В конце концов я предпочел хирурга, чей открытый взгляд и сердечная теплота не могли не понравиться. Я почувствовал заботу еще до того, как он начал меня осматривать. Для этого нужно всего ничего — улыбка, определенная интонация, несколько ободряющих слов…
Мне понравилось то, что он сказал:
— Никогда не знаешь, что найдешь внутри, и я ничего не могу вам обещать. Единственное, в чем я могу вас уверить, — это то, что я сделаю все возможное.
Я знал, что это было искренне; он сделает все, что сможет. Именно в этой уверенности я нуждался. Больше, чем в каком-то современном роботе.
После операции я все-таки решил пройти годичный курс химиотерапии, чтобы уничтожить как можно больше раковых клеток. Это решение сформировалось у меня в результате изучения научной литературы и было направлено на то, чтобы попытаться «обойти» всю работающую против меня статистику. На этот раз до меня дошел смысл происходящего: мне придется всерьез заняться своим образом жизни.
Мой взгляд на медицину начал меняться на улицах индийского города Дхарамсала, в котором находится тибетское правительство Далай-Ламы. Во время гуманитарной миссии, организованной в пользу тибетских сирот, я узнал, что в Дхарамсале существуют две системы здравоохранения. Первая сосредоточена в больнице Далак, современном, прекрасно оборудованном учреждении западного типа, где вели прием врачи, обученные в Индии, Великобритании и Соединенных Штатах. Мы говорили на одном медицинском языке и отлично понимали друг друга.
Но в том же городе существовала и другая система — система тибетской медицины. Там была даже фабрика, выпускающая тибетские растительные препараты.
Тибетские врачи лечат своих пациентов совсем не так, как принято на Западе. Они осматривают тело, как мы осматриваем садовый грунт. Они не ищут симптомов болезни, которые подчас очевидны. Вместо этого они пытаются найти недостатки в образе жизни пациента и то, в чем нуждается его тело, чтобы противостоять от болезни. Их главная задача состоит в том, чтобы укрепить организм (подобно тому, как укрепляют грунт), чтобы он смог самостоятельно противостоять проблеме, заставившей пациента обратиться за помощью.
Я никогда не рассматривал причины своей болезни с этой стороны, и поначалу такой подход меня оттолкнул, оттолкнул еще и потому, что для «укрепления тела» тибетские коллеги использовали исключительно эзотерические средства. Они говорили об иглоукалывании, медитации, травяных настоях, уделяя особое внимание изменению рациона питания. Согласно моей системе воззрений, ничего из этого не могло быть по-настоящему эффективным! Самое большее, что могли дать пациентам такие подходы, это небольшое облегчение и нечто, что отвлекало бы их от болезни, создавало ощущение, что они делают для себя что-то полезное.
Я задался вопросом: что бы я сделал, если бы был тибетцем и заболел? Какую из двух существующих параллельно систем здравоохранения выбрал? Находясь в Дхарамсале, я обращался с этим вопросом к каждому, с кем работал или встречался. Я спрашивал об этом и министра здравоохранения, который пригласил меня в Индию, и брата Далай-ламы, в доме которого я останавливался, и знаменитых врачей-лам, которым меня представили. Я говорил об этом и с обычными людьми во время пеших прогулок по городу. Я думал, что своим вопросом ставлю их в затруднительное положение. В самом деле, не слишком ли это прямолинейно — попросить сделать выбор между западной медициной (современной и эффективной) и той, к которой они, возможно, обращались из уважения к своим традициям?
Но люди смотрели на меня так, будто я задавал явно глупый вопрос. «Но это же очевидно, — непременно отвечали они. — Если это острое заболевание вроде пневмонии, инфаркта или аппендицита, нужно обращаться к западным врачам. У них есть хорошо отработанные методы для критических случаев. Но если это хроническая болезнь, тогда нужно лечиться у тибетского врача. Такое лечение занимает больше времени, но оно глубоко исследует образ жизни больного. Ведь это единственная вещь, которая действительно работает».
А рак? Считается, что для раковой клетки требуется от пяти до сорока лет, чтобы перерасти в опасную опухоль. Острая это болезнь или хроническая? Что делается на Западе, чтобы «исследовать образ жизни больного»?
Ришар Беливо заведует одной из крупнейших в мире лабораторий молекулярной медицины, специализирующейся на раковой биологии. На протяжении двадцати лет он работал с крупнейшими фармацевтическими компаниями, такими как «AstraZeneca», «Novartis», «Sandoz», «Wyeth» и «Merck». Предмет его научных исследований — выявление механизма действия антираковых лекарств и разработка новых препаратов с меньшим количеством побочных эффектов.
Беливо и его команда занимались биохимическими проблемами, бесконечно далекими от реальных проблем тех, кто страдает от рака. Но однажды его лаборатория переехала в новое помещение на территории детской больницы Монреальского университета. С этого времени все изменилось.
Его новый сосед, руководитель отделения онкогематологии, попросил его подумать о новых подходах в лечении, снижающих токсичность и повышающих эффективность химиотерапии и радиотерапии.
— Я готов использовать все, что вы предложите, чтобы помочь нашим детям, — сказал он Беливо.— Все, что можно использовать в сочетании с существующими видами лечения. Даже если это будет диета.
Диета? Разве между питанием и медицинской фармакологией, которой в течение двадцати лет занимался Беливо, существует какая-то связь? Однако после переезда Ришар каждый день проходил через отделение, где ухаживали за детьми, страдающими лейкемией. Родители часто останавливали его в коридоре и спрашивали: «Можно ли сделать еще что-нибудь для нашей дочери? Есть ли что-то новое, что можно было бы попробовать? Мы готовы сделать все что угодно для нашего ребенка...» Тяжелее всего было, когда с те-ми же вопросами обращались дети.
Беливо был глубоко потрясен, его ум был в смятении. Нередко он просыпался среди ночи с новой идеей, но, проснувшись окончательно, отметал ее: «Нет, не то». Он просмотрел груды научной литературы в поисках хоть какой-то зацепки и однажды натолкнулcя на революционную статью в престижном журнале «Nature».
В течение нескольких лет вся фармацевтическая промышленность искала синтетические молекулы, способные останавливать развитие кровеносных сосудов, необходимых для роста опухоли (см. главу 4). Авторы статьи в «Nature», ученые из Каролинского института доктора наук Ихао Као и Ренхаи Као (Yihai Cao, Renhai Cao), впервые продемонстрировали, что такой привычный напиток, как чай (самый популярный в мире после воды), способен блокировать ангиогенез, используя те же самые механизмы, что и лекарства. Достаточно двух или трех чашек зеленого чая в день (1)!
Эта идея показалась Ришару блестящей. Она означала, что, без сомнений, поиски нужно вести в области питания! Все изученные им данные эпидемиологии фактически подтверждали это. Основное различие между населением с самым высоким уровнем заболеваемости раком и населением с самым низким уровнем заболеваемости заключалось в питании. Более того, когда выходцы из Азии заболевали раком груди или простаты, опухоли у них обычно были намного менее агрессивными, чем у жителей Запада. На самом деле, везде, где люди пьют много зеленого чая, раком болеют меньше.
Беливо впервые задался вопросом: являются ли химические соединения, содержащиеся в определенных продуктах (в том числе в чае), действенными антираковыми веществами? Ему казалось, что он наконец-то нашел то, что без малейшего риска можно предложить детям: антираковые продукты или, как он сам любил их называть, нутрицевтики.
Лаборатория молекулярной медицины в монреальской детской больнице Сен-Жюстин обладала прекрасным оборудованием для анализа воздействия различных веществ на рост раковых клеток и ангиогенез кровеносных сосудов, которые их питают. Если бы Беливо теперь решил бросить свою команду из 50 исследователей и оборудование стоимостью 20 млн. долларов на поиски противораковых продуктов питания, то, вероятно, довольно быстро смог бы многое сделать в этом направлении. Но это значило пойти на большой риск. Кто заплатит за исследования? Ведь еду нельзя запатентовать, и, следовательно, невозможно вернуть вложенные средства. Без более убедительных доказательств эффективности этого подхода не было экономических оснований пускаться в такую авантюру.
Однако сама жизнь заставила Беливо сделать шаг, на который не осмелилась ни одна лаборатория в мире.
Как-то вечером, в четверг, Ришару Беливо позвонили и сообщили, что его друг заболел раком поджелудочной железы и находится в отчаянном положении. Ленни жил в Нью-Йорке. В больнице Memorial Sloan-Kettering Hospital, одном из главных онкологических центров США, Ленни сказали, что он проживет всего несколько месяцев. Рак поджелудочной железы относится к числу самых зловещих типов рака.
Надо было знать Ленни... Большой человек с громогласным смехом и приступами безудержного гнева, любитель покера и азартных игр. Ему сдали плохие карты, но он был готов участвовать в игре до конца. Мог ли Беливо что-то предложить ему? Ленни был готов пойти на край земли, чтобы принять участие в любом эксперименте.
Жена Ленни в телефонном разговоре едва подбирала слова. Она бормотала что-то бессвязное о том, что они вместе уже тридцать два года и что никогда не разлучались. Она не могла предположить, что это закончится вот так внезапно, и умоляла дать им еще немного времени.
Беливо получил по факсу медицинскую карту Ленни и на следующее утро принялся искать самые последние клинические испытания в международных базах данных. Но о раке поджелудочной железы материала было не так много, и нигде речь не шла о пациентах, находящихся на поздней стадии.
С тяжелым сердцем в тот же вечер Ришар перезвонил жене Ленни, чтобы объявить о своей неудаче. Она заплакала, но потом сказала, что слышала о его интересе к антираковому питанию. Она собиралась заботиться о муже «от и до, каждый день до конца».
— Нам с Ленни нечего терять. Мы будем делать все, что вы скажете...
И действительно, терять было ничего. Если его идеи верны, теперь самое время дать шанс тому, кто в этом действительно нуждается, извлечь из их пользу.
Все выходные Ришар потратил на просмотр медицинской базы данных «Medline». На рабочем столе своего компьютера он завел папку, куда складывал статьи из разных источников о продуктах, успешно боровшихся с раком. Вооружившись калькулятором, он вычислил порционную концентрацию фитохимикатов, получаемых при приготовлении пищи, оценил их ассимиляцию кишечником и их бионакопление в тканях.
Через два дня интенсивной работы ему удалось составить список антираковых продуктов, на основе которого позже он написал книгу (2, 3). В нем лидировали различные виды капусты (особо выделялась брокколи), чеснок, соя, куркума, малина, черника, темный шоколад и, разумеется, зеленый чай.
В воскресенье вечером Беливо перезвонил жене Ленни, продиктовал ей список и сказал:
— Рак похож на диабет. Он требует внимания каждый день. У вас есть несколько месяцев, в течение этого периода продукты из списка нужно есть во время каждого приема пищи — без исключений. «Он будет есть их лишь изредка» — это не ваш случай. Ты не должна отступать от этого списка!
Он пояснил также, что все жиры, кроме оливкового и канолового масла, а также масла льняного семени, находятся под строжайшим запретом, иначе может возникнуть воспаление, вызываемое жирными кислотами омега-6.
Еще он посоветовал некоторые японские рецепты, которые знал и любил. Жена Ленни пообещала готовить по ним каждый день. Это была единственная надежда, за которую она могла уцепиться.
Поначалу она звонила часто. Она скрупулезно выполняла все рекомендации, как и обещала, но ей было страшно. «Я не хочу потерять его... Я не смогу без него...» Через две недели ее голос изменился. «Впервые за четыре месяца он встал», — объявила она. «Сегодня он поел с аппетитом», — прозвучало спустя еще день. «Он чувствует себя лучше.... Он стал ходить.... Он вышел на улицу...» Беливо не мог поверить своим ушам. Ведь это был рак поджелудочной железы — рак, который ударяет как молния, один из самых агрессивных... Но, без сомнения, в изможденном теле Ленни кое-что все-таки стало меняться!
...Ленни прожил четыре с половиной года. В течение долгого времени его опухоль была стабильна и даже уменьшилась почти на четверть. Ленни смог вернуться к своим обычным занятиям и поездкам. Его онколог сказал, что ничего подобного он никогда не видел. Какое-то время казалось, будто Ленни носит в себе рак, но не болеет, хотя в конечном счете его тело сдалось.
Когда Беливо рассказывает эту историю, он временами краснеет от смущения:
— Это был первый раз, когда я дал подобные рекомендации. Конечно, это единичный случай. Пока невозможно сделать какие-то выводы. Но все равно... а вдруг это важно?
Я могу понять его: для исследователя, посвятившего свою жизнь биохимии, признать пользу некоторых продуктов, убедиться в том, что с помощью диеты можно продлить себе жизнь, не так-то легко. Но, в сущности, что мешает нам правильнее питаться во время химиотерапии или после нее? У такого рациона нет никаких недостатков!
После истории с Ленни Ришар Беливо продолжал просыпаться по ночам. «Что мне делать с этим» — спрашивал он себя. — Имею ли я право отмахиваться от такого важного вклада в лечение рака? Допустимо ли не исследовать этот подход систематически, научными методами?»
В конце концов настал момент, когда он решил нацелить свою лабораторию на крупнейшую в истории медицины программу изучения биохимического воздействия антираковых продуктов питания. Результаты его исследований решительно изменили представление о самых лучших методах профилактики рака.
Доктор Т. Колин Кэмпбелл (T. Colin Campbell), профессор Корнельского университета, является автором фундаментального исследования зависимости между раком и пищевыми привычками. Он провел детство на ферме, и, пожалуй, это пошло на пользу его научной деятельности, поскольку он смог описать взаимосвязь между диетой и развитием опухоли исключительно наглядно (4). Он сравнивает три стадии роста опухоли — возникновение, активизация и прогрессирование — с ростом сорняков. Возникновение — это фаза, когда «семя» обосновывается в «почве». Активизация — это фаза, когда «семя» становится «растением». Прогрессирование — это фаза, когда «растение» становится «сорняком», который распространяется повсюду и не поддается контролю, захватывая весь сад, клумбы, дорожки... Растения, которые не захватывают все вокруг, — это не сорняки.