— Вот вам моя дочь... — входя в гостиную, продолжает губернаторша, подводя Чичикова к дочери, — только что выпущена из института. Познакомься, душенька, — обращается она к дочке, — это Павел Иванович!.. — Дочка встает... и Чичиков узнает в ней ту самую блондинку, которую он встретил на дороге... на мгновение он немеет... потом, овладев собой, говорит:
— Я имел уже счастье нечаянным образом познакомиться... — склоняясь, он целует ручку дочки и присаживается с ней рядом.
В этот момент в дверях гостиной, волоча за собой прокурора, появился пьяный Ноздрев. Чичиков беспокойно привстал... А Ноздрев, заметив его, радостно растопырил руки и закричал:
— Ба! Ба! Ба! Херсонский помещик! Херсонский помещик! — Чичиков двинулся было в сторону, но Ноздрев, заливаясь смехом, уже подошел к нему, облапил и поцеловал:
— Ну что, много наторговал мертвых? — не выпуская его, громко спросил Ноздрев.
Чичиков дернулся, изменился в лице.
— Вы знаете, ваше превосходительство! — горланил Ноздрев, обращаясь к губернатору. — Ведь он торгует мертвыми!..
Губернатор ошалело привстал, губернаторша тоже Сзади них откуда-то появилась «странная личность»...
— Приезжаю сюда, — продолжает Ноздрев, — мне говорят, что он купил на три миллиона крестьян, на вывод... Как на вывод? — обращаясь к Чичикову, вскричал он. — Да ведь ты у меня торговал мертвых!
Чичиков растерянно улыбается... Губернатор и прокурор переглядываются... Дочка и мамаша в ужасе... из зала на голос Ноздрева показались гости...
— Послушай, Чичиков, — не останавливаясь, продолжал Ноздрев. — Ну скажи, зачем ты покупал мертвых?
Чичиков молчит. Среди гостей волнение и шепот.
— Экий ты, право, двуличный человек... — обижается Ноздрев. — Ведь у тебя нет лучшего друга, чем я! Ведь ты мне дороже отца родного! Ваше превосходительство, прокурор... — обращается он к тому и другому, — позвольте мне поцеловать его...
Чичиков пятится, угрожающе сжимая кулаки...
— Да уж ты не противься, — подходя к нему и пытаясь обнять его, говорит Ноздрев. — Одну безешку позволь запечатлеть в твою белоснежную щечку.
Чичиков в бешенстве толкает Ноздрева. Тот отлетает прямо на губернаторшу с дочкой и падает вместе с ними на пол... Гости ахают. Чичиков бросается вон... Ноздрев вскакивает, хватает стул и с криком:
— Держи его! Держи... — бросается за Чичиковым. Гости шарахаются. Дамы визжат. Оркестр грянул галоп. По залу проносится Чичиков. За ним, распугивая гостей, со стулом мчится Ноздрев. Чичиков с разбегу юркает в дверь... Ноздрев, не добежав, поскользнулся и грохнулся на пол...
Эп. 43.
Улица. Ночь. Ветер. По улице, оглядываясь, как затравленный зверь, проносится в расстегнутой шинели Чичиков... Вбегает в ворота гостиницы... взлетает по лестнице...
Эп. 44.
...и, появившись в номере, захлопывает дверь, набрасывает крючок и настороженно замирает. Затем подходит к окну и, тяжело дыша, прислушивается... Издалека ветер доносит обрывки галопада.
— Черт бы побрал всех, кто выдумал эти балы... — злобно говорит он, сбрасывая шинель и шляпу. — И чему сдуру обрадовались... В губернии неурожай... голод, так они за балы... Невидаль, что иная навертит на себя тысячи и пойдет вертеть хвостом... а ведь все на счет оброков или на счет совести нашего брата... — остервенело шипит Чичиков, срывая с себя воротничок, галстук и фрак.
— Балы, балы... Веселость! — зло продолжает он. — А ведь просто дрянь!.. Взрослый, совершеннолетний вдруг выскочит весь в черном, общипанный, как черт, и ногою дряг, дряг, дряг, точно блохи его кусают. А все из обезьянства, все из обезьянства! Эх... вы!... — угрожая кому-то кулаком, исступленно выкрикнул Чичиков и ослабело опустился на стул.
— Но Ноздрев... Ноздрев... — сжимая голову, простонал он. — Ах, подлец!
Внезапно закашлявшись, Чичиков испуганно смолк... хватается за горло, трогает шею, разевает рот... Сразу мрачнеет, делается испуган и озабочен...
Эп. 45.
В это время на одной из отдаленных и пустынных улиц города дребезжал весьма странный экипаж, появление которого может еще более увеличить то неприятное положение, в какое попал наш герой.
Дело в том, что в этом экипаже, похожем скорее на толстощекий арбуз, поставленный на колеса, среди бесчисленных ситцевых кисетов, валиков, подушек, напичканных калачами, кренделями и ко куркам и, сидела рядом с дворовой девкой знакомая нам помещица, коллежская секретарша Настасья Петровна Коробочка.
Шум и визг железных скобок и ржавых винтов колымаги разбудил на другом конце улицы будочника, который, подняв алебарду, закричал спросонья что стало мочи: «Кто идет?» Но увидев, что никто не шел, а вдали проехала лишь колымага... поймал у себя на воротнике зверя и, подойдя к фонарю, казнил его на ногте. После чего, отставивши алебарду, он опять заснул по уставам своего рыцарства...
Эп. 46.
Поутру, едва лишь на приходской церкви Николы-на-недотыках ударил к заутрени колокол, из дверей оранжевого деревянного дома с мезонином выпорхнула дама в клетчатом щегольском клоке, Вскочила с необыкновенной поспешностью в стоявшую у подъезда коляску, которую лакей тут же захлопнул дверцами, и, ухватившись за ремни сзади коляски, закричал кучеру: «Пошел!»
Дама, назовем ее в отличие от других «просто приятной», везла только что услышанную новость и чувствовала непреодолимое желание скорее сообщить ее...
Эп. 47.
Подъехав к одноэтажному дому с белыми барельефчиками, коляска остановилась. Выскочив из коляски, дама, торопливо пробежав узенький палисадник с решеткой...
Эп. 48.
...появилась в передней своей приятельницы. — Вы слыхали, милочка, прелестник-то наш каков? — звонко с ней поцеловавшись, спросила приятная дама.
— А что, что, говорите скорее!.. — воскликнула дама-хозяйка, вводя гостью в голубую гостиную.
— Нет, это роман, совершенный роман! — опускаясь в кресло, начала приятная дама. Вообразите, милочка. Вдруг, в глухую полночь является он, вооруженный с ног до головы, вроде Ринальдо Ринальдини, к помещице Коробочке и требует продать все души, которые умерли...
— Ах, боже мой, какие страсти, — взволнованно произнесла хозяйка.
— Перепуганная насмерть Коробочка, — продолжает приятная, дама, — говорит ему, я не могу их продать, они мертвые. А это, — кричит размахивая пистолью, — мое дело знать, мертвые они или живые!., и такого ужасного скандальозу наделал. Вся деревня сбежалась... ребенки плачут... все кричат; ну, просто оррер, оррер, оррер!..
Эп. 49.
А Чичиков, осунувшийся, больной, сидит полураздетый в кровати и, разинув рот, со стоном рассматривает в зеркало свое горло.
Эп. 50.
В голубой же гостиной уже появилась третья дама — Софья Ивановна.