Ольга. Знаете, что… Урок начался. Потрудитесь разговаривать по-русски. Составьте приличную фразу.
Рудольф (ломано, по-русски). Я вас ушасно лублу. Я говору вас.
Ольга. Дательный падеж: «говорю вам».
Рудольф. Я говору вам ушасно серьезно.
Ольга. «Ужасно», — не «ш», а «ж».
Рудольф. Хорошо. Мне доставляет удовольствие говорить вам в глаза, что я вас ужасно лублу.
Ольга. Сегодня еще раз повторите: «щи», «щетка» и «щепка».
Рудольф. Хорошо. Ваши милые, очень дорогие глаза напоминают синее небо, где я хотел летать свободно, как орель.
Ольга взглядывает на него, хохочет.
Рудольф. Конечно, я ужасный турак…
Ольга (поставив чашку). Давайте — серьезно. Расскажите, что вы держите в руке?
Рудольф. Это есть чертеж. Это чертеж товарища Михайлова. Этот чертеж есть мой окончательный приговор… (Пауза. Ольга с внимательным удивлением взглядывает на Рудольфа.) Позвольте — по-немецки! (Вскакивает, затем ходит, жестикулирует.) Только что я беседовал с нашими конструкторами. Мне хотелось кричать от отчаяния. Очевидно, мой мозг истощен. Они смелее меня в идеях. Они легко решают невозможные задачи. Михайлов десять лет тому назад не знал грамоты. Десять лет тому назад я считал себя новым Фаустом. Сегодня Михайлов и я сошлись за этим столом — из двух миров пришли и взглянули в глаза друг другу. Приговор. (Взмахивает чертежом.) Ему сказали: «Отдай это». Смеясь, ответил: «Возьми!» Он богаче меня. Он не знает волчьих спазм в челюстях, когда посягают на твою собственность. Ему не поставлено границ творчеству. (Пауза.) А я не знаю, для чего ложусь в кровать и снова начинаю день: чтобы каждый месяц запирать в шкатулочку триста марок, помечтать с Анни Блех о нашем будущем гнездышке. Волочить, как дохлую кошку на веревке, свою личность, набитую трухой столетий…
Ольга. Опять заехали в овраг.
Рудольф. Ужасно! Я несу жалкую чушь. Я всегда был молчалив и сосредоточен. Но как же мне не кричать, когда даже ваши глаза так далеки, так осуждающи!.. Что мне делать, Ольга?
Ольга. Так сразу и ответить, после тридцати километров…
Рудольф. Ольга, в вас сейчас ответ для всей моей жизни. И в нем, в Михайлове, — ответ. Но то — другое. Вы — как полный звук…
Ольга. Что я на розу похожа — еще понимаю, но на звук — это загиб.
Рудольф. Мне нужно быть с вами. Ольга, во что-то главное мне нужно поверить.
Ольга (серьезно). Нужно поверить, что в миллионах людей — пусть они еще сутулы от тысячелетнего рабства — скрыты неисчерпаемые творческие силы. Мы построим освобожденный мир. Мы — не мечтатели. В дождь, в мороз, в будни, какой бы ни дул ураган, камень за камнем — построим.
Рудольф (берет ее руки). Спрятать лицо в ваши руки, в ваши колени… Ольга, немножко вы жалеете меня?
Ольга. Жалеют грудного, беспомощного, когда он тащит в рот ногу. Вас еще я недостаточно люблю, Рудольф. Вы еще — чужой.
Рудольф (ломано, по-русски). Когда никто не любит — очень печально жить. Когда любит — хочется высоко подпрыгивать.
Ольга. Берете меня на пушку, — не по-товарищески. Рудольф. Мне не нужно даже банного веника. Мне ничего не нужно… (Стук в дверь. Он встает, смотрит на дверь.) Это Анни… (Сморщился.) Мы еще займемся по-русски, мне нужно сто раз сказать — «щи», «щетка», «щепка»… (Указывая на дверь спальни.) На две минутки, пожалуйста… (Ольга колеблется.) У нас есть маленький разговор с Анни, — пожалуйста…
Ольга (берет с полки книгу). Ладно. (Уходит в спальню.)
Рудольф (запер за ней дверь, взъерошивает волосы с выражением юмора и страдания. В дверь нетерпеливый стук). Да, да, войдите… (Бросается к входной двери, отворяет.) Анни, простите, я спал.
Анни (входит в кимоно, в домашних туфельках). У нас испортился чайник. Можно взять ваш чайник?
Рудольф (суетливо). Я отнесу сам… Надо было позвонить по телефону. В коридоре — ледяные сквозняки, вы так легко одеты.
Анни. Зачем вы лжете?
Рудольф. Это ужасно сложно объяснить.
Анни. Вы уже кончили заниматься по-русски?
Рудольф. Только что.
Анни. Она ушла?
Рудольф (глядит сначала на одну дверь, потом на другую). Она прилегла у меня на постели.
Анни. Вот как!
Рудольф. Пришла на урок после лыжного пробега в тридцать километров. Съела все мои конфеты.
Анни. Какая удивительная женщина! Надо за вами внимательнее приглядывать. Надеюсь, вы с ней еще не спите?
Рудольф. Вас бы это огорчило, Анни?
Анни. Не думаю. Молодой мужчина не может без конца вздыхать у юбки своей невесты. Здоровая самка — прежде всего гигиенично. Но, конечно, я должна знать женщину, которая передаст мне вас из рук в руки.
Рудольф. Да вдруг — возьмет и не захочет отдать. Так бывает, особенно во времена революции: плюют на право собственности.
Анни. Вы, голубчик, с невероятной быстротой катитесь вниз. (Движение к двери спальни.) Я хочу с ней поговорить.
Рудольф. Сейчас, при мне?
Анни. Да, да, друг мой, при вас.
Рудольф. Как хозяйка этой комнаты, включая и меня?
Анни. Я ваша невеста, Зейдель.