Милях в двух от ранчо они увидели едва заметное облачко пыли над зелеными волнами мескита.
Спустя двадцать минут до них явственно донесся цокот копыт, а еще через пять минут из зарослей вынырнула пара серых лошадок, истомившихся по овсу и мчавших полупустой фургон с такой легкостью, словно он был игрушечный. Со стороны хижин донесся крик: «El Amo! El Amo!» . Четверо мексиканских мальчишек бросились распрягать лошадей. Ковбои приветствовали прибывший фургон восторженными воплями.
Рэнс Трусдэл бросил поводья на землю и рассмеялся.
— Ищите под парусиной, ребята, — сказал он. — Знаю, чего вы дожидаетесь. Если Сэм еще раз выкинет такую штуку, мы сделаем из его желтых ботинок мишень для стрельбы. Там два ящика. Вытаскивайте их и курите. Всем вам невтерпеж, знаю.
Миновав дождливый район, Рэнс снял с жердей парусиновый верх и бросил его прямо на товары в фургоне. Шесть пар нетерпеливых рук стянули парусину и стали рыться среди мешков и одеял в поисках ящиков с табаком.
Верзила Коллинз, табачный ходок от лагеря Сан-Габриэль, пользовавшийся самыми длинными стременами во всем Техасе, запустил в фургон длинные, как оглобли, руки. Он наткнулся на что-то гораздо более твердое, чем связка одеял, и выволок на свет божий нечто жуткое — грязный бесформенный башмак, скрепленный проволокой и бечевкой. Из рваного края его, точно голова и ноги из панциря потревоженной черепахи, выглядывали пальцы человеческой ноги.
— Ой, ой! — завопил Коллинз. — Рэнс, у тебя тут в поклаже и трупы есть! Что это еще за попрыгунчик?
Курчавый выполз из долгих объятий Морфея, как отвратительный червь из норы. Он высвободился из-под груды мешков и одеял и сидел, осоловело хлопая глазами, как пропойца с похмелья. Лицо его было багровым, одутловатым и помятым и напоминало кусок говядины самого дешевого сорта. Глаза казались заплывшими щелками, нос походил на маринованную свеклу, а волосы были всклокочены до такой степени, что по сравнению с ними самые дикие космы показались бы ухоженными локонами Клео де Мерод.
Рэнс соскочил с сиденья и, выпучив глаза, уставился на привезенный им необычный груз.
— Эй ты, овца приблудная, что ты делаешь в моем фургоне? Ты как сюда попал? — спросил он.
Ковбои в восторге окружили фургон. На время они даже позабыли о куреве. Курчавый медленно вертел головой по сторонам. Он огрызался как скочтерьер, и в спутанной бороде белели оскаленные зубы.
— Где я? — прохрипел он пересохшей глоткой. — Какая-то треклятая ферма посреди поля! Какого черта вы приволокли меня сюда? Просил я вас, что ли? Ну чего уставились, охламоны? Отвечайте, или я вам всем морды расквашу.
— Вытащи его, Коллинз, — распорядился Рэнс.
Курчавый поскользнулся и грохнулся навзничь, стукнувшись лопатками об землю. Потом поднялся и сел на ступени лавки, обхватив колени руками, дрожа от обиды и криво усмехаясь.
Тэйлор вытащил наконец ящик с табаком и сбил с него крышку. Шесть самокруток задымили, неся мир и прощение Сэму Ревелу.
— Как ты попал в мой фургон? — снова спросил Рэнс, но на этот раз тоном, требующим ответа.
Курчавому была знакома эта интонация. Так к нему часто обращались кондуктора тормозных вагонов и важные типы в синем с дубинками в руках.
— Я? — проворчал он. — Это вы меня спрашиваете? Я, видишь, собирался заночевать в отеле Менджера, да камердинер на беду забыл мою пижаму. Вот я и залез в фургон на заезжем дворе, понял? Но везти меня на эту цветущую ферму я вас не просил, понял?
— Что это такое, Мустанг? — спросил Малявка Роджерс, в возбуждении забывший про самокрутку. — Чем оно питается?
— Это ящерозавр, Малявка, — ответил Мустанг. — Та самая тварюга, что орет по ночам «вилли-валло» на деревьях в долине. Вот только не знаю — кусается он или нет.
— Ошибаешься, Мустанг, — ввязался в беседу Верзила Коллинз, — у ящерозавров восемнадцать ног и плавники на спине. А этот вон — он бронкоящер. Он под землей живет и кормится вишнями. Отойдите от него подальше. А то шваркнет хвостом — и фермы как не бывало!
Сэм, слывший среди ковбоев космополитом, потому что знал по имени всех барменов в Сан-Антонио, появился в дверях лавки. Он лучше разбирался в естественных науках.
— По-моему, это просто перекати-поле, — заявил он. — Ты где подобрал этого бродягу, Рэнс? Собираешься открыть на ранчо монастырскую гостиницу для нечестивцев?
— Слышь-ка, ребята, — сказал Курчавый, о чью бронированную грудь обламывались все стрелы остроумия, — может, кто из вас, умников, даст мне глотку промочить? Гогочите себе сколько влезет, мне плевать. Я вчера, кажется, до чертиков нализался. — Он обернулся к Рэнсу: — Эй вы там! Это вы уволокли меня на вашей окаянной степной посудине, как вербовщик матроса с попойки. Просил я вас везти меня на эту ферму? Мне опохмелиться надо. Я на куски разваливаюсь, понял?
Рэнс видел, что нервы бродяги напряжены до предела. Он отрядил одного из мексиканских мальчишек в дом за стаканом виски.
Курчавый жадно выпил. В глазах его зажглась искорка благодарности, и в них появилось осмысленное выражение, точь-в-точь как у верного пса.
— Благодарствую, босс, — сказал он, сразу успокоившись.
— Отсюда до ближайшей железной дороги не меньше тридцати миль. А до ближайшего кабака — так и все сорок, — сказал Рэнс.
Курчавый бессильно опустился на ступени лавки.
— Ну, раз уж ты тут — пошли со мной, — сказал фермер. — Не выгонять же тебя в степь. Тебя и кролик на куски раздерет.
Он повел Курчавого к большому навесу, где стояли повозки. Там он поставил складную парусиновую койку и принес одеяла.
— Спать ты, верно, не сможешь, — сказал Рэнс, — поскольку ты свистел носом двадцать четыре часа подряд. Но можешь пробыть тут до утра. Я велю Педро принести тебе чего-нибудь пожевать.
— Не смогу! — фыркнул Курчавый. — Да я неделю подряд могу проспать. Слышь-ка, приятель, а подымить у тебя не найдется?
Пятьдесят миль проехал Рэнсом Трусдэл в этот день.
И все же вот что он сделал.
Старый Киова Трусдэл сидел в своем плетеном кресле и читал при свете большой керосиновой лампы. Рэнс положил у его локтя пачку свежих газет, привезенных из города.
— Вернулся, Рэнс? — сказал старик, поднимая взгляд. — Сын, — продолжал старый Киова, — я сегодня весь день думаю о том, про что мы с тобой толковали.
Я хочу, чтобы ты еще раз подтвердил мне то, что сказал.
Я жил ради тебя. Чтобы оберечь тебя, я сражался с волками, индейцами и белыми висельниками. Матери своей ты не помнишь. Я научил тебя метко стрелять, лихо скакать верхом и честно жить. Я из кожи лез, чтобы нажить побольше долларов, и все они достанутся тебе. Ты будешь богачом, Рэнс, когда моя жизнь дотлеет, как головешка от костра. Это я вылепил тебя таким, каков ты есть. Я вылизывал тебя, как самка леопарда вылизывает своих детенышей. Ты не только за себя в ответе. Не забывай, что в тебе течет кровь Трусдэлов. Ну а теперь, я думаю, мы покончим с этой чепухой насчет девушки из семьи Куртисов?
— Повторяю вам еще раз, — раздельно произнес Рэнс. — Раз во мне течет кровь Трусдэлов и вы мой отец, то я никогда не женюсь на девушке из семьи Куртисов.
— Славный мальчик, — сказал старый Киова. — Ну а теперь ступай поужинай.
Рэнс пошел на кухню, находившуюся в глубине дома. Педро, повар-мексиканец, вскочил, чтобы подать ужин, который подогревался на плите.
— Дай мне только чашку кофе, Педро, — сказал Рэнс и стоя выпил ее. — И вот еще что… Под навесом для фургонов на койке лежит бродяга. Вынеси ему поесть, да побольше захвати, на двоих примерно.
Рэнс отправился к мексиканским хижинам. Навстречу выбежал мальчик.