Потоцкий в тюрьме. Элика и Славку тоже арестовали.
Что их ждет? Мы боялись ложиться спать, боялись раздеваться. А Витя все не приходил. Может, и его арестовали, только мы ничего не знаем? Сидим здесь, как в западне, и ждем.
Вернулся брат поздно. Он и Толя видели маму Элика. Она плачет, рассказывает и плачет, никак не может смириться с тем, что произошло…
Ночью к Элику постучали. В последнее время он спал неспокойно. Он вскочил, бросился к двери, спрашивает:
— Кто там? — И тут же успокоил мать: — Это свой, Степан, не волнуйся.
Открыл дверь. Они о чем-то поговорили со Степаном. Потом Элик вернулся в комнату.
— Я к Славке схожу.
— Ночью?! — испугалась мать.
— Очень нужно, мама. Дело есть к Славке. Я прошу тебя, не волнуйся. Я должен видеть отца. Скоро мы с ним вместе домой придем.
И он выбежал из дома. А мать бросилась следом. Глядит — впереди идет Элик, а за ним трое мужчин в телогрейках. Она подумала, что они из лесу. Элик в последнее время постоянно говорил об отце и партизанах.
Толик Полозов сказал матери Элика:
— Этой ночью у Славки искали оружие, а потом увезли его самого в машине.
Она ужаснулась:
— А я думала, Элик в лес пошел к партизанам. Мне показалось, он поверил, будто за ним из леса приехали, от отца. А оно вон как получилось…
Ребята не могли ее успокоить…
У нашего подъезда я встретила Зинку, теперь она «руководительница». Одета в серо-зеленую форму, на левом рукаве — бело-красно-белая повязка, с левой стороны на кармане — эмблема: ромб, на темном фоне, снизу и сверху, два креста, посредине написано «СБМ» (Союз белорусской молодежи). «Б» перекрещивают меч и лопата.
— Мы живем под Минском, на берегу озера. Старый, шикарный парк. Такая красота, невозможно представить! — тараторит Зинка.
А я вглядываюсь в эмблему.
И в ушах у меня звучит голос Элика: «Ребята! Ура! Я расшифровал эмблему! СБМ — это «Смерть белорусской молодежи». Кинжалом режем, лопатой закапываем!»
А Зинка не умолкает:
— Недавно великий немецкий ученый Поше сделал открытие: родиной арийцев была Белоруссия.
— Так вам г-говорят ваши учителя? — Я даже заикаться стала от возмущения.
— Конечно, раз белорусский народ имеет чисто арийское происхождение, его можно с достоинством принять в сферу европейской культуры…
И Зинка побежала. А я смотрю ей вслед и думаю: не сошла ли она с ума?
К нам пришел Толя Полозов. Они с Витей что-то задумали, шепчутся, переглядываются, выходят на кухню, чтобы никто не слышал, о чем они говорят. Наша «квартирантка» теперь целыми днями не бывает дома. Она работает где-то и, наверно, опять ищет какого-нибудь Ганса.
Витя надевает телогрейку поверх плаща, хотя на улице не очень холодно. Одну шапку он надвигает на глаза, другую запихивает в карман. Для чего ему две шапки?
Ребята ушли, ничего никому не сказали.
Не успела я закрыть дверь, как увидела Лёдзю с Илевичем, другом Эрика Потоцкого. У Лёдзи заплаканное лицо, припухшие глаза.
— Что случилось? — Голос у мамы встревоженный и какой-то беспомощный.
— Эрика посадили в сумасшедший дом. Они его не выпустят.
Пока говорила Лёдзя, Илевич молча хмурил брови.
— Какой это был человек, какой человек!.. — повторял он.
Слово «был» резануло по сердцу.
— И ничего сделать нельзя? — спросила мама.
— Теперь в отпуск никого не пускают. Не до отдыха им… — Илевич поднялся. — Ну, я пойду. — Он крепко пожал всем руки.
Лёдзя была еще у нас, когда вернулся Витя. Лицо его сияло.
Он не скрывает радость, наоборот, ему не терпится поделиться с нами, и он выпаливает:
— Элик уже дома!
— Выпустили? — подозрительно спрашивает отец.
— Выпустят они… Мы с Толей помогли ему.
Все с недоумением смотрят на Витю, а он смеется:
— Не верите?.. Его в Германию должны были отправить. Нам Курт сказал. Народу собралось тьма. Сплошная неразбериха. Мы с Толей прошли в школу, как будто попрощаться с Эликом. Он надел мой плащ и мою шапку и через минуту вышел с Толей.
— А ты остался? — не выдержала мама.
Витя смеется.