“So long, Nancy. Thanks for calling.”
— Нэнси. Ты не беспокойся. Все обойдется.
— Ну, конечно. До скорой встречи!
— Пока! Спасибо, что позвонила.
“I said to Tupper, “Thank you, telephone.”
He lifted a hand and stretched out a finger at me, stroking it with the finger of the other hand, making the sign for shame.
“Brad has got a girl,” he chanted in a sing-song voice. “Brad has got a girl.”
— Спасибо, телефон, — сказал я Тапперу.
Таппер поднял руку и погрозил мне пальцем.
— Брэд завел себе девчонку, — нараспев протянул он. — Брэд завел себе девчонку.
“I thought you never listened in,” I said, just a little nettled.
“Brad has got a girl! Brad has got a girl! Brad has got a girl!”
Мне стало досадно.
— А я думал, ты никогда не подслушиваешь, — сказал я.
— Завел себе девчонку! Завел себе девчонку!
He was getting excited about it and the slobber was flying all about his face.
“Cut it out,” I yelled at him. “If you don't cut it out, I'll break your God damn neck.”
He knew I wasn't fooling, so he cut it out.
Он разволновался и так и брызгал слюной.
— Хватит! — заорал я. — Заткнись, не то я тебе шею сверну!
Он понял, что я не шучу, и замолчал.
14
I woke in a blue and silver night and wondered, even as I woke, what had wakened me. I was lying on my back and above me the sky was glimmering with stars. I was not confused. I knew where I was. There was no blind groping back to an old reality. I heard the faint chuckling of the river as it ran between its banks and I smelled the wood smoke that drifted from the campfire.
Я проснулся. Вокруг была ночь — серебро и густая синева. Что меня разбудило? Я лежал на спине, надо мной мерцали частые звезды. Голова была ясная. Я хорошо помнил, где нахожусь. Не пришлось ощупью, наугад возвращаться к действительности. Неподалеку вполголоса журчала река; от костра, от медленно тлеющих ветвей тянуло дымком.
Something had awakened me. I lay still, for it seemed important that whatever had wakened me, if it were close at hand, should not know that I was awake. There was a sense of fear, or perhaps of expectation. But if it were a sense of fear, it was neither deep nor sharp.
Slowly I twisted my head a bit and when I did I could see the moon, bright and seeming very near, swimming just above the line of scrubby trees that grew on the river bank.
Что же меня разбудило? Лежу совсем тихо: если оно рядом, не надо ему знать, что я проснулся. То ли я чего-то боюсь, то ли жду чего-то. Но если и боюсь, то не слишком.
Медленно, осторожно поворачиваю голову — и вот она, луна: яркая, большая — кажется, до нее рукой подать, — всплывает над чахлыми деревцами, что растут по берегу реки.
1 was lying flat upon the ground, with nothing under me but the hard-packed earth. Tupper had crawled into his hut to sleep, curling up so his feet did not stick out. And if he were still there and sleeping, he was very quiet about it, for I heard no sound from him.
Having turned my head, I lay quietly for a time, listening for a sound to tell me that something prowled the camp. But there was no sound and finally I sat up.
The slope of ground above the camp, silvered by the floodlight of the moon, ran up to touch the night-blue sky—a balanced piece of beauty hanging in the silence, so fragile that one was careful not to speak nor to make any sudden motion, for fear that one might break that beauty and that silence and bring it down, sky and slope together, in a shower of shards.
Я лежу прямо на земле, на ровной, утоптанной площадке у костра. Таппер с вечера забрался в шалаш, свернулся клубком, так что ноги не торчали наружу, как накануне. Если он все еще там и спит, то без шума, из шалаша не доносится ни звука.
Слегка повернув голову, я замер и насторожился: не слышны ли чьи-то крадущиеся шаги? Но нет, все тихо. Сажусь.
Залитый лунным светом склон холма упирается верхним краем в темно-синее небо — это сама красота парит в тишине, хрупкая, невесомая... даже страшно за нее: вымолвишь слово, сделаешь резкое движение — и все рассыплется — тишина, небо, серебряный откос, все разлетится тысячами осколков.
Carefully I got to my feet, standing in the midst of that fragile world, still wondering what had wakened me.
But there was nothing. The land and sky were poised, as if they stood on tiptoe in a single instant of retarded time. Here, it seemed, was the present frozen, with no past or future, a place where no clock would ever tick nor any word be spoken.
Then something moved upon the hilltop, a man or a manlike thing, running on the ridge crest, black against the sky, lithe and tall and graceful, running with abandon.
Осторожно поднимаюсь на ноги, стою посреди этого хрупкого, ненадежного мира... Что же все-таки меня разбудило?
Тишина. Земля и небо замерли, словно на мгновенье привстали на цыпочки — и мгновенье остановилось. Вот оно застыло, настоящее, а прошлого нет и грядущего не будет — здесь никогда не прозвучит ни тиканье часов, ни вслух сказанное слово...
И вдруг надо мной что-то шевельнулось — человек или что-то похожее на человека бежит по гребню холма, легко, стремительно бежит гибкая, стройная тень, совсем черная на синеве неба.
I was running, too. Without reason, without purpose, simply running up the slope. Simply knowing there was a man or a man1ike thing up there and that I must stand face to face with it, hoping, perhaps, that in this land of emptiness and flowers, in this land of silence and of fragile beauty, it might make some sense, might lend to this strange dimension of space and time some sort of perspective that I could understand.
Бегу и я. Взбегаю по косогору, сам не знаю, почему и зачем. Знаю одно: там — человек или кто-то подобный человеку, я должен встретить его лицом к лицу; быть может, он наполнит новым смыслом эту заросшую цветами пустыню, этот край безмолвия и хрупкой, неверной красоты; быть может, благодаря ему здесь, в новом измерении, в чужом пространстве и времени для меня что-то прояснится и я пойму, куда идти.
The manlike thing was still running on the hilltop and I tried to shout to it, but my throat would make no sound and so I kept on running.
The figure must have seen me, for suddenly it stopped and swung around to face me and stood there on the hilltop, looking down at me. And now I saw that while it undoubtedly was of human form, it had a crest of some sort above its head, giving it a birdlike look as if the head of a cockatoo had been grafted on a human body.