— Ну ладно, Люси, если говорить серьезно — ты стала ужасно злая.
— Посмотрела б я на тебя, если бы у тебя был уговор с человеком, а потом…
— Да нет, не просто злая, а…
— Что?
— …словно чокнутая.
— Может быть, — сказала она, помолчав, — это из-за тебя я и делаюсь чокнутой, Рой Бассарт.
— Тогда чего же ты так хочешь выскочить за меня?
— Слушай, знаешь, что я тебе скажу? Да я еще в июле хотела тебя бросить. С того самого дня, как ты снял эту комнату, чтоб спать на большой кровати, эх ты, младенец!
— Ну, тогда ты долго раскачивалась, вот что!
— Я не раскачивалась! Я не хотела тебя огорчать, Рой. Я жалела тебя!
— Как же, как же!
— Я думала, тебе будет легче перенести все это в Либерти-Сентре, где ты сможешь утешаться любимым печеньем.
— Ну так вот, я плакать не стану. Меня не так уж легко заставить прослезиться. А печенье здесь совершенно ни при чем. Я даже не понял, что ты хочешь этим сказать. И кроме того, — добавил он, — если бы тебе так уж приспичило меня бросить, будь спокойна, ты б меня бросила. А уж стал бы я плакать или нет, это тебя бы не интересовало.
— Да?
— Потому что ты не способна переживать, как все люди.
— Я не способна? Откуда ты это взял?
— Люси! Ты плачешь?
— О нет… Я ведь не способна переживать, как все люди. Я настоящий камень — меня не прошибешь.
— Нет, ты плачешь. — Он подошел к кровати — она лежала навзничь, закрыв лицо руками. — Не надо. Пожалуйста, не надо. Я вовсе не то хотел сказать, правда.
— Рой, — спросила она, — кто это сказал, что я сумасшедшая? Кто сказал, что я не способна переживать?
— Переживать, как все люди!.. Да нет, никто не говорил.
— А все-таки, Рой? Кто, дядя Джулиан?
— Никто.
— А ты и поверил?
— Ничего подобного. Да и не говорил он этого.
— Ну, я тоже много чего могу о нем порассказать. И как твой дядюшка смотрит на меня! И как он лез ко мне целоваться на вечеринке!
— Летом, что ли? Ну, так это в шутку. Ты ведь тоже поцеловала его в ответ. Ну что ты только говоришь, Люси.
— Я говорю, что ты слепой! Ты не видишь, до чего они страшные люди! До чего испорченные и злые! Они тебе внушают, будто я плебейка и даже переживать не способна, а ты им веришь!
— Как раз не верю.
— А все из-за чего? Ну, Рой? Говори!
— Что сказать?
— Ну ясно, из-за отца! Но я не сажала его в тюрьму!
— Я этого не говорил.
— Он сам себя засадил! И это было бог знает когда, с этим давно покончено, и я ничем не хуже ни тебя, ни их, ни вообще кого бы то ни было!
Тут дверь в комнату распахнулась, и вспыхнул свет.
На пороге стояла миссис Блоджет, хозяйка Роя: худая, нервная, недоверчивая вдова с узким, словно щель, ртом и фантастической способностью выражать неодобрение, сужая его еще сильнее. Она хранила красноречивое молчание — ей и не нужно было ничего говорить.
— Да, но как вы сюда попали? — спросил Рой тоном человека, оскорбленного в своих законных правах. Он молниеносно встал между Люси и хозяйкой. — Так как же, миссис Блоджет?
— С помощью ключа, мистер Бассарт. А вот как она попала сюда? Вставай, бесстыдница!
— Должен вам сказать, что открывать своим ключом чужую дверь не принято.
— Не указывайте мне, что принято, а что нет, мистер Бассарт. Я поверила, будто вы бывший военный…
— Но…
— Что «но», сэр? И у вас хватает наглости сказать мне, будто вам неизвестны правила поведения, заведенные в этом доме, — так, что ли?
— Но тут совсем другое дело, — сказал Рой. — Это моя невеста.
— Кто? Отойдите-ка в сторону, дайте мне на нее посмотреть.