I bent and wrapped the time contraption in my jacket and tucked it underneath my arm and then went up the slope. I knew the Presence was up there, waiting for me, and there were quivers running up and down my spine. It was fear, perhaps, but it didn't feel like fear.
I came up to where the Presence waited and I could not see it, but I knew that it had fallen into step with me and was walking there beside me.
“I am not afraid of you,” I told it.
Я наклонился, осторожно завернул шар из линз в куртку, зажал сверток под мышкой и двинулся вверх по косогору. Я знал: Оно там, наверху, Оно ждет... и меня пробирала дрожь. Может, и от страха, но чувство было какое-то другое, на страх ничуть не похожее.
Я поднялся туда, где ждало Оно, — и ничего не разглядел, но я знал, что Оно идет рядом со мною, бок о бок.
— Я тебя не боюсь, — сказал я.
It didn't say a word. It just kept walking with me. We went across the ridge and down the slope into the dip where in another world the greenhouse and garden were.
A little to your left, said the thing that walked the night with me, and then go straight ahead.
I turned a little to my left and then went straight ahead.
A few more feet, it said.
Оно не ответило. Просто шло рядом. Мы перевалили через вершину холма и стали спускаться в ложбину — ту самую, где в другом мире находились цветник и теплицы.
«Чуть левее, — без слов сказало То, что шло в ночи рядом со мною, — а потом прямо.»
Я подался чуть левее, потом пошел прямо.
«Еще несколько шагов», — сказало Оно.
I stopped and turned my head to face it and there was nothing there. If there had been anything, it was gone from there.
The moon was a golden gargoyle in the west. The world was lone and empty; the silvered slope had a hungry look. The blue-black sky was filled with many little eyes with a hard sharp glitter to them, a predatory glitter and the remoteness of uncaring.
Я остановился, оглянулся в надежде его увидеть... ничего! Если секундой раньше позади что-то было, оно уже исчезло.
На западе разинула золоченую пасть луна. В мире пустынно и одиноко; серебряный склон словно тоскует о чем-то. Иссиня-черное небо смотрит мириадами крохотных колючих глаз, они жестко, холодно поблескивают каким-то хищным блеском — чужие, равнодушные.
Beyond the ridge a man of my own race drowsed beside a dying campfire, and it was all right for him, for he had a talent that I did not have, that I knew now I did not have—the talent for reaching out to grasp an alien hand (or paw or claw or pad) and being able in his twisted mind to translate that alien touch into a commonplace.
I shuddered at the gargoyle moon and took two steps forward and walked out of that hungry world straight into my garden.
По ту сторону холма у еле тлеющего костра дремлет человек, мой собрат. Ему там неплохо, ибо он наделен особым даром, которого у меня нет, — теперь-то я твердо знаю, что нет... ему довольно пожать руку (или лапу, или щупальце, или клешню) любого пришельца — и его вывихнутые мозги переведут прикосновение чужого разума на простой и понятный язык.
Я поглядел на разинутую пасть золоченой химеры — луны, содрогнулся, ступил еще два шага — и перешел из этого пустынного, тоскливого мира в свой сад.
15
Ragged clouds still raced across the sky, blotting out the moon. A faint lighting in the east gave notice of the dawn. The windows of my house were filled with lamplight and I knew that Gerald Sherwood and the rest of them were waiting there for me. And just to my left the greenhouse with the tree growing at its corner loomed ghostly against the rise of ground behind it.
I started to walk forward and fingers were scratching at my trouser leg. Startled, I looked down and saw that I had walked into a bush.
По небу все еще неслись клочья облаков, закрывая луну. Бледная полоска на востоке предвещала зарю.
В окнах моего дома горел свет — стало быть, Джералд Шервуд и все остальные меня ждали. А слева от меня темнели теплицы и подле них, на фоне холма, точно призрак, смутно маячил высокий вяз.
Я направился было к дому — и тут цепкие пальцы ухватились за мои брюки. Вздрогнув, я опустил глаза — оказалось, я забрел в кусты.
There had been no bush in the garden the last time I had seen it; there had been only the purple flowers. But I think I guessed what might have happened even before I stooped to have a look.
Squatting there, I squinted along the ground and in the first grey light of the coming day, I saw there were no flowers. Instead of a patch of flowers there was a patch of little bushes, perhaps a little larger, but not much larger than the flowers.
Когда я в последний раз проходил по саду, никаких кустов здесь не было, только лиловые цветы. Но еще прежде, чем я нагнулся посмотреть, за что зацепился, мелькнула догадка.
Я присел на корточки, вгляделся — и в сером предутреннем свете увидел: цветов не стало. На месте лилового цветника растут невысокие кустики, лишь чуть повыше и пораскидистей тех цветов.
I hunkered there, with a coldness growing in me—for there was no explanation other than the fact that the bushes were the flowers, that somehow the Flowers had changed the flowers that once had grown there into little bushes. And, I wondered wildly, what could their purpose be?
Even here, I thought—even here they reach out for us. Even here they play their tricks on us and lay their traps for us. And they could do anything they wanted, I supposed, for if they did not own, at least they manipulated this corner of the Earth entrapped beneath the dome.
I put out a hand and felt along a branch and the branch had soft-swelling buds all along its length. Springtime buds, that in a day or so would be breaking into leaf. Springtime buds in the depth of summer!
Сижу на корточках, смотрю, а внутри медленно холодеет: объяснение может быть только одно — эти кустики и есть цветы, каким-то образом те Цветы, жители другого мира, превратили мои здешние цветы в эти кустики. Но зачем, зачем?!
Значит, даже и здесь, у нас дома, они нас могут настичь. Даже здесь они вольны разыгрывать с нами свои шуточки и расставлять нам ловушки. Что им вздумается, то и сделают: они накрыли этот уголок нашей Земли куполом времени — и хоть они еще не вполне здесь хозяева, но уже вмешиваются в нашу жизнь.
Ощупываю одну ветку — на ней по всей длине набухли мягкие почки. Весенние почки, еще день-другой, и они лопнут, и проклюнется молодой лист. Весенние почки в разгар лета!
I had believed in them, I thought. In that little space of time toward the very end, when Tupper had ceased his talking and had dozed before the fire and there had been something on the hillside that had spoken to me and had walked me home, I had believed in them.
Had there been something on that hillside? Had something walked with me? I sweated, thinking of it.
I felt the bulk of the wrapped time contraption underneath my arm, and that, I realized, was a talisman of the actuality of that other world. With that, I must believe.
Но ведь я в них поверил. В те немногие последние минуты, когда Таппер умолк и задремал у костра, а на склоне холма появилось Нечто и поговорило со мною и проводило меня домой, — в те минуты я в них поверил.
Да полно, было ли там что-то на холме? Провожало ли оно меня? — спрашиваю себя теперь, обливаясь холодным потом.
Под мышкой у меня все еще осторожно прижат завернутый в куртку шар — «машинка времени»: вот он, талисман, ощутимое доказательство, что тот, другой мир не примерещился мне, а и вправду существует. Значит, надо верить.