«Шахнаме», как мы уже видели, насыщена до пределов лиризмом. Лирические отступления автора дают огромный материал для того, чтобы отвести Фирдоуси почетное место в ряду великих лириков таджикской и персидской классической литературы. Фирдоуси как лирик еще в монографическом плане не изучался, и это одна из почетных и интересных задач будущего.
В поэме мы находим блестящие лирические вставки, например, известный философски-гедонический фрагмент «о вине»:
Фирдоуси — автор «Шахнаме» и это одно вполне определяет творческий облик великого поэта своего народа. Все остальное может нам быть интересно и нужно прежде всего потому, что Фирдоуси — создатель гениальной поэмы.
«Шахнаме» в основе своей — поэтическая обработка прозаического мансуровского свода. Принципиальная верность Фирдоуси своим источникам (в целом) несомненна и, в конечном счете, является одной из творческих особенностей автора.
Фирдоуси сознательно подчиняет себя материалу, говорит во «Введении» к поэме о «переложении в стихи... времен минувших книги». Следовательно, он сам считает себя версификатором.
Здесь надо иметь в виду, что в этом вовсе нет какого-либо самоунижения или скрытого лицемерия поэта. На Востоке во времени Фирдоуси и весь последующий классический период феодальной литературы культ формы занимал первое место в определении авторской оригинальности и значения произведения. Отсюда и ряд подражаний — однотемных произведений и вариаций традиционных мотивов и образов. Отсюда и иное, не совпадающее с нашими привычными определениями, понимание заимствования. Думается, что современники и классические литературные потомки Фирдоуси охотно подписались бы под известными словами В. А. Жуковского, что переводчик в стихах — соперник автора.
Таким образом, вопросы художественного мастерства Фирдоуси как автора «Шахнаме», с точки зрения его современников и многочисленных поколений феодального Востока вплоть до наших дней, занимают основное место. По существу, это важнейший момент и для нас, так как он неразрывно связан с идейным содержанием поэмы, в конечном счете определяет литературную ценность произведения.
Авторская индивидуальность Фирдоуси прежде всего выразилась в известном подборе материалов, дополнительных к основному источнику — «Ходай-наме». Выбор вариантов отдельных сказаний (часто противоречивых) в целом подчинялся принципиальным установкам автора и определял единство содержания и устремленность всей поэмы, а не был случайностью.
Обратимся непосредственно к вопросам художественного мастерства Фирдоуси как автора «Шахнаме». Огромная поэма «Шахнаме» представляется композиционно законченным, отработанным в деталях произведением, и это прежде всего обусловило успех поэмы и ее жизнь в веках. В свете сказанного несколько выше о культе формы и о подражании-соперничестве поэтов феодальной эпохи, выражавшемся в многократной обработке одних и тех же сюжетов («Лейла и Меджнун», «Хосров (Ферхад) и Ширин», «Похождения Бехрама-Гура», «Иосиф и Золейха» и мн. др.)» обращают на себя внимание следующие факты.
1) Ни поэма в целом, ни почти все ее отдельные части, не были повторены соперничающими поэтами на протяжении классического и послеклассического периода. Если другие авторы и разрабатывали некоторые сюжеты, имевшиеся в «Шахнаме», то эта обработка проводилась в ином плане, как, например, использование Низами сюжета о любви Хосрова и Ширин, о Бехраме-Гуре, об Искендере. Действительно, никто из последующих поколений поэтов и не пытался соперничать с Фирдоуси, обработать основные дастаны-эпизоды «Шахнаме»: сказания о Феридуне, Каве, Зале и Рудабе, Ростеме и Исфендиаре, Бижене и Мениже, Сиявуше. Невольно «напрашивается вывод, что, по крайней мере, одной из основных причин было художественное совершенство «Шахнаме».
2) До нас не дошли рукописи предшествующих и современных Фирдоуси, «исторических» сводов и их версификаций, в том числе и «Ходай-наме», версификаций Мас'уди и др. По-видимому, «Шахнаме» Фирдоуси и по своей полноте и, главное, по своим художественным достоинствам сделала излишним труд по переписке рукописей указанных книг, что и привело к их исчезновению.
Положению о художественной законченности поэмы Фирдоуси не противоречит общеизвестное наличие в «Шахнаме» слабых, иногда нескандируемых или непонятных стихов, а также повторений, не «служащих украшением текста.
В такой огромной поэме повторения, стандарты, общие места неизбежны, как и относительно слабые, бледные строки. Многое ведь зависит от материала, часто сухого перечня имен, дат и т. п., отнюдь не способного вдохновить автора. Наконец, и сам Фирдоуси мог любить одно и не любить другое.
Однако в тексте поэмы встречаются и технически слабые бейты. Они, эти бейты, чаще всего варьируют стихи, расположенные рядом. Нередко в поэме можно встретить и тавтологические образы. Подобные места, на первый взгляд, не свидетельствуют о законченном мастерстве исполнения.
Дело в том, что мы вообще не имеем авторизованного и даже близкого к нему текста «Шахнаме» (как не имеем пока и критического в полном смысле слова издания). Многочисленные переписчики в течение не одного столетия засорили основной текст вставками, купюрами, исправлениями иногда случайными (описки), иногда «добросовестными» (некритическое использование параллельных материалов и апокрифов), а иногда сознательными, злостными (например антишиитскими). Этому, конечно, способствовала архаичность языка (лексики) «Шахнаме», в ряде случаев затруднявшая понимание отдельных слов. Переписчики часто заменяли такие слова более понятными, современными им, искажая стиль автора.
При анализе прозаических рукописей — «Истории Бал'ами-Табари», «Кабус-наме» и других — наглядно видно, как при сохранении общего смысла текст в результате переписок изменялся до неузнаваемости. «Шахнаме» в целом от подобного искажения спасала стихотворная форма изложения и огромный размер поэмы. Но отдельные строки менялись, добавлялись, выбрасывались случайно ли, сознательно ли — не так важно. Причем неграмотные-переписчики были менее опасны, чем полуграмотные или грамотные — высокой квалификации. Неграмотный переписчик иногда исказит простые слова (и это легко установить сличением или скандировкой строки). Грамотный же заменит, да еще, «подогнав» под размер, порой впишет свой «лучший» вариант и т. д.
И если в современном условно-критическом тексте «Шахнаме» попадаются явно слабые или излишние бейты, это не ставит под сомнение художественное мастерство автора и законченность его произведения.
О стиле «Шахнаме» как выражении мастерства Фирдоуси, авторской индивидуальности поэта говорить трудно. Это большая тема еще не поставлена и тем более не разрешена в специальных исследованиях. Причина такой медлительности ясна: нельзя с уверенностью охарактеризовать стиль поэмы и художественное мастерство автора, не отдавая себе полного отчета в том, что в «Шахнаме» традиционно (в частности, от народного эпоса), а что свое, авторское». Другими словами, специальное исследование стилистических особенностей «Шахнаме» предполагает одновременное (если не предшествующее) сравнительно-историческое изучение и характеристику не только персидской и таджикской литературы (до и после X в.), но в известной мере и арабской и других литератур восточного Средневековья, о чем пока можно только мечтать.
Мастерство Фирдоуси многогранно. Оно очевидно и в основном эпическом повествовании, в свою очередь, многообразном: здесь и батальные и мирные сцены (базм о разм), романтические сюжеты и эпизоды, описания пиров, природы, людей, животных и быта, диалоги, письма. Но так же художественно выразительны и лирические фрагменты — превосходные образцы философской, дидактической, любовной, гедонической и, наконец, оформляющей хвалебной лирики. Лучшие фрагменты Фирдоуси выдерживают сравнение с произведениями, написанными на ту же тему прославленными представителями позднейшей классической литературы.
Фирдоуси в совершенстве владел всем арсеналом средств художественной выразительности. И в то же время его поэтические приемы подчинены общему стилю. Основная мысль не затемняется блеском звуковых и зрительных повторов, обилием метафор и т. п., а особенно подчеркивается ими. У Фирдоуси всегда уравновешены в бейте мысль и форма выражения ее. К поэме Фирдоуси в целом может быть отнесен термин «тафвиф», определяемый Шамси-Кайсом Рейским (ар-Рази), автором замечательного сочинения по просодии и поэтике XIII в., как выдержанное в одном стиле стихотворное произведение, сочетающее изысканность формы в гармонии с содержанием, не требующее для своего восприятия усилия мысли, что достигается известной простотой изложения, не загроможденного обилием поэтических украшений и т. д. Шамси-Кайс ставит «тафвиф» во главу угла при описании поэтических жанров, но характерно, что в некоторых позднейших поэтиках этот термин отсутствует: в послеклассический феодальный период так уже не писали!
Сказанное о равновесии мысли и формы справедливо как общая характеристика стиля «Шахнаме». Но если обратиться к сравнению отдельных частей огромной поэмы, то иногда заметны следы увлечений некоторыми формальными приемами. Например, в тексте «Сказа о Бижене и Мениже» автор увлекся риторическими восклицаниями. Подобные случаи, однако, не характерны для поэмы вообще, а показывают только, как Фирдоуси за десятилетия своей работы искал, создавая свой стиль. Присущее поэту чувство меры и формы ограничивало эти колебания и всегда возвращало художника на прямой путь.
Как уже отмечалось, стиль «Шахнаме» нельзя изучать без уяснения вопроса о традициях и новаторстве. Здесь трудно высказаться с полной определенностью, так как памятники, непосредственно предшествовавшие периоду создания поэмы, не сохранились.
Элементы художественного мастерства Фирдоуси (образы, метафоры, сравнения) полностью были унаследованы классической литературой последующего периода. С другой стороны, очевидно, что не Фирдоуси лично их изобрел, ввел в литературу и т. д. «Шахнаме» — одна из самых ранних книг восточного Средневековья — уже отмечена печатью традиционности. Да иначе и быть не могло: ведь это в основе эпическое народное произведение. Традиция, лежащая в основе стилевых приемов и образов Фирдоуси, могла быть и книжно литературной и устной народной.
О книжной традиции можно составить примерное суждение по сохранившимся обломкам сасанидской и пехлевийской (мусульманского периода) литературы. О фольклоре — только по отражениям в литературе, т. е. еще меньше. Ведь памятников современного эпохе Фирдоуси народного творчества пет. Но мы знаем, что ранние таджикские и персидские поэты в период возрождения литературы на родном языке (фарси-дари) усиленно черпали материал в народной лирике. Это относится и к Фирдоуси, роль которого была особенно <велика в период становления национального (условно) языка. То, что поэт закрепил авторитетом своей «вечной книгн», имело решающее значение в деле стабилизации литературного языка и стиля.
При чтении поэмы обращаешь внимание на повторяемость, сходство известных сюжетов, стандартов и общих мест. Известно, что это одна из характерных черт народного эпического творчества. В «Шахнаме» много повторений ситуаций, характеристик, описаний, особенно в дополнительных сценах-эпизодах. Даже в основных эпизодах встречаются «штампы», но, всматриваясь пристальней, мы видим и то, как постоянно варьирует эти стандарты автор, как часто оживляет их каким-нибудь новым штрихом. Вот в этом и сказывается действительное мастерство Фирдоуси и результаты его большой работы над поэмой. Действительно, если взять основные сходные эпизоды поэмы, то нельзя не признать их внутреннего разнообразия. Сцены боя Ростема с Сохрабом, Исфендиаром, Эшкебусом, Афрасиабом настолько внутренне различны и динамичны, полны огня, что забывается стабильность частностей. А массовые сцены — при неизбежности эпических стандартов — как они разнообразятся автором, эти сражения Феридуна, Менучехра, Кей-Хосрова, Кадисия!
Многообразны и дидактические варианты и лирические вставки. Как различны основные романтические эпизоды о Зале и Рудабе, Бижене и Мениже, Сиявуше и Судабе, Хосрове и Ширин! А как многообразно описывает Фирдоуси пиры или природу! Вот как, например, варьирует Фирдоуси описания прихода ночи (часто мы встречаем первую строку, говорящую о заходе солнца):
т. е. «когда скрылось блистающее солнце. . .» и дальше несколько вариантов продолжения:
т. е. «заперли дверь покоя, и ключ оказался потерянным».
т. е. «темная ночь вывела на колесо [неба] войско [звезд] и т. д.
Кроме повторяемости сюжетов и образов, при чтении «Шахнаме»» в глаза бросается гиперболизм описаний, характеристик, сравнений. Можно сказать, что гипербола — излюбленный прием Фирдоуси.
Гиперболизм выражений и характеристик вообще свойственен народному героическому сказу, но такой гиперболизм не только не противостоит правде искусства, а сопутствует ей. Он нужен в поэме для реализации мифического, сказочного элемента. У Фирдоуси сказочное, фантастическое живет в поэме реальной жизнью, потому что все эти дивы, пери, драконы в представлениях народа реальна существуют, общаются и борются с людьми.
Естественно, рядовому человеку не под силу вступить в борьбу со стихией, драконом и т. д. Тут нужны люди, сильные и телом и духом. Нарушение автором пропорций внешнего правдоподобия, для того чтобы резче подчеркнуть, выделить нужный момент, глубоко свойственно художественному творчеству. Другими словами, здесь имеет место формальное нарушение закона при верности ему по существу.
Реалистичность творчества Фирдоуси является выражением реалистического, по существу, миропонимания поэта. Разумеется, эта не реализм как определенное литературное направление, а реалистическое отношение к действительности. Автор видит и хочет видеть не искаженное представление о мире, а самый мир и в меру своего (и народного) опыта отображает реальный мир в своем творчестве.
Это выражается и в описаниях природы, и в описании человека, в тонком проникновении в его внутренний мир. Автор умеет открыть живое, человеческое даже в космических мрачных образах, например в образе Зохака.
Многочисленные образы врагов-туранцев также отнюдь не залиты одной черной краской, как и иранцы не всегда изображаются только положительно.
Во внимании к подробностям быта, мелким деталям, в использовании сравнений, эпитетов, большей частью в основе своей конкретных, живых, народных также сказывается стремление Фирдоуси к реалистической точности.
Неразрывно со стилем связан и вопрос о языке «Шахнаме».
Язык поэта в разных частях поэмы также отражает различие источников. Большая часть «Шахнаме» является версификацией мансуровского свода, и этот древнейший памятник новоперсидской прозы в значительной мере определяет общую характеристику поэмы, ее языка в частности. Используя арабоязычные своды, можно получить представление о том, чего не было в мансуровском своде, и, следовательно, взято Фирдоуси из других источников (например, сказ о Ростеме и Сохрабе, о Бижене и Мениже).
Внимательный взгляд обнаруживает некоторые несходные черты языка в различных частях «Шахнаме», обусловленные различием источников. В этом направлении серьезных исследований еще не было, вопрос остается открытым. Особо детального изучения требует язык тех частей «Шахнаме», которые основаны на «новоперсидских» источниках.
Но вот другая группа — группа арабоязычных источников, лежащих в основании повествования об Искендере и «полуахеменидах» — кеянидах: Дара (сын Бехмена) и другого Дара, источников, связанных с западом и эпопеей Александра. Здесь уже явно бросается в глаза разница в языке, прежде всего насыщенность его арабизмами (в лексике).
В основных частях «Шахнаме» удельный вес арабских слов невелик, и все они уже прочно вошли в основной фонд складывающегося литературного фарси, а в «Искендер-наме» (преимущественно) изложение пестрит арабизмами, часть которых и позднее осталась в пределах словарного запаса. Помимо отдельных слов, встречаются и арабские выражения, мусульманские формулы и т. п.
Здесь зависимость языка Фирдоуси от источников, им использованных, выступает с особой наглядностью. В дальнейшем изложении — в сасанидской части — язык повествования возвращается к общему стандарту, но арабизмы очень уместно появляются в эпизодах, связанных с действиями арабов, в их речах, например в обращении Шо'бе — посланца Са'да к испехбеду Ростему:
«Так сказал Ростему: «О достославный,
В целом же язык «Шахнаме» и поныне является образцом свободного от арабизмов литературного фарси. Но в языке Фирдоуси нет особой нарочитости в изгнании арабских слов, а тем самым, по-видимому, и искусственности в сравнении с живой литературной речью своего времени. Несомненно, в языке поэмы арабизмов и должно было быть меньше, чем в живом разговорном языке. Тематика и источники, конечно, не давали для этого оснований, наоборот, обусловливали значительную долю архаизмов, специальной и уже ко времени Фирдоуси устарелой лексики, так богато представленной в «Шахнаме». На наш взгляд, язык Фирдоуси в «Шахнаме» при наличии архаизмов и известного количества арабизмов более близок к живой речи, чем, например, нарочито освобожденный от арабской лексики язык некоторых «принципиальных» статей Пуре-Давуда (XX в.).