— Мануэль, можешь поймать мне Ваминоса? Он пасется на маленьком выгоне.
— Конечно, сеньор! Я видел его всего два часа назад у самой калитки. На нем аркан накинут.
— Тогда поскорее приведи ёго сюда и оседлай.
— Я мигом, сеньор!
Вскочив на Ваминоса, Рэнс пригнулся в седле и, сжав коленями бока лошади, галопом понесся на восток, мимо лавки, на пороге которой сидел Сэм и при свете луны терзал струны гитары.
А теперь — слово о Ваминосе, добром мышастом коне. Мексиканцы, у которых есть сотни определений для масти лошади, называли его gruyo. Это был чалый серого цвета с рыжеватыми подпалинами, если вы можете представить себе такое. По спине его от гривы до хвоста шла черная полоса. Казалось, он будет жить вечно. Землемерам и за год не намерить столько миль, сколько он способен был проскакать за день.
На расстоянии восьми миль от дома Рэнсом разжал колени, и Ваминос остановился под раскидистой ратамой. Желтые цветы ратамы источали аромат, который мог бы посрамить запах лучших французских роз. При свете луны земля казалась гигантской вогнутой чашей, а небо — крышкой из хрусталя. На поляне пять кроликов прыгали и резвились, как котята. Впереди, на расстоянии восьми миль, тускло светилась звездочка, которая почему-то находилась ниже горизонта. Всадники, для которых она по ночам часто служила ориентиром, знали, что это светится дом на ранчо де лос Ольмос.
Спустя десять минут Йенна Куртис прискакала к ратаме на своем низкорослом гнедом Танцоре. Молодые люди, склонившись с седел, крепко пожали друг другу руки.
— Я мог бы подъехать ближе к твоему дому, — сказал Рэнс, — но ты никогда мне этого не позволяешь.
Йенна рассмеялась. В полумраке можно было различить ее крепкие белые зубы и бесстрашные глаза. В ней не было ни намека на чувствительность, несмотря на лунную ночь, благоухание ратамы и присутствие Рэнса Трусдэла, красавца возлюбленного. Но все-таки она прискакала сюда, за восемь миль, чтобы встретиться с ним.
— Сколько раз я повторяла тебе, Рэнс, — сказала она, — что мы должны встречаться на полдороге, потому что я твоя полуневеста. Только полуневеста, не больше.
— Ну как? — спросил Рэнс.
— Я пыталась, — ответила Йенна с чуть заметным вздохом. — Я заговорила с ним об этом после обеда; мне казалось, что в это время он будет подобрее. Приходилось тебе, Рэнс, будить льва, по ошибке приняв его за котенка? Он чуть весь дом не разнес. Все кончено. Я люблю папу, Рэнс, да и боюсь его тоже. Он заставил меня пообещать, что я никогда не выйду замуж за человека из семьи Трусдэлов. Вот и все. Ну а у тебя вышло что-нибудь?
— То же самое, — медленно сказал Рэнсом. — Я пообещал ему, что его сын никогда не женится на девушке из семьи Куртисов. Не смог я пойти ему наперекор. Уж больно он стар. Прости меня, Йенна.
Девушка перегнулась с лошади и накрыла ладонью руку Рэнса, лежащую на луке седла.
— Никогда не думала, что еще больше полюблю тебя за то, что ты отказался от меня, — горячо проговорила она. — Но это так и есть. А теперь мне пора обратно, Рэнс. Я тайком улизнула из дома и сама оседлала Танцора. Доброй ночи, сосед.
— Доброй ночи, — отозвался Рэнс. — Поосторожней скачи через барсучьи норы.
Они повернули коней и поскакали в разные стороны. Йенна повернулась в седле и звонко крикнула:
— Не забудь, Рэнс, я твоя полуневеста!
— Пропади они пропадом, все эти родовые распри и драки, — зло шептал ветру Рэнс, несясь галопом обратно на ранчо.
Отведя коня на маленький выгон, Рэнс отправился к себе в комнату. Там он открыл нижний ящик старинного комода, чтобы вынуть пачку писем, которые Йенна присылала ему как-то летом, когда гостила в Миссисипи. Ящик заартачился, и Рэнс свирепо рванул его на себя, как это свойственно людям. Ящик вывалился и ободрал ему кожу, как это свойственно ящикам. Откуда-то выпало старое, сложенное вчетверо пожелтевшее письмо. Вероятно, оно завалялось в одном из верхних ящиков. Рэнс поднес его к лампе и с интересом прочел.
Затем он надел шляпу и направился к одной из мексиканских хижин.
— Тиа Хуана,— сказал он, войдя. — Я хотел бы поговорить с тобой.
Древняя седоголовая мексиканка с лицом, иссеченным морщинами, поднялась с деревянной скамеечки.
— Сиди, — сказал Рэнс, снимая шляпу и опускаясь на единственный стул, имевшийся в хижине.
— Кто я такой, Тиа Хуана? — спросил он по-испански.
— Дон Рэнсом, наш добрый друг и хозяин. Почему вы спрашиваете об этом? — удивленно произнесла старуха.
— Тиа Хуана, скажи мне, кто я такой? — повторил Рэнсом, пристально глядя ей в глаза.
Испуг отразился на лице женщины, она нервно сжала в руках кончик своей черной шали.
— Кто я такой, Тиа Хуана? — в третий раз спросил Рэнсом.
— Тридцать два года прожила я на ранчо Сиболо, — сказала Тиа Хуана. — Я думала, меня похоронят в роще за садом до того, как это выплывет наружу. Заприте дверь, дон Рэнсом, и я расскажу вам. Вижу по вашему лицу, что вы уже все знаете.
Целый час провел Рэнсом в хижине старой мексиканки. Когда он возвращался домой, его окликнул из-под навеса Курчавый.
Бродяга сидел на койке, болтая ногами и покуривая.
— Слышь, приятель, — проворчал он, — не дело так обходиться с человеком, коли ты его похитил. Я сходил в лавку, взял бритву у этого красавчика и соскреб бороду. Но разве это все, что человеку надо? Слышь, плесни-ка мне в стакашку еще пальца на три виски. Я ведь не Вносил тебя тащить меня на эту чертову ферму.
— А ну-ка подойди сюда, к свету, — сказал Рэнс, пристально разглядывая его.
Курчавый угрюмо встал и сделал несколько шагов ему навстречу.
Его лицо, гладко выбритое, казалось преображенным. Волосы были причесаны и причудливой волной опускались справа на лоб. Лунный свет сострадательно смягчил разрушения, причиненные пьянством. Орлиный, красивой формы нос и небольшой квадратный подбородок с ямкой посредине придавали его лицу своеобразную привлекательность.
Рэнс сел в ногах койки и с любопытством взглянул на бродягу.
— Откуда ты взялся? Есть у тебя где-нибудь дом или родня?
— Я-то? Как же, я герцогского рода, — сказал Курчавый, — я сэр Реджинальд. Э, брось! Насчет своих предков я ничего не знаю. Я всегда был бродягой, с тех пор как помню себя. Слышь, приятель, дашь ты мне сегодня хлебнуть или нет?
— Ответишь на мои вопросы, тогда, может, и дам. Как ты стал бродягой?
— Я-то? — сказал Курчавый. — Ну, эту профессию я облюбовал с малых лет. Выбора, знаешь, не было. Помню только, что хозяином у меня был здоровенный ленивый бродяга по прозвищу Чарли Бифштекс. Он посылал меня по домам побираться. Я был тогда от горшка два вершка — до дверной щеколды не доставал.
— А он не говорил тебе, как ты к нему попал?
— Один раз, когда он был трезвый, он сказал, что выменял меня на старый шестизарядный револьвер и шесть монет у ватаги пьяных мексиканцев — стригалей овец. Да что толку! Больше-то я все равно ничего не знаю.