— Я слыхал, их всех в Кабуле взрывом накрыло, — ответил Кандыба, делая затяжку.
Они сидели в кузове под брезентом близ заднего борта «Урала», а гробы, один на другом были уложены ближе к кабине.
— По телевизору говорили, что смертники на машине с тротилом в самую казарму въехали и взорвали нах.
— Слыш, а воще, нахера наших пацанов в этот Афган послали? Мы ведь там были уже.
— Не мы были, а москали, — влез в разговор прапорщик Лупандо, — а москаль, вин рази чоловик?
— Ну, а мы нахера туда теперь полезли в Афган? — продолжал недоумевать Кандыба.
— Дурак ты, Кандыба, — сплюнув на пол, сказал Лупандо, — мы в НАТу вступимо, мы Европа, це другое дило.
— Якое такое другое дило? — пожал плечами Кандыба, — москали и те оттуда ушли, а наших хлопцев нахера туды было посылати?
— Ану стой! Эти откуда пронюхали!
Полковник резко хватанул плечо сержанта, что рулил их «УАЗиком».
Выезд с аэродрома был перегорожен двумя «НИВАми» и микроавтобусом с надписью «телепобачинье» по борту.
Полковник резко открыл дверцу и вышел, ослепленный вспышками камер.
— Пан полковник, покажите нам гробы!
— Шановний пан полковнику, скажите, а правда, что вы везете сто гробов?
— Товарищ полковник, дайте интервью радио Эхо Москвы…
— Шановны пану полковнику, а правда, что вы тоже служили в Афганистане при советах?
— Товарищ полковник, среди убитых были ваши подчиненные?
— А правда, там среди убитых есть тело сына кандидата в президенты?
Полковник ступил на асфальт.
Полковник вообще-то, как человек до мозга костей военный, привык, что когда нога его ступает на асфальт плаца, полк замирает, а дежурный офицер, глотая от волнения слова, орет, выпучив глаза, — «смирно», — и пропечатав несколько шагов строевым, докладывает потом, что за время отсутствия полковника в полку, происшествий не случилось.
Полковник привык к порядку. И поэтому, он ненавидел этих расхлюстанный, этих расхристанных волосатиков с проткнутыми ушами, губами и ноздрями, этих педиков, этих ВИЧ-носителей, этих проституток, которые только и делают, что сосут друг у дружки и пишут потом всякие гадости про армию, про то, как мол полковники и генералы воруют, да дачи под Киевом строят…
— А ну, все прочь отсюда! — подняв руку, гаркнул полковник, — прапорщик, очистить дорогу!
Послышались отрывистые команды, отдаваемые прапорщиком.
— Рудых, Павленко, Штыков, Ксендзюк, Бойко, с оружием к машине!
Несколько солдат гулко спрыгнули с заднего борта «Урала» и увлекаемые прапорщиком, начали теснить журналистов к телевизионному автобусу.
— Это незаконно!
— Прекратите пихаться, здесь женщины!
— Вы ответите за это в Страсбурге, полковник!
Послышался характерный звук разбиваемой об асфальт дорогой фото-камеры.
Кто-то пискнул, кто-то ойкнул.
— Поехали, нахер отсюда, итак тошно, а теперь еще и в газеты попадем, — сплюнув на асфальт, сказал полковник прапорщику и полез в свой «УАЗик».
— ****ый Кушма, ебаный козел Кузьмук…
Справжні шотландські віскі «Джоні Вокер» червона і чорні етикетки це добрий старий і перевірений часом бренд на ринку чоловічих задоволень.
А в этот самый момент, тот самый Иван Леонидович Кушма, которого полковник Стасюк только что в сердцах наградил нелестным прилагательным на «ё», в тот самый момент — сидел этот самый Кушма в своем кабинете, расположенном на втором этаже президентской резиденции на улице Банковой «десять», в доме Городецкого, который киевляне прозвали еще «домом с химерами».
Когда в кабинет Ивана Леонидовича без стука вошел секретарь, Кушма заказывал по телефону меню.
— Исть будьмо, чи шо? — сделав иронические бровки, спросил Кушма своего управляющего.
— Боржч зварыты, Ивану Леонидович? — угодливым, как в мультике про Буратино, голоском отозвался из трубки управляющий.
— Може будэ и боржч, — согласился Кушма.
— З капустою? — поинтересовался управляющий.
— З капустою нэхай москали з маланцами едять, а мнэ природному казаку, звары со шкварками, да з фасолью, сам знаешь.
— Иван Леонидович, Иван Леонидович, — встрял в гастрономический разговор просунувшийся в дверь секретарь, — Иван Леонидович, вам сейчас Хребст звонить будет.
Секретарь, Василь Игнатович Кобза по образованию был историком, а по профессии — профессором Киевского университета. До перестройки Горбачева Кобза был заведующим кафедры истории партии. В конце восьмидесятых, когда партия вышла из университетской моды, Василь Игнатович написал несколько статей в Вестник Украины про то, как украинцы вообще во всем были раньше и лучше русских, и про то, как украинская культура всегда превосходила московскую. Его заметили, и в начале девяностых пригласили в администрацию Леонида Кравчука, где Василь Кобза занимался редактированием статей и речей первого президента Украины. Кушме же, Кобза пришелся и глянулся не столько своим крайне рьяным национализмом, сколько умением сгибать длинный и тонкий стан в почтительном поклоне. Во всем доме Городецкого только один Василь Игнатович мог так низко и учтиво поклониться хозяину, чтобы чупрына на бритой голове красиво упала бы и свесилась, чуть не до полу.
— Хребст сейчас звонить будет, Иван Леонидович.
— Ну и!? — Кушма как всегда в критических ситуациях, перешел на русский, — и что? Чего ему надо?