Я приоткрыл кран. Ничего. Я ещё немного покрутил.
— Ну чего ты? Заснул, что ли? Открывай! — крикнул снизу Толян.
Я и открыл, крутанув на полную катушку.
Шланг выскочил из настенной коробки, быстро надулся, стал разворачиваться и… На нижнем этаже что-то громко хлопнуло и сильно зашипело. Девчонки завизжали как резаные и кинулись бежать. Я это понял, потому что скоро визг раздавался во всех концах школы. Я бросился к крану и попытался его закрыть, но не тут-то было. Злополучный вентиль не поддавался — у меня не хватало сил побороть мощную струю.
Скоро прибежал дядя Юра, наш комендант. Вместе мы всё-таки справились и перекрыли воду.
Мне очень не хотелось идти вниз, но не бросать же Толяна в беде, и я пошёл.
Толян лежал на лестнице в обнимку со шлангом. Всё, что можно было смыть, было смыто: вёдра, швабры, тряпки плыли, точно корабли, своим курсом по волнам океана под названием «Первый этаж». Все, кто мыли лестницу, стояли, как мокрые мыши, и дрожали. Вода-то холодная.
Появилась Людмила Николаевна. Тоже мокрая с головы до ног.
— Бегите в раздевалки, в спортзал, — опять спокойно, но строго сказала она. — Вытирайтесь всем, что найдёте, головы просушите феном. И по домам! А вы, Вилюлькин и Картошкин… — она повернулась к нам и опять так посмотрела, что я понял: нам лучше остаться. — А вы, Вилюлькин и Картошкин, — повторила она громче, — берите вёдра, тряпки и чтобы ни капли мимо!
Вечером пришёл с работы отец, хлопнул меня по плечу и весело спросил:
— Ну, сынуля! Как прошла генеральная уборка? Школа небось сияет?
— Ещё как, — кивнул я, не в силах в ответ хлопнуть отца по плечу.
В воскресное утро семья Василькиных — мама, папа и семилетний сынишка Владик — всегда завтракает на кухне. Правда, как и во многих семьях, собраться всем сразу удаётся не всегда. Мама ходит по квартире и, как кондуктор трамвая, выкрикивает:
— Завтракать! Завтракать! Ну где вы там?
— Сейчас! — кричит папа из туалета.
— Иду! — отзывается Владик из-под кровати, куда он вчера неосмотрительно закинул тапок.
Но вот наконец вся семья на кухне.
Папа включает радиоприёмник.
«С добрым утром, с добрым утром…» — доносится оттуда бодрая песенка.
— И с хорошим днём! — заканчивает припев папа.
Мама разливает чай в чашки и, словно только что вспомнив, говорит:
— Папик, день-то хороший. А скажи мне, когда ты наконец починишь дверь в комнате? Ждёшь, когда свалится и пришибёт кого-нибудь?
— Сегодня! Сегодня и починю, — обещает папа. — Вот сейчас чайку попьём и за дело. Владик, поможешь?
— Да, папа! — откликается сынишка с большой охотой.
Он тут же вскакивает из-за стола и убегает к себе в комнату. Папа смотрит на маму. Мама понимающе улыбается. Владик возвращается со своими игрушечными пластмассовыми инструментами: молотком, отвёрткой, ножовкой.
— Пап, я готов, — объявляет он. — Пошли чинить!
— Нет уж, — останавливает его мама. — Сначала поешьте как следует. Сядь, Владька, вот тебе ватрушка и сырок.
— Да, сын, давай-ка поедим, чтобы силы были! — соглашается папа.
Затем он допивает чай, встаёт, потягивается и, крякнув, говорит:
— Э-эх! Ну, сына, пошли.
Дверь в комнату висит на одной петле.
— Да-а, сына, — папа проводит рукой по косяку. — Могла и в самом деле пришибить кого-нибудь.
— Маму? — испуганно спрашивает Владик.
— Может, маму, может, меня, а может, и тебя! — бормочет отец, морща лоб.
— Меня не надо. Ты всегда говорил, что у меня вся жизнь впереди, — Владик на всякий случай отходит подальше от двери.
Папа садится на корточки, осматривает нижнюю петлю, задумчиво ковыряет пальцем.
— Труха. Придётся выпиливать и делать вставку, — подводит итог отец.
— На, папа! — сын протягивает ему пластмассовую ножовку.
— Не, сына. Тут настоящая нужна. Сходи-ка к дяде Коле, попроси у него ножовку… и отвёртку заодно.
— Счас, папа! — бодро восклицает ребёнок и убегает к соседям.
Папа берёт газету и присаживается на диван.
В комнату заглядывает мама:
— Так, работнички. Сидим, газетки почитываем?
— Ничего подобного, — оправдывается папа. — Видишь, я газету даже открыть не успел. Сейчас всё мигом починим.