Мир вдруг наполнился истошным воплем — пронзительным, нескончаемым, леденящим душу. Застигнутый врасплох, я вздрогнул и оцепенел. А нестерпимый вой длился и длился, вздымался до небес, заполнял Вселенную.
Almost at once I knew what it was, but my body still stayed tense for long seconds and my mind was curdled with a nameless fear. For there had been too much happening in too short a time and this metallic yammering had been the trigger that had slammed it all together and made the world almost unendurable.
Gradually I relaxed and started for the house.
And still the sound kept on, the frantic, full-throated wailing of the siren down at the village hall.
Я почти сразу понял, что это такое, но еще долгие секунды не проходило мучительное, сводящее каждую мышцу оцепенение, и внутри все оледенело от невыразимого ужаса. Уж очень много всякого стряслось за последние часы, и этот железный вопль добил меня, я чувствовал: еще чуть — и не выдержу!
Понемногу я кое-как совладал с собой и направился к дому.
А она все выла, вопила во всю мочь, неистово, неумолчно — сирена на здании муниципалитете, вестница тревоги.
8
By the time I got up to the house there were people running in the street—a wild-eyed, frantic running with a sense of panic in it, all of them heading toward that screeching maelstrom of sound, as if the siren were the monstrous tootling of a latter-day Pied Piper and they were the rats which must not be left behind.
Когда я дошел до дверей, по улице уже бежали люди — сломя голову, вытаращив глаза, неслись они туда, откуда изливался надрывный вой, словно сирена эта — чудовищная дудка в руках Крысолова в последний день бытия, а они — крысы и нет для них ничего страшней, чем опоздать на зов.
There was old Pappy Andrews, hobbling along, cracking his cane on the surface of the street with unaccustomed vigour and the wind blowing his long chin whiskers up into his face. There was Grandma Jones, who had her sunbonnet socked upon her head, but had forgotten to tie the strings, which floated and bobbed across her shoulders as she stumped along with grim determination.
Торопливо прихрамывал дряхлый дядюшка Эндрюс, с необычайной силой размахивая костылем, громко стуча им по тротуару, и ветер вздувал ему до самых глаз длинную седую бороду. С мрачной решимостью ковыляла мамаша Джоунс, она нахлобучила на голову старомодный капор с огромными полями для защиты от солнца, но забыла завязать ленты, и они болтались по плечам.
She was the only woman in all of Millville (perhaps in all the world) who still owned a sunbonnet and she took a malicious pride in wearing it, as if the very fact of appearing with it upon her head was a somehow commendable flaunting of her fuddy-duddyness. And after her came Pastor Silas Middleton, with a prissy look of distaste fastened on his face, but going just the same. An old jalopy clattered past with that crazy Johnson kid crouched behind the wheel and a bunch of his hoodlum pals yelling, and cat-calling, glad of any kind of excitement and willing to contribute to it. And a lot of others, including a slew of kids and dogs.
Сия музейная редкость сохранилась у нее одной во всем Милвилле (а быть может, и в целом свете), и старуха ужасно этим чванилась, словно щеголять в головном уборе, в каких разгуливали модницы прошлого века, — признак величайшей добродетели. Следом шагал пастор Сайлас Мидлтон, на лице его застыла гримаса брезгливого осуждения, и все-таки он влился в общий поток. Продребезжал древний «форд». К рулю пригнулся сумасбродный мальчишка Джонсон; в машине полно было его приятелей, таких же хулиганов, они вопили, свистели, мяукали — словом, рады были случаю пошуметь. Спешили еще и еще милвиллцы, наперегонки мчались дети и собаки.
I opened the gate and stepped into the street. But I didn't run like all the rest of them, for I knew what it was all about and I was all weighed down with a lot of things that no one knew as yet. Especially about Tupper Tyler and what Tupper might have had to do with what was happening.
For insane as it might sound, I had a sneaky sort of hunch that Tupper had somehow had a hand in it and had made a mess of things.
Я отворил калитку и вышел на улицу. Но не бросился бежать, как другие, я ведь уже знал, из-за чего тревога, и меня угнетало и давило еще многое, чего пока не знал никто. Главное — Таппер Тайлер: как он связан с тем, что происходит?
Пусть это дико, нелепо, но в глубине души я уверен — без Таппера тут не обошлось, каким-то образом он заварил эту кашу.
I tried to think, but the things I wanted to think about were too big to get into mind and there were no mental handholds on them for my mind to grab a hold of. So I didn't hear the car when it came sneaking up beside me. The first thing I heard was the click of the door as it was coming open.
I swung around and Nancy Sherwood was there behind the wheel.
“Come on, Brad,” she yelled, to make herself heard above the siren noise.
Надо бы все обдумать, разобраться, но уж очень это огромно, и никак не укладывается в голове, и не за что зацепиться... За этими мыслями а не услышал, как сзади, словно крадучись, подкатила машина. Очнулся, только когда щелкнула распахнутая дверца.
Я круто обернулся — за рулем сидела Нэнси Шервуд.
— Садись, Брэд! — крикнула она сквозь вой сирены.
I jumped in and closed the door and the car slid up the street. It was a big and powerful thing. The top was down and if felt funny to be riding in a car that didn't have a top.
The siren stopped. One moment the world had been filled to bursting with its brazen howling and then the howling stopped and for a little moment there was the feeble keening as the siren died. Then the silence came, and in the weight and mass of silence a little blot of howling still stayed within one's mind, as if the howling had not gone, but had merely moved away.
Я поспешно сел рядом, захлопнул дверцу, и мы понеслись. Машина была большая, мощная, верх опущен; с непривычки как-то чудно мчаться в открытой машине, когда над головой ничего нет.
Сирена утихла. Только что мир был до отказа полон воем ее медной глотки — и вот все оборвалось коротким жалобным стоном и смолкло. Настала тишина — огромная, давящая, под ее необъятным грузом глубоко в мозгу еще таился слабый рыдающий отзвук. Словно вой не совсем кончился, а лишь отодвинулся куда-то очень далеко.
One felt naked in the coldness of the silence and there was the absurd feeling that in the noise there had been purpose and direction. And that now, with the howling gone, there was no purpose or direction.
Тишина обдала холодом, я почувствовал себя беззащитным и беспомощным. Глупо: будто, пока выла сирена, у нас была цель, было зачем и куда стремиться. А смолкла она — и непонятно, куда идти и что делать.
“This is a nice car you have,” I said, not knowing what to say, but knowing that I should say something.
“Father gave it to me,” she said, “on my last birthday.”
It moved along and you couldn't hear the motor. All you could hear was the faint rumble of the wheels turning on the roadbed.
— Хорошая у тебя машина, — сказал я первое, что пришло в голову. Ничего другого не подвернулось, а что-то сказать было необходимо.
— Это мне отец подарил ко дню рожденья, — ответила Нэнси.
Машина шла бесшумно, мотора совсем не было слышно, только глухо шуршали шины по асфальту.
“Brad,” she asked, “what's going on? Someone told me that your car was wrecked and there was no sign of you. What has your car to do with the siren blowing? And there were a lot of cars down on the road...”
I told her. “There's a fence of some sort built around the town.”
— Слушай, Брэд, что происходит? Кто-то мне говорил, будто твоя машина валяется разбитая, а тебя нигде нет. Это не из-за твоей аварии запустили сирену? И еще, говорят, на шоссе пробка, застряла масса машин...
— Вокруг Милвилла поставили ограду, — сказал я.
“Who would build a fence?”
“It's not that kind of fence. You can't see this fence.”
We had gotten close to Main Street and there were more people. They were walking on the sidewalk and walking on the lawns and walking in the road. Nancy slowed the car to crawling.
— Кто поставил? Зачем?