Основную помощь в определении годов жизни поэта оказывает самый текст «Шахнаме». В ряде лирических отступлений Фирдоуси говорит о своем возрасте в связи с некоторыми моментами работы над поэмой и обстоятельствами личного характера (смерть сына), указывает даты (прямо или лишь намеком), например, дату завершения своего труда.
Наиболее твердой датой можно считать указание на завершение второй, посвященной Махмуду Газневидскому, редакции поэмы в 400 г. Хиджры, т. е. в 1009—1010 гг. н. э. Остальные даты так или иначе сопоставляются между собой и с этой датой, причем выявляются противоречия, казалось бы, прямых и ясных в отдельности указаний. Многие из этих противоречий кажущиеся, рано или поздно их, может быть, удастся согласовать. Дело в том, что первоначально молчаливо исходили из предположения о последовательной с начала до конца работе Фирдоуси над поэмой. В целом это, пожалуй, так, но в отдельных случаях более поздний эпизод мог быть обработан раньше, а более ранний отредактирован позднее. Наконец, не исключены и отдельные, позднейшие вставки, искажения переписчиков, варианты разных редакций. Все это ныне с успехом изучается, сопоставляется текстологами, но пока еще в плане предварительных исследований. Большое значение имеет и отсутствие окончательно установленного критического текста поэмы.
Таким образом, отдельные исследователи, сопоставляя многочисленные и противоречивые данные, по-разному устанавливали вероятность той или иной предполагаемой даты рождения Фирдоуси. Так, Т. Нёльдеке полагал вероятность 323—324 гг. Хиджры, т. е. 935—936 гг. н. э. Таги-заде — (еще в журнале «Каве» за 1921 г., № 12) — около 320 г. Хиджры, т. е. в пределах 932—934 гг. н. э. Последняя дата была принята правительством Ирана как официальная для проведения торжества 1000-летия со дня рождения поэта в 1934г. Есть и иные соображения: если более ранние даты (не раньше 920 г.) мало обоснованы, то установление более поздней даты (329 г. Хиджры, т. о. 940—941 гг. н. э.), обосновываемое, например, Саидом Нафиси по данным «Шахнаме», заслуживает предпочтения.
Что мы знаем о личной жизни, семье, детстве, воспитании будущего автора «Шахнаме», о раннем периоде его жизни? Можно прямо сказать: почти что ничего! Из текста поэмы устанавливается только, что у Фирдоуси был сын, умерший в возрасте 37 лет, когда отцу его было 65. Безвременная кончина сына отмечена в поэме трогательной элегией — лирическим отступлением автора. Есть упоминания и о дочери поэта, бывшей, очевидно, значительно моложе брата (автор «Чехар-Мекале» говорит о ней как о наследнице поэта). Вот и все. До момента, когда Фирдоуси берет на себя труд создания «книги царей» — «Шахнаме», ни он сам в своей поэме, ни другие старые источники ничего не говорят нам о личности автора.
Представляется, однако, что, несмотря на молчание источников, все же есть возможность сделать несколько существенных выводов и обоснованных предположений.
Можно предположить что детство и юные годы поэта прошли без особых событий, в условиях дехканской обеспеченности. Жалобы на материальные затруднения отмечаются в «Шахнаме» значительно позднее, когда поэту было около шестидесяти лет. Более ранние упоминания, как, например, о «неверном сокровище» (ганджи вафадар нист) во «Введении» к «Шахнаме», порождены скорее чувством непрочности положения (в это смутное время), чем нуждой.
Выше подчеркивалось, что Фирдоуси был дехканом из-под Туса. Следовательно, будущий поэт рос не в семье каких-либо захолустных вотчинных владельцев поместий, а жил в пригороде одного из крупных и культурных городов того времени. Это дает все основания предполагать, что Фирдоуси получил лучшее образование и воспитание, чем средней руки провинциальный дехканский сын.
Тус был одним из важных центров иранского национализма — шо‘убийи и вместе с тем шиизма. Именно в Тусе была проведена работа по составлению свода иранских сказаний и истории «Ходай-наме» или мансуровского прозаического шахнаме.
Если дехканство вообще было основной средой (как и мобеды, хранители, главным образом, книжных традиций), где собирались изустные эпические сказы, то мы вправе предположить, что дома, в семье Фирдоуси мог слушать эти «сказы», а в Тусе быть близким к кругам знатоков-хранителей преданий.
Фирдоуси — поэт и большой, зрелый мастер поэтического слова, таким, разумеется, не родился, а сделался, развив свой талант, свое художественное мастерство задолго до того, как он приступил к работе над поэмой.
Возникает вопрос: почему мы не видим юношу и молодого Фирдоуси в числе придворных поэтов своего времени? Ведь в то время профессиональное мастерство уже ценилось высоко, а поэт такого таланта, какого не мог не сознавать в себе Фирдоуси, мог быть уверен в успехе. В числе придворных поэтов саманидского века нет имени Фирдоуси. Что его забыли, не отметили? — Невероятно! Значит, он не выступал как поэт-профессионал.
Фирдоуси не был придворным поэтом, по-видимому, потому, что это не входило в его личные творческие планы. Кроме того, он был материально обеспечен, и жизнь не вынуждала его выступать профессионалом-панегиристом.
Но вот — твердо установленный биографический факт: Фирдоуси в зрелом возрасте, после преждевременной гибели поэта Дакики берет на себя труд стихотворной обработки сборника эпических сказаний Ирана. Об этом он сам говорит в стихотворном «Введении» к поэме, касаясь некоторых моментов истории создания «Шахнаме».
Дакики — один из наиболее ярких после Рудаки таджикских поэтов саманидского X в. Хорасанец, по некоторым данным уроженец Средней Азии (Бухары), Дакики был поэтом при дворе саманида Нуха II ибн-Мансура (977—997 гг.), а до этого при удельном дворе эмиров династии Чаганиан.
Несколько дошедших до нас блестящих лирических фрагментов и отзывы источников убеждают, что это был оригинальный, большого художественного мастерства и силы лирический поэт, которому отводилось едва ли не первое место среди современников. Считать его гебром-зороастрийцем, шо‘убитом можно, исходя из очень зыбких оснований. И утверждать, и отвергать подобные предположения одинаково трудно.
Теперь уже невозможно решить, был ли убит Дакики своим рабом по наущению мусульманского духовенства или в припадке ревности под пьяную руку, как на это намекает в своем лирическом отступлении Фирдоуси (см. стихи 287 и сл.). Ему ли самому принадлежала инициатива облечь в стихотворную форму «времен минувших книгу», мансуровское шахнаме, или его как выдающегося мастера-стихотворца привлекли к этому нужному и политически важному делу, не имеет значения. Стихотворная обработка книги была начата Дакики и осталась незавершенной. Фирдоуси включил в свою поэму тысячу бейтов Дакики — то, что дошло до нас и на основании чего источники, а за ними и многие исследователи повторяют, что Дакики успел написать только ту тысячу бейтов, которая сохранилась в тексте «Шахнаме» Фирдоуси. Тысяча бейтов для огромного по замыслу и объему труда — ничтожное, ничего не определяющее количество. М. ‘Ауфи в своем древнейшем из дошедших до нас тазкире говорит о 20 ООО бейтов, написанных Дакики! Эту цифру (как и любую другую, кроме упомянутой тысячи) мы не можем ни принять, ни оспорить, но ясно одно: Дакики начал труд и, не закончив работы, был убит. Фирдоуси же в свою поэму включил только часть написанного Дакики, а не все.
Не случайно включил Фирдоуси в свою поэму именно эти бейты Дакики. Фирдоуси как будто желал почтить память своего трагически погибшего предшественника, а, кроме того, заодно, подчеркнуть свое превосходство. Так, примерно, говорят многие исследователи. Это вполне вероятно, но не в этом главное. О чем повествуется в бейтах Дакики, вошедших в состав поэмы Фирдоуси? О начале зороастризма, о появлении провозвестника «истинной религии» Заратуштры. Скользкая, особенно опасная в ортодоксальном мусульманском окружении тема. Очень вероятно, что Фирдоуси предпочел, чтобы не он сам, а его предшественник отвечал за написанное.
Вместе с тем не следует думать, будто Фирдоуси приступил к работе над «Шахнаме» только после смерти Дакики. Несомненно, он и раньше, живя в Тусе, который был насыщен преданиями, слышал их из уст сказителей с детских лет. Фирдоуси, обладатель несомненного поэтического таланта, не мог не приложить своих сил к версификации отдельных эпизодов родных преданий.
Вряд ли мысль о полном воплощении их в стихотворном «шахнаме» могла появиться сразу у юного поэта, еще не осознавшего себя, свои силы и возможности. Да и не так легко было получить дорогостоящую рукопись — оригинал, необходимый для версификации. Но по мере роста мастерства, опыта в работе не могла не оформляться мысль о возможности выполнить такой нужный, желанный для всего окружения Фирдоуси труд. Грандиозный, сулящий бессмертие, но тяжелый и главное — мучительно долгий.
И вот, неожиданная смерть Дакики ускоряет принятие решения. Жизнь Фирдоуси подчинена теперь одной — высокой и еще очень далекой цели.
В начале работы имущественное положение Фирдоуси, как говорилось, было удовлетворительным, хотя и казалось уже недостаточно прочным. Но трудности и явные и скрытые, которые ожидали поэта в будущем, не устрашили его. Фирдоуси смело, с верой в себя и свое дело пошел им навстречу.
Во «Введении» к поэме Фирдоуси говорит о поисках необходимой для его версификации основы — рукописной копии прозаического мансуровского шахнаме, иначе новоперсидской «Ходай-наме», созданной в Тусе в 960 г.
Разумеется, иметь в своем распоряжении рукопись, копию только что выполненного огромного труда, было нелегким делом для частного лица, не обладавшего неограниченными возможностями. Друзья, заинтересованные в деле (по тексту «Введения» «один друг»), доставили ему желанную копию, и работа Фирдоуси получила необходимую основу. Совершенно очевидно, что речь шла о новоперсидском своде, а не о пехлевийском оригинале «Хватай-намак». Фирдоуси, как мы убеждены, не знал графики пехлеви и не мог бы использовать пехлевийский оригинал.
Фирдоуси закончил свой труд, на что ушло, как говорят, противореча друг другу, указания текста, 20, 25, 30 и 35 лет. Что же мы знаем об этом длительном и важном периоде жизни поэта, о времени создания и завершения великой эпопеи? Очень мало, а если говорить о биографических фактах, то почти ничего. Текст «Шахнаме» является нашим и основным и единственным источником. В лирических отступлениях, разбросанных в различных частях поэмы, Фирдоуси нередко говорит о себе. Интересно сообщение об освобождении Фирдоуси от налогов, что, с одной стороны, свидетельствовало о материальных затруднениях поэта, а с другой, — о заинтересованности в его работе, дружеской моральной и посильной материальной помощи определенных кругов общества.
В основном же отступления личного характера не содержат в себе точных биографических фактов. Их пронизывают размышления поэта о все ухудшающихся материальных условиях жизни. Вместе с тем они свидетельствуют о неуклонном росте самосознания автора «Шахнаме».
Если отдельные поздние эпизоды поэмы могли быть отредактированы и ранее (так, возможно, ранее других были обработаны сказания об Исфендиаре — бой с Ростемом), то в общем все же Фирдоуси работал последовательно, а потому в целом хронологически более поздние части поэмы и были написаны позднее. В большей части лирические отступления сочетаются с указанием возраста. Наиболее раннее упоминание о возрасте относится к 384 г. (первая редакция «Шахнаме»), когда Фирдоуси было 55 лет. До 58 лет поэт вообще считал себя еще молодым: «В это время как лет мне было к 58, я был (еще) молод...». И далее мы встречаем указания на 63, 65, 70, 71, 76, 80 лет.
Вместе со старостью надвигались нужда и заботы. Поэт в 65 лет, правда, в связи с гибелью сына, говорит уже о себе как о старике.
А нужда эта — не просто некоторые материальные трудности. Трудности не могли не существовать и раньше, но тогда они не исключали известной обеспеченности, а следовательно, и необходимого спокойствия и возможности работать независимо.
Чем дальше, тем больше Фирдоуси говорит прямо-таки о нужде, острой нужде в основном, что необходимо для поддержания самого существования — в пище, в тепле:
Речь идет о хлебе насущном, простом «черном» хлебе, о дровах и солонине (здесь считаю возможным только так переводить намаксуд, а не «соленья», как это не раз имело место).
Или в другом месте (фрагмент из заключения эпизода «Смерть Йездегерда»):
Не располагая никакими фактами личной биографии поэта, все же можно представить себе, что случилось с дехканом из-под Туса Фирдоуси в те смутные годы X в. Если даже с Фирдоуси лично ничего особенного не случилось, а страдали, разорялись, погибали его окружающие: друзья, покровители и защитники, представители старой, еще саманидской дехканской знати, то все равно поэт оставался один, или почти один и терял почву под ногами. А что это было так — несомненно: тут не могли не действовать общие закономерности.
Старое аристократическое вотчинное землевладение переживало кризис, уступая место новому феодальному ленному землевладению. Дехканство — класс, к которому принадлежал Фирдоуси, теряло свое господствующее положение, свое политическое влияние и, естественно, находилось в оппозиции к новым ленного типа владельцам, в большей части арабизованным иранцам, а в X в. — подчас и исламизованным тюркам.
Тяжелые годы борьбы поэта за существование одновременно были и годами борьбы за достижение поставленной цели. Как свидетельствуют лирические отступления «Шахнаме», как показывает самый факт завершения работы над поэмой, ничто не могло сломить духа поэта.
Нам представляется, что поэма Фирдоуси может быть и не была бы такой, какой она стала, если бы поэт работал в иных, более спокойных условиях, если бы победа давалась ему легче, без борьбы. Борьба автора за свое произведение определила особую остроту, актуальность в самой трактовке старых традиционных сюжетов, не говоря уже о лирических моментах поэмы. Эта острота явно идет от живого соприкосновения поэта с жизнью. В «Шахнаме» Фирдоуси отразил народную тенденцию лучше, глубже, острее и жизненней, чем это могло быть в условиях, более благоприятных для самого поэта, но отделяющих его от живого соприкосновения с народом.
По мере того как подвигалась работа над поэмой, у Фирдоуси возрастало чувство уверенности в своих силах, сознание величия и необходимости своего труда. «Шахнаме» в глазах автора постепенно становится памятником нерукотворным — «созданным словом», памятником, которому «не страшны ни ветер, ни дождь», к которому «не зарастет народная тропа»: «Века пройдут над этой книгой, и ее прочтет всякий, обладающий разумом»; «Когда эта именитая книга будет закончена, обо мне заговорит вся страна...». Уверенность поэта в величии своего дела, несомненно, помогла ему завершить свой труд-подвиг.
Когда была закончена работа над поэмой? В тексте «Шахнаме» содержатся прямые указания автора, с датами — не с датой, а именно с датами завершения труда. Это 384 г. Хиджры (994 г. н. э.) и 400 г. Хиджры (1009—1010 гг. н. э.). Есть и другие даты, например, 389 г. Хиджры (999 г. н. э.), но эта последняя, как увидим, возможно, основана на недоразумений. Противоречия сравнительно легко разрешаются, если принять естественную мысль о нескольких редакциях поэмы.
Бесспорна дата 400 г. Хиджры с посвящением Махмуду Газневидскому. Именно эту редакцию и сохранили нам многочисленные рукописи и позднейшие литографированные и печатные издания текста. Есть все основания утверждать, что она не была первой редакцией поэмы, что стихотворная обработка «Шахнаме» была закончена Фирдоуси значительно раньше 400 г. что, действительно, около 384 (994) г. «Шахнаме» могла быть в основном завершена. Две редакции (994 и 1010 гг.) представляются бесспорным фактом, с которым могут быть согласованы указания на возраст автора и на продолжительность его работы над поэмой.
Но противоречия остаются. С какого момента исчислял Фирдоуси сроки, указанные в лирических отступлениях? Нам представляется, что последний срок — 35 лет — мог включать и раннюю работу автора над эпическими преданиями, еще до принятия решения взяться за труд, начатый Дакики. А может быть, с момента получения от «друга» необходимой книги? Во всяком случае, можно утверждать, что «Шахнаме» в редакции, законченной Фирдоуси в 994 г., не могла быть позднее посвящена Махмуду Газневидскому без существенной, хотя бы и внешней, обработки. К этой обработке Фирдоуси, конечно, приступил не сразу после завершения первой редакции, а несколько лет спустя, по-видимому, около 390 г. Хиджры (1000 г. н э.). В целом от момента завершения первой до окончания второй редакции прошло около 15 лет!
Первоначальный текст поэмы мог быть дополнен новыми эпизодами, вариантами и, вероятно, был дополнен, но также мог быть и сокращен в отдельных частях. Поэтому именовать первую редакцию предварительной, а посвященную Махмуду полной не следует. Мы не знаем тех изменений, которые были сделаны Фирдоуси при доработке поэмы для посвящения Махмуду.
Несколько слов о промежуточной редакции 999 г. с посвящением правителю Хан-Ленджана, незначительного округа близ Исфагана, Ахмеду ибн-Мохаммеду.
Во-первых, надо с полной уверенностью сказать, что о какой-либо новой редакции огромной поэмы, законченной только что в 994 г., говорить нельзя. Для этого у автора не было ни оснований, ни, главное, времени. Речь могла идти только о поднесении имеющегося экземпляра первой редакции с соответствующей надписью — посвящением.
Во-вторых, новейшие исследования иранских ученых (Бехара, Нафиси и др.) установили ошибочность утверждения Германа Эте, закрепленного авторитетом Т. Нёльдеке, о посвящении Фирдоуси в 389 г. поэмы эмиру Хан-Ленджана. Речь может идти о поднесении ему поэмы переписчиком в 689 г. Хиджры, т. е. через триста лет после окончания поэмы! Дело в том, что дефектное (без точек) графическое начертание (600), на что, по-видимому, имеется больше оснований.
Психологически, конечно, ошибка эта вполне понятна. Но истина, скорее всего, на стороне современных исследователей текста. Одно бесспорно: никакой новой редакции не было и не могло быть.