— Останови машину.
— Почему бы, — ответил он дрожащим голосом, — не подождать, пока кончится бензин?
Она молчала.
— Там хватит, чтобы отъехать еще дальше.
— Мне не нужна банда, — сказала она. — Я не очень-то люблю иметь дело с людьми. В общем, думаю, что я не лидер.
— Да что ты, — заговорил Макрэй. — Нет, ты — прирожденный лидер. Без всякого сомнения. Я служил в Воздушных силах и навидался лидеров. Ты, без сомнения, лидер.
— Правда?
— Абсолютно. У тебя это просто в крови.
— Никогда бы не подумала.
— Без сомнения, — сказал он. — Без сомнения.
— Но мне не по душе, когда радом люди.
— Это качество лидера. Не любить, когда вокруг люди. Без сомнения — качество лидера.
— Ну и ну, — сказала она. — Век живи, век учись.
Он ждал. Только бы придумать, как выкрутиться. Только бы заставить ее доверять ему, а когда машина остановится, дождаться, чтобы она повернулась спиной…
— Значит, ты хочешь стать членом моей банды?
— Ясное дело, — ответил он.
— Что ж, надо подумать.
— Удивляюсь, что тебе никто не говорил.
— Ты это просто так.
— Нет, честное слово.
— Ты был когда-нибудь женат? — спросила она.
— Женат? — Он даже запнулся. — Не… нет, не был.
— А в банде когда-нибудь был?
— Пару раз, но… но всегда без дельного вожака.
— Ловишь меня на удочку, а?
— Что ты! Чистая правда, — ответил он. — Дельного вожака не было. С этим делом всегда проблемы.
— Я устала, — сказала она, подвигаясь чуть ближе к нему. — Устала от разговоров.
От баранки у него болели ладони. Он крепко сжимал ее, глядя, как в свете фар убегают назад белые разделительные полосы. Машин на шоссе теперь не было, нигде — ни огонька, только их фары.
— Ты никогда не устаешь от разговоров? — спросила она.
— Я редко много говорю.
— Полагаю, говорить все же легче, чем слушать.
Макрэй издал горлом какой-то звук, который, он надеялся, она примет за согласие.
— От этого и устаю, — сказала она.
— Чего бы тебе не вздремнуть? — предложил он.
Она прислонилась к дверце и внимательно посмотрела на него.
— Позже на это будет куча времени.
«Значит, — хотелось ему спросить, — ты меня не убьешь? Мы теперь одна шайка?»
Долгое время, около часа, они ехали молча — невыносимые для нервов шестьдесят минут, за которые стрелка уровня бензина опустилась почти до нуля. В конце концов девушка принялась говорить о себе, в основном в третьем лице. По большей части было трудно понять что к чему, но он слушал так, словно его инструктировали, как выкрутиться. Она рассказывала, что росла во Флориде, в сельской местности, и у нее была лошадь. Вспомнила, как кто-то по имени Билл — будто Макрэй знал, о ком идет речь, — учил ее плавать, как отец сбежал из дома с сестрой матери, и тогда мать стала без счету заводить любовников.
— Сплошная грязь и непотребство, — сказала она слегка сдавленным голосом.
— Некоторым совсем плевать на собственных детей, — вставил Макрэй.
— Что правда, то правда, — сказала она и вынула из-под шали пистолет. — Сворачивай на этот въезд.
Он съехал с шоссе на двухрядную дорогу, которая тянулась через пустыню в сторону зарева на горизонте. Примерно пять миль дорога шла прямо, как по линейке, затем пошла крутить по долгим спускам и подъемам среди песка, мескитовых деревьев и кактусов.
— Любовники матери делали со мной, что хотели, — сказала девушка. — Все время одна грязь и непотребство.
— Мне очень жаль, что у тебя в жизни было такое, Белл, — сказал Макрэй и на миг сам поразился своей искренности. Он действительно ее жалел, жалел непритворно, потому что и сам испытал много невзгод. Печальное место, этот наш мир, подумал он и добавил: — Мне в самом деле жаль тебя.