Они пересекли поистине королевские апартаменты, свернули в длинную галерею, заканчивающуюся перегородкой; камеристка отперла дверь, подтолкнула Керубино и закрыла за ним дверь.
«Это вы, Джидса?» — произнес женский голос.
Керубино повернул голову на звук голоса и тотчас же узнал графиню, одетую в легкое муслиновое платье; лежа на софе, устланной канифасом, она играла прядью распущенных длинных волос, покрывавших ее словно испанская мантилья.
«Нет, синьора, это не Джидса, это я», — ответил Керубино.
«Кто вы?» — голос прозвучал еще мягче.
«Я Керубино, дитя Мадонны».
Юноша приблизился к софе.
Графиня приподнялась, опираясь на локоть, и с удивлением посмотрела на него.
«Вы пришли по поручению вашего господина?» — спросила она.
«Я пришел сам по себе, синьора».
«Я вас не понимаю».
«Что ж, сейчас я объясню: дело в том, что я увидел вас сегодня на Кьяйе, когда вы ели мороженое, и не мог удержаться от восклицания: “Per Baccho! Как она прекрасна!”»
Графиня улыбнулась.
«Тогда ко мне подошел какой-то человек и сказал: “Хотите ли вы эту женщину, которой так восхищаетесь? За пятьсот дукатов я вам это устрою”. Я вернулся к себе за деньгами. Когда мы с ним подошли к вашим дверям, этот человек попросил у меня сто дукатов; я ему их отдал, а остальные четыреста он велел положить в эту алебастровую вазу. Вот они».
Керубино бросил три-четыре горсти монет в вазу; она была переполнена, и дукаты посыпались на камин.
«Ах, этот гнусный Маффео! — воскликнула графиня. — Разве так устраивают дела?»
«Не знаю, кто такой Маффео, — ответил юноша, — и не слишком осведомлен о том, как устраивают дела. Однако я знаю, что вы мне обещаны на ночь за определенную сумму; я знаю, что уплатил эти деньги, и, следовательно, вы станете моей на ночь».
Закончив свою речь, Керубино сделал шаг к дивану.
«Ни с места или я позвоню! — крикнула графиня. — Мои люди вышвырнут вас за дверь!»
Керубино закусил губу и взялся за свой кинжал.
«Послушайте, синьора, — холодно сказал он. — Когда вы услышали мои шаги, вы решили, что пришел какой-то знатный аббатишка или какой-то богатый французский путешественник, и подумали: “Я свое получу”. Но, синьора, это не был ни тот ни другой! Это оказался калабриец, причем не с равнины, а с гор; юнец, если вам так больше нравится, но именно этот юнец принес в Неаполь из Тар-сии завернутую в платок голову бандита, и голову какого бандита! Чезариса! Золото, что вы видите, — это все, что осталось от награды за эту голову; остальные две тысячи пятьсот дукатов проиграны в карты, ушли на вино и растрачены на женщин. На эти пятьсот дукатов я мог бы еще в течение десяти дней наслаждаться женщинами, вином и игрой, но мне не этого хотелось, я захотел получить вас, и я вас получу!»
«Мертвую, быть может, и получите!»
«Живую!»
«Никогда!»
Графиня протянула руку к шнурку звонка, но Керубино одним прыжком достиг софы. Графиня вскрикнула и лишилась чувств — кинжал пригвоздил ее руку к стене, на расстоянии всего шести дюймов от шнурка.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Два часа спустя Керубино вернулся в гостиницу «Венеция» и разбудил Челестини, спавшего сном праведника; тот уселся на кровати, протер глаза и посмотрел на друга.
«Откуда эта кровь?» — спросил он.
«А, пустяки!»
«Как графиня?»
«Восхитительная женщина!»
«Какого черта ты меня разбудил?»
«У нас не осталось ни байокко, и надо успеть уйти до рассвета».
Челестини поднялся. Юноши вышли из гостиницы как обычно, и никому не пришло в голову их задерживать.
В час ночи они были уже за мостом Магдалины, а в пять утра поднимались в горы.
Здесь они остановились.
«Что мы теперь будем делать?» — спросил Челестини.
«Понятия не имею. Ты хочешь опять стать пастухом?»
«Ну уж нет! Клянусь Иисусом!»
«Тогда подадимся в бандиты».
Скрепив свое решение пожатием рук, юноши поклялись в вечной и преданной дружбе. Они свято соблюдали клятву и с этого дня никогда не разлучались.
Впрочем, я ошибаюсь, — прервал себя Джакомо, вглядываясь в могилу Иеронимо, — час назад они расстались.
— А теперь вы можете лечь спать! — продолжал атаман. — Я сам буду охранять лагерь и разбужу вас, когда настанет время уходить, то есть за два часа до рассвета.