В Древней Греции были три категории женщин: приличные женщины, гетеры и проститутки. Приличные — это замужние или собирающиеся замуж. Проститутки — это те, что жили при храмах или в государственных публичных домах (а они исправно работали в Греции, начиная с VI века до нашей эры) и за установленную плату обслуживали всех желающих. В храмы обычно попадали сиротки или девочки из бедных семей, которых родители не могли прокормить. Для публичных домов на казенные деньги закупались рабыни, чаще всего из Азии. Стоили их услуги недорого, и «просто секс» древнегреческому мужику был доступен в любой момент дня и ночи. Никто его за это не стыдил, не ругал, скорее наоборот, государство и общественное мнение очень поощряли такой способ удовлетворения сексуальных инстинктов, который приносил доход и храмам, и казне. Издавались законы, благоприятствующие деятельности борделей. Например, в публичных домах нельзя было человека арестовать, отец не имел права разыскивать сына, жена — мужа. Это была абсолютно защищенная от всех внешних неприятностей территория. Только секс, только деньги. Но секс, как и любые другие удовольствия, становясь легко доступным, становится менее желанным. Дома — всегда доступная жена, в борделе — на все согласные проститутки.
Скука смертная: ни игры, ни интриги, ни флирта. Накал чувств, буйство страстей и разумную фрустрацию на пути к сексу обеспечивали гетеры. Это были образованные незамужние женщины, ведущие свободный (во всех смыслах) образ жизни. Это в нашем мире свободная женщина — это женщина, которая работает как лошадь и мужик ей в принципе не нужен. У греков свободной считалась женщина, не обремененная мужем и клятвами верности, а потому открытая для общения, в том числе и сексуального. Как правило, гетеры не были афинянками по рождению. В Афинах образованием девочек заниматься было не принято, поэтому местные барышни были на удивление дикими, невоспитанными и невежественными. В гетеры подавались выходцы из колоний, потому что в колониях под влиянием восточных традиций все-таки положение женщины было несколько иным и девочки получали образование. Гетеры действительно были интересными собеседницами, водили дружбу с философами и поэтами, умели себя вести за столом, с ними было весело и нескучно. Но при всем при том рассуждения о том, что гетеры развлекали мужчин исключительно интеллектуальными беседами о науке и искусствах и игрой на музыкальных инструментах — разговоры в пользу бедных. Разумеется, они были проститутками и содержанками (а на что жить свободной женщине, если она не работает как лошадь?). Но вот кем они точно не были, так это дешевками. Гетеры не спали с кем ни попадя просто за деньги, всех любовников и покровителей они выбирали сами и по зову сердца. Как сказал Демосфен, проститутки (а в Греции их называли «порно» или «диктириды») нужны нам для удовлетворения плоти. Жены нужны для того, чтобы рожать нам законных детей, а гетеры нужны для наслаждения.
У каждого знаменитого грека — философа, художника или политика — была возлюбленная гетера. Им посвящали поэмы, с них создавали мраморные образы богинь. Например, знаменитая статуя Афродиты Книдской доносит до нас облик гетеры Фрины, возлюбленной скульптора Праксителя. Одной гетере — знаменитой Аспазии — даже удалось стать супругой правителя Афин Перикла, но это скорее исключение, чем правило. Такая неслыханная вольность была позволена Периклу только потому, что его законная жена не могла родить ему сына, и только после смерти жены.
Дома гетер были древнегреческим аналогом мужских клубов. Там можно было встретить приличных людей, пообщаться, узнать новости, поспорить о высоком, выпить-закусить, насладиться культурной программой, а если повезет, то и новый роман завести. Культурную программу (если не считать случайно забредших на огонек поэтов и философов) обеспечивали гетеры. Они пели, сочиняли стихи, играли на музыкальных инструментах и, конечно, танцевали.
Надо сказать, что в Древней Греции физическая красота не противопоставлялась духовной, а наоборот, свидетельствовала о ней. Там был целый культ красивого тела, но по большей части тела мужского. Фаллосы, высеченные из мрамора и нарисованные на стенах в общественных местах, статуи атлетов, голые олимпийцы и воины (не верьте фильмам, греки воевали всегда голыми!), повальная бисексуальность и «наставничество» над безбородыми юношами — в смысле физической красоты женщины считались менее совершенными, чем мужчины. А те, кого греки признавали красавицами, по нашим сегодняшним меркам были достаточно мужеподобны, по крайней мере талия у них отсутствовала в принципе. Если мужская обнаженка считалась совершенно нормальным явлением, то женщинам обнажаться без повода было запрещено (исключение составляли религиозные праздники, мистерии, вакханалии и проч.). Одежды в нашем понимании у греков не было. Их хитоны — это отрезы ткани, скорее подчеркивающие изгибы человеческого тела, чем скрывающие их.
При ходьбе одна или обе ноги (в зависимости от того, состоял хитон из одного куска материи или из двух) открывались как минимум до талии, плечи и руки были открыты всегда, грудь вываливалась при минимальных движениях. Поэтому женщины кроме хитона носили еще по парочке покрывал, в которые укутывали все тело, голову, руки. Во время танца гетеры все это последовательно сбрасывали.
Византия — прямая наследница Древней Греции. Традицию стриптиза и культурного времяпрепровождения с гетерами она получила в комплекте со всем остальным. От храмовой проституции и религиозных оргий Византии пришлось отказаться, все-таки это была христианская империя, но на пирах и всевозможных гулянках все становилось на круги своя — алкоголь лился рекой, флейтистки дули в флейты, а танцовщицы ублажали зрителей танцами с раздеванием. Сама византийская императрица Феодора, супруга Юстиниана Великого, по утверждению историка Прокопия, до принятия трона была циркачкой и «развлекала толпу обнажением и развратными жестами».
Если в семье одна жена, она вырастет эгоисткой (арабская мудрость)
Были в истории стриптиза и совсем неблаговидные страницы. Виноват, конечно, не сам танец с раздеванием, а бабская злокозненность и коварство.
После смерти Ирода Beликого — царя Иудеи, того самого, кто приказал убить всех младенцев в Вифлееме, — его царство было поделено между тремя сыновьями (всего у него было 14 детей, но одного сына он казнил, а остальных детей просто оставил без наследства). Один из счастливчиков — Ирод Антипа получил в наследство Галилею и Перею. Царю положено иметь любовниц, наложниц, его за это никто не осудит. У того же Ирода Великого было 10 жен, но бедняге Ироду-младшему не повезло — он на старости лет влюбился в жену своего брата и свою сводную сестру (по отцу) Иродиаду, задвинул свою жену и сожительствовал с чужой на глазах у всего честного народа. Иоанн Креститель пытался вернуть Ирода на путь истинный, но особых успехов не добился, зато заслужил ненависть Иродиады — женщины хладнокровной, властолюбивой и мстительной. Она всеми правдами и неправдами пыталась заставить своего сожителя убить Иоанна Крестителя, но тот явно симпатизировал Иоанну, периодически вел с ним философские беседы, и, хтя его тоже раздражало невыносимое морализаторство пророка, убивать его он не собирался. Ирод согласился только на то, чтобы посадить его в темницу, что и исполнил. Такие полумеры Иродиаду не устроили, и она взяла реванш на дне рождения Ирода.
В честь 50-летия правителя был устроен пир. Собрался весь свет тогдашнего общества, съедено было много, а выпито еще больше. Гости уже отбросили все условности и хотели зрелищ. В этот момент Иродиада и вывела на авансцену свою 16-летнюю дочь Саломею, падчерицу Ирода. Саломея начала танцевать зажигательный сирийский танец, по ходу действия скидывая с себя покрывала одно за другим. Гости, как околдованные, смотрели на нее, просили станцевать еще и еще, а когда Саломея скинула последнее седьмое покрывало, обнажив грудь, пьяный Антипа воскликнул: «Проси у меня что хочешь! Клянусь (и он призвал в свидетели присутствующих) — все, что ты захочешь, будет твоим, хоть половина царства!!!». Наверное, юная принцесса выбрала бы полцарства, если бы не ее мать. Иродиада приказала дочери просить голову Иоанна Крестителя. Саломея озвучила свою просьбу, и гости мгновенно протрезвели. Они, конечно, не были святыми, да и Иоанна могли недолюбливать, но убить пророка — на это никто бы из них не решился. В самом затруднительном положении оказался Ирод. Царь не может позволить себе нарушить клятву, данную при знатных гостях, и просьба Саломеи была выполнена. На блюде, где еще совсем недавно лежали угощения для гостей, в зал внесли отсеченную голову пророка. Саломея приняла дар и отнесла его матери.
Саломея, кстати, прожила долгую и счастливую жизнь, дважды выходила замуж (и оба раза очень удачно), родила трех сыновей, стала царицей Халкиды и Малой Армении. А вот у Ирода после этой истории все пошло наперекосяк. Он начал несколько неудачных войн, прогневал Калигулу и был сослан в Лион, где покончил жизнь самоубийством. Иродиада разделила с мужем ссылку, где, по слухам, утонула в проруби.
Рассказали как-то поручику Ржевскому у Ростовых такой каламбур: «На море клиппер, на клиппере шкипер, у шкипера триппер».
Ржевский спешит в салон к Анне Павловне Шерер:
— Господа, только что услышал прелестный каламбур. Точно не помню, но смысл такой: плывет по морю баржа, на ней триста человек и все больны сифилисом!
В христианстве отношение к человеческому телу совсем не то, что в античном мире. С приходом новой веры под запрет попало все, связанное с сексом, да и вообще с плотью. По понятным причинам танцы нагишом тоже прекратились. Но не спешите обвинять во всем Церковь. Ситуация, сложившаяся в Европе на тот момент, кого угодно заставила бы стать моралистом. Сифилис носился по телу старушки Европы, как ветер по степи, и выкашивал людей миллионами. Грязные, не приученные мыться, но при этом сексуально активные и малограмотные в санитарном отношении европейцы заражали друг друга всеми возможными способами: через секс, использование общей посуды. Зараженные сифилисом матери рожали больных детей, люди со страшными язвами по всему телу и провалившимися носами были обычными элементами пейзажа. Нам сейчас трудно даже представить масштаб бедствия и масштаб страха, охватившего общество. Великий художник Альбрехт Дюрер писал: «Боже, спаси меня от французской болезни (так тогда называли сифилис. — Авт). Я о ней ничего не знаю, но я так боюсь… Она почти у каждого мужчины и поедает их до такой степени, что они умирают в судорогах от боли». Немецкий гуманист и официальный историк императора Фридриха III Габсбурга Йозеф Грюнпек тоже боялся страшной болезни: «Так жестоко, так тревожно и так ужасно, что до сих пор на этой земле не было известно ничего страшнее и отвратительнее этой заразы». Но избежать заражения он не смог и сам стал жертвой сифилиса. Так он описывал свое состояние: «Моя крайняя плоть настолько опухла, что обе мои руки едва могут ее обхватить». Но, даже дрожа от ужаса перед болезнью, на снижение сексуальной активности европейцы не пошли и спаривались в самых хаотичных комбинациях. Так что костры инквизиции возникли не на пустом месте.
Средневековье:
— Вы все еще не кипятите?
— Да вы что, батенька!!! Полвека как на кол садим!!!
Ренессанс реабилитировал многие традиции античности, в том числе и раздевание под музыку. Полуголые танцовщицы стали неотъемлемым атрибутом любого праздника. Даже пиршество при папском дворе могло сопровождаться «бесстыдными плясками». Возвести стриптиз в ранг искусства тогда еще не додумались. Раздевание исполняли весьма далекие от искусства проститутки и исполняли с банальной прикладной целью — показать себя и привлечь клиентов. Так описывает это шоу современник: «Прыгая и бегая, они поднимали юбки так высоко, что белые бедра были видны довольно-таки бесстыдным образом, а во время танца их круглая грудь выходила из корсажа на соблазн похотливого народа».
В воздухе опять запахло керосином, и, не дожидаясь перитонита, в конце XVI века Церковь объявила полный запрет на такие танцы и начала массово выселять из городов жриц любви. Но окончательную победу над древнейшей профессией одержать пока еще никому не удавалось, и вряд ли когда-нибудь удастся. Будучи подвергнута обструкции, она просто уходит в подполье. На закате Ренессанса танцующих нимф стало значительно меньше, но зато цены на их услуги выросли многократно.
Эпоха Просвещения принципиально ничего не изменила в отношении к стриптизу. Он был по-прежнему под запретом, но к тем избранным, которые могли себе позволить вкушать это зрелище, прибились художники и прочая богема. Денег у них не было, но зато была харизма и печать гениальности на лбу. Так и повелось в Европе, начиная с конца XVII века, что куртизанки стали лучшими подругами художников, их музами и вдохновительницами. Если перед другими мужчинами они обнажали свои прелести за деньги, то в кругу богемы — исключительно для творческого самовыражения. Я думаю, что именно художники с их фрустрированным либидо решили, что танцы с раздеванием — это искусство. Впрочем, кто знает, может быть, они и правы.
— Царь-батюшка, дракон проголодался!
— А что он ест?
— Девушек невинных.
— Жаль зверюшку, сдохнет он у нас…
Петр I решительным рывком ввел Россию в европейскую семью. Началось все с обрубания бород боярам и постройки собственного Версаля, по роскоши и масштабу в разы превосходящего Версаль истинный, а закончилось прививкой вкуса к европейским развлечениям, в том числе и к стриптизу. Царь впервые увидел стриптиз в Амстердаме в 1698 году, когда впервые выехал за границу. И, понятное дело, впечатлился. Вернувшись домой, он подкорректировал программу своих забав и развлечений. Иностранцы, жившие тогда при русском дворе, оставили в своих мемуарах описания этих «цивилизованных» забав русского царя. Например, на пиру по случаю рождения своего сына Пети царь приготовил для своих гостей такой сюрприз: в разгар веселья в зал внесли три огромных пирога. Из первого выпорхнула карлица. Из одежды на ней была только причудливая шляпка. Во втором пироге был обнаружен голый карлик. А из третьего вылетели 12 куропаток. Из этого описания понятно, что эротического компонента в этом стриптизе было по минимуму, все больше ржака. Петр вообще испытывал странные чувства к карликам, не только к голым, но и к одетым. Ему они почему-то казались невероятно смешными, и он держал их при себе в огромном количестве. В воспоминаниях датского посла сохранилось описание грандиозной свадьбы, которую Петр устроил для своего придворного карлика Ефима Волкова. На свадьбу в качестве гостей было приглашено более 70 карликов и карлиц. Карлики танцевали, по русскому обычаю, под звуки рожкового оркестра и забавляли гостей гримасами, позами и диковинной внешностью, «одни были с высокими горбами и маленькими ножками, другие с толстыми брюхами, третьи с искривленными ногами, как у барсучьих собак, иные с огромными широкими головами, криворотые и длинноухие, другие с маленькими глазками, раздутыми щеками и множество других уморительных образин».
А вот свободу нравов в своем народе царь не поощрял, и в 1720 году в Петербурге официально было запрещено строить общие бани: отныне мужчинам надлежало мыться отдельно, женщинам отдельно. Откуда взялись у царя такие двойные стандарты, неизвестно, но я думаю, иностранцы нашептали. После Петра наша аристократия подсела на артисточек и балерин. Они, конечно, никак не стриптизерши, но их наряды для своего времени были достаточно откровенны, чтобы включать мужскую фантазию. А к концу XVIII века в аристократических домах по-тихому стали уже и полноценный стриптиз устраивать. Особенно прославился организацией таких представлений московский князь Николай Борисович Юсупов. Вот как описывает вечеринки в его доме современник: «Юсупов к себе приглашал закадычных друзей, приятелей. В его доме шло представление кор-де-балета. Танцовщицы, по знаку Юсупова, моментально сбрасывали свои костюмы и представали пред зрителями в природном варианте, это приводило в восторг старых любителей всех изящных вещей».
Вечер в полицейском участке Парижа. Дежурный пилкой чистит ногти. Вбегает полицейский:
— Мсье, на бульваре Капуцинов, проститутки дерутся с педерастами!
Дежурный продолжает чистить ногти:
— Ну и как там наши?
В 1820-30-е годы в Париже на ярмарках и народных балах в рабочих кварталах возник канкан — вольная интерпретация старой доброй деревенской кадрили. Его тогда танцевали и мужчины, и женщины. От традиционной кадрили он отличался весьма фривольными махами ногами, прыжками и маханиями юбками. Причем все эти опции (за исключением махания юбками) исполняли и мужчины. Они так же садились на шпагаты, делали колесо, а когда барышни выполняли наклон вперед с закидыванием юбки на голову, в обязанности их партнеров входило отвешивание шлепков по мягким девичьим местам. Танец был не на шутку заводным и задорным, и куртизанки незамедлительно взяли его на вооружение. Подошли они к делу творчески — сняли панталоны, и дрыганья ножками сразу приобрели новый смысл и новое звучание. Став хитом парижских борделей, танец перекочевал в кафешантаны, кабаре, оперетту и различные шоу. Изначально канкан танцевали под любую веселую музыку с размером 2/4. А в 1858 году Жак Оффенбах создал мелодию, которая и стала визитной карточкой канкана. Это финал его оперетты «Орфей в аду», и, кстати, по сюжету канкан исполняют боги Олимпа. К концу XIX века во Франции, а далее везде и со всеми остановками, в моду вошли варьете. Это было нечто среднее между театром и борделем, в принципе по духу весьма близкое современным стриптиз-клубам. Правда, танцевали там все-таки в панталонах, и максимум, что могли увидеть зрители, это узкая полоска тела между панталонами и чулками. В 1889 году открылось знаменитое кабаре «Мулен Руж». Именно здесь сформировался тот образ канкана, который мы знаем сегодня. Но как бы ни совершенствовали непристойный танец хореографы «Мулен Руж», без обнаженки это было обычное шоу с легким эротическим флером, а никак не стриптиз. Прорыв случился 11 февраля 1893 года, когда танцовщица по имени Мона взяла да и разделась. Зрители рукоплескали, но полиция их восторг не разделила и оштрафовала смелую женщину на 100 франков. История умалчивает, сколько заработала Мона в этот вечер, но, судя но всему, она осталась в плюсе, потому что у Моны появились последовательницы. Вскоре ее «подвиг» повторили две легкомысленные барышни, подрабатывавшие натурщицами у знакомых художников и скульпторов. Набравшись шампанского на традиционном бале студентов художественных училищ, барышни под улюлюканье зрителей забрались на стол и под музыку эффектно разделись донага. Полиция среагировала ассиметрично — согнала со стола танцовщиц и оштрафовала зрителей, чем спровоцировала студенческие волнения и уличные беспорядки, в результате которых даже погиб один человек. Жертва была не напрасной — после того инцидента запрет на стриптиз был снят.
После Первой мировой войны у стриптиза появились свои «звезды», чьи имена гремели по всему миру. Благодаря им слово «стриптизерша» перестало быть синонимом слова «проститутка». Чьи-то имена мы помним до сих пор, другие незаслуженно забыты. Например, почитаемая когда-то в Берлине, как богиня, стриптизерша Анита Бербер. У Марлен Дитрих не было такой славы, как у нее! Но кто сегодня помнит Анитины моно спектакли «Морфий», «Труп на столе анатома» и др. в которых обнаженка соседствовала с триллером, а драматизм с эротикой?
Но время сделало свой выбор, и в историю в качестве самой знаменитой европейской стриптизерши вошла Мата Хари.
Бал. Наташа Ростова подходит к поручику Ржевскому.
— Поручик!
— Да-с!
— А почему вы не танцуете?
— А мы себя в постели покажем-с!
Маргарет-Гертруда Зелле, леди Третей Маклид, взявшая себе имя Мата Хари, а в досье центра шпионажа в Амстердаме значащаяся как агент Н.21. Аферистка, проститутка, возможно, нимфоманка, талантливая актриса и просто красавица. За свои 40 лет жизни она успела побывать в постели практически со всеми влиятельными мужчинами своего времени, а кому не успела отдаться, тому, по крайней мере, показала все свои прелести. Удивительная женщина!
Она родилась 7 августа 1876 года в Леевардене на севере Голландии в семье шляпника. В 17 лет родители отправили ее в Гаагу, под присмотр дяди. Почему отправили, неизвестно, но есть версия, что из-за бушующего либидо и связи с учителем, иными словами, от греха подальше. А Маргарет больше всего на свете хотелось свободы. Поскольку в то время девушке покинуть дом родни и получить свободу можно было только через замужество, у Маргарет просто не оставалось выбора. Недолго думая, она взялась изучать брачные объявления в местной газете. Подходящий жених нашелся быстро, им стал Рудольф Маклид, офицер из голландской Восточной Индии, находившийся в отпуске на родине. Он был абсолютно лыс, на 20 лет старше невесты, но это не помешало их любви. Через 6 дней после первой встречи они обручились, а через три месяца сыграли свадьбу. Через полтора года Маргарет родила сына и вместе с мужем отправилась на место его службы на Яву. Там у нее родилась дочь, сын умер (кажется, его отравила прислуга), муж ревновал — жизнь стала невыносимой. И Маргарет опять рванула на свободу — убежала от мужа. Куда? Ну, разумеется, в Париж! Позже свой выбор она объяснила просто: «Я думаю, что всех жен, сбежавших от мужей, тянет в Париж». Свою дочь она больше никогда не увидит, хотя та во многом повторит ее судьбу. Жанна-Луиза за свою жизнь соблазнит множество мужчин, во время Второй мировой будет работать на разведки сразу нескольких воюющих держав, а в 1950 году ее расстреляют за шпионаж солдаты северокорейских войск.
Ну да не о ней речь.
В Париже Маргарет планировала зарабатывать на жизнь работой натурщицы, но из-за маленького размера груди карьера не задалась. Наконец, ей повезло, она нашла себе работу в школе верховой езды при знаменитом цирке Молье. Наверное, месье Молье был первым, кто увидел коммерческий потенциал в очевидной сексуальности Маргарет. Он посоветовал ее попытать счастья в роли исполнительницы восточных танцев, тогда это была очень модная тема. И Маргарет прислушалась к его совету. Очень скоро на благотворительном вечере в салоне русской певицы госпожи Киреевской состоялся ее дебют. Свою карьеру танцовщицы она начала под именем леди Маклид. Тогда она еще не раздевалась, но откровенный восточный костюм и общий флер экзотики зрителям понравились. Когда она успела научиться танцевать, кто были ее учителями — неизвестно. Многие считают, что она вообще танцам не училась, просто у нее был врожденный танцевальный талант. Правда, ее бывший муж с этой версией никогда не соглашался. Когда он слышал похвалы ее танцу, то громко хохотал: «У нее плоскостопие, и она абсолютно не умеет танцевать!».