— Нет. С какой стати? Никто нас не видел.
— А если видел? Эта машина… я хочу сказать, она помчится как бешеная.
— Я боюсь быстро ездить, — сказала она. — Кроме того, знаешь, что я заметила? Если едешь тихо, полицейские тебя просто обгоняют. Просто обгоняют, высматривая тех, кто мчится. Нет, лучше мы поедем, пока не кончится бензин, а тогда бросим машину и поймаем другую.
Макрэй представлял себе, что может произойти, когда кончится бензин. Она заставит его остановиться на обочине, поведет в кактусы и кусты и, когда они отойдут от дороги, пристрелит. Он знал это, словно она сама ему сказала, и начал опять хитрить, чтобы как-то выкрутиться.
— Белл, чего бы нам не залечь на несколько дней в Альбукерке?
— Это что, грязное предложение?
— Нет, — почти закричал он. — Нет! Это уголовный жаргон. Ты же знаешь. Спрятаться от полиции, лечь га дно. Так говорят в тюрьме.
— Никогда не бывала в тюрьме.
— Ничего другого я в виду не имел.
— Желаешь спрятаться?
— Да.
— Вместе со мной?
— Ты… ты спросила, не хочу ли я присоединиться к тебе.
— Спросила? — Она вроде бы удивилась.
— Точно, — подтвердил он, чувствуя, что немного пережимает. — Неужто не помнишь?
— Вроде бы помню.
— Сама спросила.
— Даже не знаю.
— У Белл Старр была банда, — настаивал он.
— Была.
— Я мог бы стать первым участником твоей.
Она сидела, обдумывая все это. Сердце у Макрэя заколотилось при мысли, что сейчас решается, жить ему или умереть.
— Что ж, посмотрим, — сказала она.
— Тебе обязательно нужна своя банда, Белл.
— Там будет видно.
Через минуту она спросила:
— Сколько у тебя денег?
— Чтобы организовать банду, достаточно.
— А что, нужны деньги, чтобы организовать банду?
— Ну… — Он растерялся.
— Так сколько у тебя?
— Несколько сотен.
— Серьезно? Так много?
— Как раз… как раз, чтобы добраться до Невады.
— Я могу их взять?
— Само собой. — Он сжимал руль и вглядывался в темноту.
— И у нас будет банда?
— Ясное дело.
— Идея мне нравится. Белл Старр и ее банда.
Сочиняя на ходу, вспоминая гангстерские фильмы, Макрэй начал расписывать, что могла бы творить банда. Будто со стороны он слышал свой голос, свои слова о грабежах, погонях, бегстве от полиции, а девушка внимательно смотрела на него, и он вдруг принялся рассказывать о Ливенворте, о том, что такое тюрьма.
Он рассказал о долгих часах принудительного труда, о времени, проводимом в одиночестве, о жестком распорядке и скверной еде. Чувствуя потребность дать ей более полное представление о себе как о новом сообщнике — странным образом действительно ощущая себя настоящим сообщником, — рассказал ей о всех своих невзгодах, неприятностях, о пьянстве отца, о злобном желании бить и крушить в юности, о драках и о том, чем они аукнулись. Он малость приукрасил все это, сделал трагичнее, чем было на самом деле, потому что ему казалось, что ее трогает его история, и потому, что во время рассказа ощутил странную жалость к себе: приукрашивай не приукрашивай, но боль, заброшенность, ярость — все было правдой. Он испытал на своей шкуре много чего. И, кончив рассказ сценой в больнице, когда он в последний раз видел отца, Макрэй был почти уверен, что зацепил ее за живое. На ее лице вроде бы появилось даже сочувствие.
— Так-то вот, — закончил он и улыбнулся.
— Макрэй, — сказала она.
— Да?