Современные исследования по хронологии заставляют нас вновь вспомнить о забытых спорах XVIII века. Тогда скалигеровско-миллеровская школа победила. Но сегодня обнаруживается, что в одержавшей верх версии кроются глубокие противоречия, что она ошибочна. С другой стороны, оказывается, что те представления русского общества XVII–XVIII веков о своей истории, которые жестко подавлялись в ходе внедрения скалигеровской версии, зачастую были правильными.
Во 2-й книге настоящего издания мы подчеркнули то поразительное обстоятельство, что принятая сегодня версия русской истории была создана в XVIII веке, причем исключительно иностранцами — немцами Миллером, Байером, Шлёцером и др. Возникает вопрос: а что же русские ученые? Как русское образованное общество могло допустить столь бесцеремонное вмешательство в такую важнейшую область науки и культуры, как отечественная история? Ведь ясно, что разобраться в сложнейших проблемах русской истории иноземцу труднее, чем своему.
Вот почему полезно приподнять завесу над почти забытой в наши дни картиной яростной борьбы, которая велась в XVIII веке в академических кругах вокруг принципиальных вопросов отечественной истории. Воспользуемся уже редкой сегодня книгой М.Т. Белявского «М.В. Ломоносов и основание Московского университета», изданной в 1955 году к 200-летию основания МГУ. Оказывается, борьба за русскую историю была существенной частью движения русского общества XVIII века за право иметь отечественную науку. В ту эпоху это право было под большим вопросом. Во главе движения стоял великий М.В. Ломоносов. Во главе иностранцев, стремившихся — при нескрываемой поддержке романовского императорского двора — подавить русскую национальную научную мысль, находился историк Г. Миллер.
В 1749–1750 годах Ломоносов выступил против новой в то время версии русской истории, создаваемой на его глазах Г. Миллером и Г. Байером. Он подверг критике только что увидевшую свет диссертацию Миллера «О происхождении имени и народа российского», дал уничтожающую характеристику трудов Байера по русской истории. «Мне кажется, — писал он о Байере, — что он немало походит на некоторого идольского жреца, который, окурив себя беленою и дурманом и скорым на одной ноге вертением, закрутив свою голову, дает сумнительные, темные, непонятные и совсем дикие ответы». Так началась борьба за русскую историю.
Процитируем М.Т. Белявского: «С этого времени занятия вопросами истории становится для Ломоносова такой же необходимостью, как и занятия естественными науками. Более того, в 1750-х годах в центре занятий Ломоносова оказываются гуманитарные науки и в первую очередь история. Ради них он идет даже на то, чтобы отказаться от обязанностей профессора химии… В переписке с Шуваловым он упоминал свои работы „Описание самозванцев и стрелецких бунтов“, „О состоянии России во время царствования государя царя Михаила Федоровича“, „Сокращенное описание дел государевых“ (Петра Великого), „Записки о трудах монарха“. Однако ни этих трудов, ни многочисленных документов, которые Ломоносов намеревался опубликовать в виде примечаний, ни подготовленных материалов, ни рукописи II и III части I тома (имеется в виду труд Ломоносова „Древняя Российская История“ — Авт.) до нас не дошло. Они были конфискованы и исчезли бесследно».
Правда, первая часть «Древней Российской Истории» Ломоносова все же была опубликована. Но история ее публикации чрезвычайно сложная и запутанная. «Издание ее всячески тормозилось, и, начав печататься в 1758 году, книга вышла из печати лишь после смерти Ломоносова». Напомним, что Ломоносов умер в 1765 году. В обстановке высокого накала борьбы идей не исключено, что от имени Ломоносова было опубликовано нечто совсем другое, не то, что он на самом деле написал. В лучшем случае его труд был урезан и отредактирован, если не переписан заново под иным, несвойственным автору углом зрения. Такое предположение тем более вероятно, что практически то же самое и в то же время происходило с трудами крупного русского историка В.Н. Татищева (см. выше). Их после его смерти издавал Миллер по неким «черновикам Татищева». А сам труд Татищева загадочно исчез. Кто мог помешать торжествующему Миллеру, под полный контроль которого Романовы отдали тогдашнюю русскую историческую науку, выпустить труды Ломоносова в искаженном виде? Надо сказать, что подобный прием — «забота» о публикации трудов научного оппонента после его смерти — характеризует остроту противоборства вокруг проблем русской истории. Русская история в ту эпоху выступала предметом далеко не чисто академических споров. Как Романовым, так и их идейным единомышленникам в лице царствующих особ Западной Европы была нужна искаженная русская история. Известные нам на сегодняшний день публикации исторических произведений Татищева и Ломоносова, скорее всего, представляют собой подделки.
Вернемся к началу противоборства Ломоносова с Миллером. Немецкая профессура под разными предлогами добивалась удаления Ломоносова и его сторонников из Академии наук. Эта «научная деятельность» развернулась не только в России. Ломоносов был ученым с мировым именем. Были приложены все усилия, чтобы опорочить Ломоносова перед мировым научным сообществом. При этом в ход были пущены все средства. Всячески старались принизить значение работ Ломоносова в области естественных наук, где его авторитет был очень высок. Достаточно сказать, что он состоял членом нескольких иностранных академий — Шведской с 1756 года, Болонской с 1764 года.
М.Т. Белявский пишет: «В Германии Миллер инспирировал выступления против открытий Ломоносова и требовал его удаления из академии». Этого сделать в то время не удалось. Однако противникам Ломоносова удалось добиться назначения академиком по русской истории Шлёцера. «Шлёцер… называл Ломоносова „грубым невеждой, ничего не знавшим, кроме своих летописей“… Вопреки протестам Ломоносова, Екатерина II назначила Шлёцера академиком. При этом он не только получал в бесконтрольное пользование все документы, находящиеся в академии, но и право требовать все, что считал необходимым, из императорской библиотеки и других учреждений. Шлёцер получал право представлять свои сочинения непосредственно Екатерине… В черновой записке, составленной Ломоносовым „для памяти“ и случайно избежавшей конфискации, ярко выражены чувства гнева и горечи, вызванные этим решением: „Беречь нечево. Все открыто Шлёцеру сумасбродному. В российской библиотеке несть больше секретов“.
Миллер и его соратники имели полную власть не только в академической гимназии в Петербурге, где велась подготовка будущих студентов. Ею руководили немцы Миллер, Байер и Фишер. В гимназии „учителя не знали русского языка… ученики же не знали немецкого. Все преподавание шло исключительно на латинском языке… За тридцать лет (1726–1755) гимназия не подготовила ни одного человека для поступления в университет“. Из этого был сделан вывод о том, что „единственным выходом является выписывание студентов из Германии, так как из русских подготовить их будто бы все равно невозможно“».
«Ломоносов, — пишет М.Т. Белявский, — оказался в самой гуще борьбы… Работавший в академии выдающийся русский машиностроитель А.К. Нартов подал в Сенат жалобу. К жалобе Нартова присоединились русские студенты, переводчики и канцеляристы, а также астроном Делиль. Смысл и цель их жалобы совершенно ясны… — превращение Академии Наук в русскую не только по названию… Во главе комиссии, созданной Сенатом для расследования обвинений, оказался князь Юсупов… Комиссия увидела в выступлении А. Нартова, И.В. Горлицкого, Д. Грекова, П. Шишкарева, В. Носова, А. Полякова, М. Коврина, Лебедева и др… „бунт черни“, поднявшейся против начальства».
При этом надо заметить, А.К. Нартов был крупнейшим специалистом в своей области, «создателем первого в мире механического суппорта — изобретения, сделавшего переворот в машиностроении».
Снова обратимся к книге М.Т. Белявского. Русские ученые, подавшие жалобу, писали в Сенат: «Мы доказали обвинения по первым 8 пунктам и докажем по остальным 30, если получим доступ к делам». «Но… за „упорство“ и „оскорбление комиссии“ были арестованы. Ряд из них (И.В. Горлицкий, А. Поляков и др.) были закованы в кандалы и „посажены на цепь“. Около двух лет пробыли они в таком положении, но их так и не смогли заставить отказаться от показаний. Решение комиссии было поистине чудовищным: Шумахера и Тауберта наградить, Горлицкого казнить, Грекова, Полякова, Носова жестоко наказать плетьми и сослать в Сибирь, Попова, Шишкарева и других оставить под арестом до решения дела будущим президентом академии.
Формально Ломоносов не был среди подавших жалобу на Шумахера, но все его поведение в период следствия показывает, что Миллер едва ли ошибался, когда утверждал: „господин адъюнкт Ломоносов был одним из тех, кто подавал жалобу на г-на советника Шумахера и вызвал тем назначение следственной комиссии“. Недалек был, вероятно, от истины и Ламанский, утверждавший, что заявление Нартова было написано большей частью Ломоносовым. В период работы комиссии Ломоносов активно поддерживал Нартова… Именно этим были вызваны его бурные столкновения с наиболее усердными клевретами Шумахера — Винцгеймом, Трускотом, Миллером и со всей академической конференцией… Комиссия, приведенная в ярость поведением Ломоносова, арестовала его… В докладе комиссии, который был представлен Елизавете, о Шумахере почти ничего не говорится. „Невежество и непригодность“ Нартова и „оскорбительное поведение“ Ломоносова — вот лейтмотив доклада. Комиссия заявила, что Ломоносов „за неоднократные неучтивые, бесчестные и противные поступки как по отношению к академии, так и к комиссии, и к немецкой земле“ подлежит смертной казни, или, в крайнем случае, наказанию плетьми и лишению прав и состояния. Почти семь месяцев Ломоносов просидел под арестом в ожидании утверждения приговора… Указом Елизаветы он был признан виновным, однако „для его довольного обучения“ от наказания „освобожден“. Но одновременно с этим ему вдвое уменьшилось жалованье, и он должен был „за учиненные им предерзости“ просить прощения у профессоров… Миллер составил издевательское „покаяние“, которое Ломоносов был обязан публично произнести и подписать… Это был первый и последний случай, когда Ломоносов вынужден был отказаться от своих взглядов».
Эта борьба продолжалась в течение всей жизни Ломоносова. «Благодаря стараниям Ломоносова в составе академии появилось несколько русских академиков и адъюнктов». Однако «в 1763 году по доносу Тауберта, Миллера, Штелина, Эпинусса и других Екатерина даже совсем уволила Ломоносова из академии». Но вскоре указ об его отставке был отменен. Причиной была популярность Ломоносова в России и признание его заслуг иностранными академиями. Тем не менее, Ломоносов был отстранен от руководства географическим департаментом, а вместо него туда был назначен Миллер. Была сделана попытка «передать в распоряжение Шлёцера материалы Ломоносова по языку и истории».
Последний факт особенно многозначителен. Если даже при жизни Ломоносова были сделаны попытки завладеть его архивом по русской истории, то что же можно сказать о судьбе собранных им уникальных материалов в дальнейшем? Цитируем книгу М.Т. Белявского: «Навсегда утрачен конфискованный Екатериной II архив Ломоносова. На другой день после его смерти библиотека и все бумаги Ломоносова были по приказанию Екатерины опечатаны гр. Орловым, перевезены в его дворец и исчезли бесследно». Сохранилось письмо Тауберта к Миллеру. В нем отправитель, «не скрывая своей радости… сообщает о смерти Ломоносова и добавляет: „На другой день после его смерти граф Орлов велел приложить печати к его кабинету. Без сомнения в нем должны находиться бумаги, которые не желают выпустить в чужие руки“».
Таким образом, «творцы русской истории» — Миллер и Шлёцер и другие — все-таки добрались до архива Ломоносова. И его книги, бумаги, коллекции, естественно, исчезли. Зато после семилетней проволочки был наконец издан — и совершенно ясно, под контролем Миллера и Шлёцера, — труд Ломоносова по русской истории. И то всего лишь первый том. Скорее всего, пристрастно переписанный представителями миллеровской исторической школы. А остальные тома попросту «исчезли». Наверное, с ними возиться не захотели. Так получилось, что имеющийся сегодня в нашем распоряжении «труд Ломоносова по истории» удивительным образом согласуется с миллеровской точкой зрения на историю. Даже непонятно, зачем тогда Ломоносов так яростно и столько лет спорил с Миллером? Зачем обвинял Миллера в фальсификации русской истории, если сам, в своей опубликованной «Истории», так послушно соглашается с Миллером по всем пунктам? Угодливо поддакивает ему в каждой строчке.
Наше мнение. От имени Ломоносова было опубликовано, что великий русский ученый совсем не то написал на самом деле. Надо полагать, Миллер с большим удовольствием в нужном для себя ключе «подготовил к изданию» первую часть труда Ломоносова. Остальное уничтожил. Почти наверняка там было много интересного. Такого, чего ни Миллер, ни Шлёцер, ни другие «русские историки» не могли пропустить в печать.
Если наша мысль верна, то, редактируя (или даже переписывая) труд Ломоносова, Миллер с неизбежностью должен был оставить следы своего «авторского стиля» в его «Истории». Данный эффект можно попытаться обнаружить, применив методику авторского инварианта, найденного в работах В.П. Фоменко и Т.Г. Фоменко. Инвариант (частота употребления всех служебных слов) позволяет обнаруживать плагиат и выявлять писателей с близким авторским стилем.
Н.С. Келлиным в Институте прикладной математики имени М.В. Келдыша (Москва) было проведено сравнение соответствующих текстов Миллера и Ломоносова на основе указанного инварианта. Результат оказался однозначным. Выяснилось, что действительно авторский инвариант Миллера чрезвычайно близок к инварианту «Истории» Ломоносова. И очень сильно отличается от авторского инварианта М.В. Ломоносова, вычисленного по его автографам, то есть по произведениям, заведомо принадлежащим перу М.В. Ломоносова. Это доказывает факт подделки опубликованной от имени М.В. Ломоносова «Российской Истории». Доказано, что опубликованный после смерти Ломоносова текст «Истории» перу Ломоносова не принадлежит (см. статью Н.С. Келлина и авторов настоящей работы в «Вестнике Московского университета», серия филологическая, № 1, 1999).
В нашей реконструкции высказана мысль о том, что Великий Новгород русских летописей — это в действительности Ярославль на Волге либо группа известных древнерусских городов вокруг него. Некоторое время назад прямое подтверждение этой реконструкции получили сотрудники Саратовского государственного технического университета А.И. Карагодов и В.П. Черепанов. Оказывается, о том, что Великий Новгород находился на Волге, сообщали в XVI веке немецкие наемники Таубе и Крузе, состоявшие на службе в опричнине Ивана Грозного. Цитируем фрагмент из книги К. Валишевского «Иван Грозный» издания 1912 года: «Иностранные летописцы и историки той эпохи (якобы XVI века — Авт.) нарисовали страшную и отвратительную картину жизни опричнины и ее создателя (Ивана Грозного — Авт.). Но можно ли доверять, например, рассказу Таубе и Крузе? Повествуя об убийствах в Новгороде, как очевидцы этого события, они помещали город на берегу Волги».
Мы видим, что историк скалигеровской школы Валишевский не считает возможным доверять свидетельствам Таубе и Крузе. В качестве аргумента он ссылается на их утверждение (разумеется, противоречащее скалигеровско-романовской версии истории), что Великий Новгород, разгромленный Иваном Грозным, находился на Волге. Но ведь сообщение Таубе и Крузе идеально согласуется с нашей реконструкцией. Счастливым образом оно избежало пристального внимания романовских редакторов XVII века, старательно «вычищавших» русскую историю от правдивых сообщений очевидцев.
Кстати, в компетентности Таубе и Крузе сомневаться не приходится. Они были не просто очевидцами событий в Новгороде на Волге. Р.Г. Скрынников пишет: «Царь не только защищал еретиков, но и приблизил к себе некоторых из них. Он зачислил в опричнину… И. Таубе и Э. Крузе». Надо полагать, что непосредственные участники похода Таубе и Крузе хорошо знали, где находится Новгород, который разгромил Иван IV Грозный.
Обратимся к вопросу о знаменитых семи чудесах света. Мы воспользуемся, например, книгой А.А. Нейхардта и И.А. Шишовой, которая называется «Семь чудес древнего мира» (М.: Наука, 1986).
Считается, что ими были семь замечательных сооружений древнего мира, известных своей красотой и грандиозностью. Ученые утверждают, что все эти чудеса, за исключением египетских пирамид, были разрушены в средние века и до наших дней не сохранились.
Эти «семь чудес света» таковы:
1) пирамиды Египта (сохранились);
2) сады Семирамиды, то есть висячие сады Вавилона (разрушены);
3) храм Артемиды Эфесской (разрушен);
4) Статуя Зевса Олимпийского (разрушена);
5) Галикарнасский мавзолей (разрушен);
6) Колосс Родосский (разрушен);
7) Александрийский маяк на Фаросе (разрушен).
После всего того, что нам стало известно об «античности», было бы интересно понять, о каких чудесах света так часто рассказывали «античные» писатели. Писавшие, как мы теперь понимаем, в XV–XVII веках. Отметим, что некоторые из «семи чудес» мы уже отождествили с реальными сооружениями средних веков. Это — египетские пирамиды и «сады Семирамиды». Пирамиды существуют до сих пор, а «сады Семирамиды», созданные в XVI веке, существовали еще в XVII–XVIII веках в Московском Кремле. Как мы постараемся показать ниже, почти все другие «чудеса света» отнюдь не «утрачены», а либо существуют до настоящего времени, либо были разрушены совсем недавно.
По поводу выдающейся роли пирамид Египта в истории человеческой цивилизации у нас нет расхождений со скалигеровской версией (за исключением, разумеется, их датировки). Действительно, эти гигантские сооружения по праву считались «чудом света» и обычно занимали первое место в перечислении. Итак, «первое чудо света» существует до сих пор.
По поводу «садов Семирамиды», или висячих садов Вавилона, мы уже высказались выше, в разделе, посвященном истории Московского Кремля. Мы указали на знаменитые царские сады, устроенные на крыше кремлевского дворца в Москве. Напомним, что скалигеровские историки и археологи не могут сегодня указать реальных остатков «висячих садов Семирамиды» в Азии, куда они ошибочно поместили библейский Вавилон. Оказавшись в тупике, решили объявить ими несколько старых полузасыпанных земляных траншей около небольшого городка в современном Ираке. Кстати, при чем здесь висячие сады? Ведь сады Семирамиды «висели в воздухе», а не росли на земле.
На эти естественные вопросы современные историки предпочитают не отвечать. А.А. Нейхардт и И.А. Шишова уклончиво пишут: «Только по описаниям древних авторов можно представить себе все великолепие стен, зданий и храмов, некогда составлявших славу древнего Вавилона». «Возле незначительного иракского городка Хилле вся поверхность земли, состоящая из невысоких, как бы расплывшихся холмов, изрезана глубокими траншеями. Они пересекаются между собой, расходятся в разные стороны. В срезах этих траншей видны следы полуразрушенной кирпичной кладки — это все, что осталось от дворца и садов вавилонского царя». «За две тысячи лет (якобы — Авт.) все сровнялось с землей — и храмы, и укрепления, когда-то поражавшие своей необыкновенной мощью и неприступностью». Совершенно ясно, что при желании какие-то сооружения, напоминающие сады, также как и описанные здесь траншеи, можно найти во многих местах, где ведутся археологические раскопки. Где доказательства, что эти траншеи — остатки садов Семирамиды, одного из чудес света? Этих доказательств нет.
Считается, что этот величественный храм, слава о котором прогремела по всему древнему миру, был построен в Эфесе, в Малой Азии. На наш взгляд, это предположение ошибочно. Недаром историки и археологи не могут указать никаких более или менее заметных следов знаменитого храма возле небольшой турецкой деревни, необоснованно объявленной «великим древним Эфесом». В конце концов, не найдя никаких остатков, выступающих над поверхностью земли, археологи приступили к раскопкам. «Почти семь лет экспедиция, руководимая английским инженером Вудом, вела раскопки в Малой Азии, на месте древнего Эфеса… После длительных поисков Вуд, наконец, нашел первые следы знаменитого храма Артемиды Эфесской. Святилище Артемиды — Артемисион — было главной достопримечательностью древнего Эфеса, богатейшего торгового центра древней Греции» (А.А. Нейхардт, И.А. Шишова).
Прямо скажем, что за семь лет нашли немного. Пишут так: «Остатки лучшего из эфесских строений — Артемисиона — оказались ничтожно малы… Не сохранилась и статуя богини, внешний вид которой восстанавливают по изображению на монете и с помощью найденной в 1956 г. копии. Археологи и архитекторы воссоздают с уверенностью только план знаменитого святилища».
Правильно ли искать грандиозный храм Артемиды среди пустынных болот? Если верить скалигеровской истории, то крупнейший торговый город Эфес в средние века превратился в захолустье на болотах. Вот что пишут по этому поводу: «Наносы реки Каистра постепенно скрыли остатки разрушенного храма, погрузившиеся в вязкое болото. Город Эфес потерял всякое значение в средние века…
Когда почти столетие назад археологи пришли на землю древнего Эфеса, они нашли здесь лишь скромную турецкую деревню. Все вокруг изменилось. На месте гавани простиралось болото. От моря, когда-то подступавшего к городу, остались лишь небольшие озера». Следы мраморной вымостки, поспешно объявленные «остатками Артемисиона», «обнаружили в болоте на глубине 6 метров, где воду нужно было откачивать помпами». Какое-то средневековое селение тут, конечно, было. Во всяком случае, нашли остатки древнего театра, кое-какие барельефы. Но такие следы встречаются в современной Турции на каждом шагу.
Поэтому возникает естественное желание поискать знаменитый храм Артемиды где-то в другом месте. Может быть, он существует до сих пор? Как и сам великий торговый город Эфес!
Выскажем следующую мысль. Храм Артемиды Эфесской — это знаменитый гигантский храм Святой Софии в Константинополе = Стамбуле = Царь-Граде = Трое = Иерусалиме. Это великолепное сооружение, как мы объясняли выше, было, по-видимому, первым опытом строительства грандиозных храмов. Большая София, построенная, по-видимому, в XV–XVI веках, производила огромное впечатление на современников. Даже сегодня этот храм поражает своим великолепием. Между прочим, в названии «древнего» города Эфес явственно звучит имя София, прочитанное в обратном порядке: Эфес — София. Так что, говоря о храме Артемиды в Эфесе, «античные» писатели вполне могли иметь в виду храм Софии.
С полным основанием гигантский храм Святой Софии в Стамбуле мог быть объявлен «чудом света».
Теперь становится понятным, почему историки, ссылаясь на «древних» авторов, заявляют, что «на месте разрушенного храма Артемиды была выстроена христианская церковь». Скорее всего, это отражение того обстоятельства, что храм Святой Софии в XV–XVI веках был еще христианской церковью. Лишь потом, не ранее XVII века, он был перестроен в мечеть.