаев, и один из них узнал Степанову жену:
— Ба, знакомые люди! Фрось, что ты тут делаешь, вот кого не ожидал встретить в этой глуши. Интересно, а откуда у тебя вдруг стало двое детей, где твой муженёк, он у тебя был весьма лояльным к новой власти, поди, и сгинул уже за неё, а может тут у тебя под юбкой прячется…
— А, Петрусь, привет, это же моя деревня, я тут родилась и выросла, Степан ушёл воевать за Советы, а я сразу же уехала сюда, ведь все знают, что я с ним не очень ладно жила…
— А второе дитя от кого прижила?..
— Бог с тобой, это соседская девочка, мать заболела, просила присмотреть…
— Ну, конечно, когда бы ты могла успеть вторым ребёнком обзавестись, ты ведь накануне войны родила, я даже со Стёпкой замачивал, пока ты там у этих евреев отлёживалась… Кстати, а как насчёт того, чтоб нам горло с дружбаном промочить, да и на зуб чего-нибудь взять?
— Петрусь, вы присядьте там во дворе, а я вам чего-нибудь соберу, но не обессудь, ведь не осень ещё…
Она забежала в хату, посадила на пол детей и вынесла полицаям бутылку с самогоном, кусок сала и другой закуски, они остались довольными, что не надо было насильно изымать харчи, и в память о прошлой дружбе со Степаном заверили, что на сей раз в её двор больше не нагрянут.
Когда через несколько дней явился на выходной Алесь, Фрося поведала ему о произошедшем и о своих страхах, ведь теперь в Поставах станет известно о её местонахождении. Алесь, как только мог, успокоил, сказав, что полицаю вряд ли есть дело до неё. И кому он будет рассказывать, ведь Фросю мало кто знал в городе, а мать Степана в деревню не поедет, по крайней мере из-за возраста.
Фрося обняла мужа:
— Алесик, я за себя не боюсь, страшно за детей, особенно за Анечку, она такая чернявенькая, я боюсь за тебя, ты постоянно ездишь через лес, а шального люда становится всё больше и больше. Я боюсь за нашего будущего ребёнка, которого люблю уже во чреве, потому что это твоя кровинушка во мне… Давай уедем отсюда туда, где нас никто не знает…
Алесь обнял любимую, нежно гладя по волосам, груди и животу, и сообщил:
— Фросенька, со мной связалась Поставская подпольная организация, они скоро собираются организовать в наших лесах партизанский отряд. Городишка у нас маленький, все друг друга знают, а костёл является очень хорошим местом для явки, и, знаешь, дядя мой не возражает, потому что у него отношения с немцами не сложились. От меня в будущем ждут информативную помощь, да и мало ли на что смогу сгодиться… И поэтому ты сама должна понять, никак не могу покинуть Поставы.
Фрося молча всё выслушала и выдохнула:
— Алесик, как я боюсь, как я боюсь, как я волнуюсь за тебя, как я волнуюсь за нас…
Тем временем ситуация в деревне после налёта немецкой заготовительной команды успокоилась. Селяне залатали дыры в подворьях, завезли на рынок излишки продуктов и закупили всю недостающую живность — от коровы до курицы.
Алесь также каждый раз привозил Фросе новых обитателей сарая, кроме коровы у них уже были четверо подходящих поросят, во дворе бегали два десятка курей с цыплятами, среди них гордо выхаживал петух. Гордостью Фроси стали и пять гусынь с гусятами — это будет и мясо к зиме, и отличный пух…
Огород тоже стал хорошим подспорьем в это лето. Как не хочешь, а зима — тяжёлая пора для деревни. Алесь с Фросей с помощью односельчан подновили избу и сарай, и у них было всё готово к прибавлению в семействе.
Малыши Стасик и Анечка уже вовсю ходили своими ножками и целыми летними днями возились в куче песка, которую для них насыпал Алесь во дворе, напротив крыльца дома. Дети всё же странно смотрелись рядом друг с другом, увалень с льняными волосами Стас очень отличался от чернявенькой дробненькой Ани. Фрося постоянно стригла ей коротко бровки и реснички и старалась, чтобы девочка всё время была в платочке, ненароком кто-то досужий доложит, куда надо, о своих подозрениях, а ведь случаи такие были, Алесь про это рассказывал.
Беременность Фроси на этот раз протекала очень даже спокойно, растущий живот нисколько не мешал ей заниматься немалым хозяйством, а приезжавший летом часто Алесь старался максимально облегчить её хлопоты. Они по-прежнему были внимательны и ласковы друг к другу.
Накануне Нового 1943 года Фрося с помощью деревенских баб успешно разродилась мальчиком, которого, несмотря на мороз, повезли крестить в Мядель. Это было намного дальше, чем Поставы, но бережёного бог бережёт. Ребёнку при крещении дали имя Анжей, но сами они между собой стали его звать Андрейка, и нет смысла говорить о том, как были счастливы Алесь с Фросей.
Сын унаследовал тонкие черты лица отца, а пшеничные волосы и сапфировые глаза — от матери.
Соседка тётя Маня всё удивлялась:
— Это же надо, какие трое разных детей, ну, совсем не похожи друг на друга…
Фрося только смеялась в ответ. После родов она чувствовала себя очень даже хорошо. Груди её, как и в первый раз были полны молока, малыш хорошо набирал вес, был спокойным, и матери не доставляло большого труда справляться с тремя такими маленькими детьми.
Как-то в конце января Алесь приехал на выходные и застал вытопленную баньку:
— Фросенька, мы сегодня будем вместе мыться…
— Конечно, дорогой, и не только… — и она звонко рассмеялась.
Алесь подхватил её на руки и закружил по избе:
— Сладкая моя девочка, как я по тебе соскучился, по твоим ласкам, телу, по твоей неуёмной страсти…
— Только моей?!..
— Нет, конечно же, нет, я тебя так хочу, что не могу уже дождаться, когда детки отойдут ко сну…
А потом была банька и ночь, в которой они не заснули до утра, отдаваясь пылкости любви…
Снова наступила весна, а вместе с ней опять явилась немецкая заготовительная команда. На этот раз сельчане были предупреждены Алесем об их прибытии заранее, он подсуетился и выяснил сроки, а также маршрут этих мздоимцев, и пастух увёл коров подальше в лес. Люди, что могли, попрятали, но всё равно убытки от этого наезда были ужасными. И вновь, как и прошлый раз, горевали бабы и негодовали мужики.
А летом в их лесах объявились партизаны, началась рельсовая война, взлетали на воздух составы с фашистами, оружием и бензином, подрывались мосты, совершались налёты на комендатуры в крупных сёлах, уничтожались полицаи…
Но партизанам нужно было чем-то питаться, поэтому начались рейды по деревням. Так называемые лесные братья выгребали у крестьян из закромов порой больше, чем немцы. Не обошла подобная напасть и деревню Курачичи, куда народные мстители тоже наведывались не раз, и после них бабы ещё долго голосили, проклиная этих освободителей.
Фрося старалась улаживать всё мирным путём и без сопротивления отдавала сало, яйца, картошку и подносила удальцам самогонку, а те, видя на её руках трёх малолетних детей, сильно не обирали.
После появления в их местах партизан Фрося стала очень волноваться за Алеся, ведь от Постав до деревни было порядка десяти километров, а он один на подводе, да большую часть лесом, наезжал в выходные к ней, и ясно, что немногие из партизан знали о его подпольной деятельности.
Отшумело лето, убран огород, подполом хранились на зиму картошка, свекла, морковь, капуста, в бочках — засоленные сало, капуста, огурцы и даже грибы.
Доходили слухи о том, что Красная армия отбросила фашистов от Москвы, Волги, Кавказа и Ленинграда и устремилась на запад, многое из этого Фросе рассказывал Алесь, а та — по секрету бабам.
Партизан становилось всё больше и больше, освобождались военнопленные, кто-то бежал из гетто, начались репрессии среди местного населения за оказание помощи партизанам, и многие пожилые мужчины и подростки вливались в их отряды.
К Фросе по ночам иногда стучались уже проверенные, не раз приходившие из партизанского отряда люди, и она заранее готовила для них мех с продуктами.