Мария уже овладела собой.
— Завтра я сумею расчет получить? Тогда прямо завтра. Вещи я, можно сказать, и не распаковала еще.
— Как знали, что не задержитесь! — Барков опять улыбнулся, поднялся, протягивая руку, крепко пожал.
— Я сейчас же и передам в бухгалтерию, попрошу, чтобы поторопились с расчетом. До свиданья.
«Вот это он меня купил! — думала Мария, едучи на площадку, усмехаясь, качая головой. — Один-ноль в его пользу. Ну, молодец — и не подкопаешься!»
Она прошла к себе в закуток, села, все еще посмеиваясь. Ведь и на самом деле решено было уезжать? Что же такое чувство, будто ее ловко провели? Надеялась, что все же уговорят? Надеялась остаться? Да нет, пока не было решено, действительно помыслить всерьез не могла, что останется. А сейчас жаль безумно. Но ничего не поделаешь… Кардинал Ришелье сделал прохлопанный тобою ход: шах! А следом будет мат.
Перед окошком палатки, заслонив свет, остановился чей-то «газик», Мария глянула недовольно. Номер был «умэсовский», кажется, Кучерявого. Дверь в закуток рванули, появился Кучерявый, тут же затиснул за собой дверь. Мария увидела, что он весь дрожит от бешенства.
— Соловьевская подстилка! — прошипел Кучерявый. — Он меня вышиб, воспользовался, но и ты отсюда вылетишь, нигде тебя не возьмут, намаешься. Ты меня еще вспомнишь не раз!
Лицо его побагровело до синевы, казалось, его вот-вот хватит удар. Он дышал с хриплым присвистом, шагнул к столу Марии.
Мария оторопело замешкалась, затем гнев бросился ей в голову.
— Выметайся к чертовой матери, или я не ручаюсь… Негодяй, захребетник… — Она с трудом тормозила бешеное желание кинуться на обидчика.
— Гадина… — Кучерявый, бледнея шеей, отступил, шаря за спиной ручку, открыл дверь. — Погоди… — проговорил он пятясь.
Мария шагнула следом. Постояла как на распутье.
— Поехали в контору! — крикнула она сменному шоферу вахтовки Николаю. И всю дорогу сидела молча, напряженно ожидая конца пути, торопя этот конец мысленно: только бы застать Соловьева! Клокотала в ней, не унимаясь, туманя разум, взбунтовавшаяся кровь, доставшаяся по наследству от недостойного отца. Другая часть, перешедшая по материнско-бабушкиной богаевской-немчиновской линии, пока была совершенно побеждена и подавлена.
— Леонид Александрович? — спросила, торопливо рванув дверь в приемную.
— У себя, но сейчас уезжает… — начала удивленно секретарша, но Мария уже распахнула и эту дверь.
Соловьев укладывал в портфель какие-то бумаги, поднял сумрачный взгляд, увидал Марию — на лице отразилось смущение и явное нежелание ее видеть.
— Леонид! — выпалила она, справляясь с возбужденным дыханием. — Ты знаешь, Барков подписал мое заявление, но я не могу, не хочу уезжать после того, что сейчас было! Не имею права. Мне тут интересно, я завязла уже… Я хочу довести до конца. Любой ценой! Уезжай ты, если хочешь.
Она понимала, что говорит глупости, но не могла остановиться.
— Почему я должен уезжать? — растерянно спросил Соловьев и сел. — Ты что, Маша?
Дверь распахнулась без стука, вошел Беляев, чем-то сильно озабоченный и вроде бы недовольный. Против своего обыкновения, не улыбнувшись, кивнул, коротко пожал руку Марии, потом Соловьеву.
— Перехватил тебя, Леонид Александрович. Удачно.
— Я в Артем наладился, — сказал Соловьев. — К тебе намерен был обязательно заехать.
— А я вот он. Услыхал. Теперь сядь, не спеши… Разговор есть. И вы, Мария Сергеевна, — обратился он к собравшейся уйти Марии. — До вас тоже есть дело.
Помолчал, то ли собираясь с духом, то ли оттягивая неприятный — Мария почувствовала это — разговор.
— У тебя что ко мне? — спросил он Соловьева. Улыбнулся своей обычной, мягко распускающей широкое узкоглазое лицо улыбкой. — Давай ты вперед, я следом…
— Как хочешь. — Соловьев наморщил лоб, достал из портфеля бумаги, ткнул в одну из них пальцем. — Обнаружил вдруг то, что никак не мог предположить, коварство такое! Но это моя тоже ошибка, опыта серьезного в этих делах нет. Ты прав, Иван Иваныч Наймушин за нас всех на много годов вперед думал.
— Короче и конкретней. — Беляев опять улыбнулся.
— Да вот проглядел, когда с делами разбирался в прошлом году. Ведь в титуле у меня ни на этот, ни на тот год подъездных путей от Артема нету. Представляешь? Я просто обалдел. Думал начинать с этого месяца, сунулся в титул — нету! О чем Одинбург с Барковым думали? Из котлованов мы вскорости вылезаем, монтаж после этого должен начаться, а как? Сам понимаешь, хоть однопутка «по зеленой» нужна, металлоконструкции возить. В смету у меня ни вертолетами, ни машинами стоимость не заложена, да и нелепо. Золотые фермы выйдут.
— Да-да-да… — Беляев почмокал сочувственно, покачал головой, но видно было, что его занимает другое.
— Монтаж тебе начинать все равно придется, не стоять же. И подъездные пути, если ты готов, начинай, без финансирования. Мы поддержим. Вертолетом возить, он шестьсот рубликов в час, кусается. — Помолчал, вздохнул: — Ладно, сделанного не воротишь, выход находить надо. А я к тебе, Леонид Александрович, вот с чем приехал. В следующем месяце в первой декаде к нам прибывает очень авторитетная комиссия. На самом высоком уровне. На ГОК, конечно, в первую очередь, но к тебе они тоже заедут.
— Приедут — приму, — буркнул настороженно Соловьев, — о чем разговор?
— А о том, что надо шею помыть под большое декольте… На сей счет ты имеешь серьезный братский опыт, кого там у вас только не бывало.
Мария поняла первую реакцию Леонида: пускай приезжают, покажу, что есть. Но и у них на заводе цеха убирались более тщательно, выкидывались какие-то ящики, ржавые железки, захламившие закутки у ворот, красились станки, менялись косынки и спецовки. Ну, и более серьезные затычки узких мест производились, естественно. Начальство прибывало и убывало, а порядок оставался.
Леонид, видно, тоже вспомнил все это из своего «братского опыта», спокойно слушал, кивая головой.
— Ты продумай серьезно… — говорил меж тем Беляев. — С народом посоветуйся, с тем же Барковым, у него опыт есть по этой части незаменимый… Какой дорогой их везти, чтобы и в дождь для легковой была проезжа. Смотровую площадочку сделай. Поручи своему партийному секретарю продумать, чтобы смена была надежная, права не качали. Язык без костей, а нам потом жить с тем мнением, которое создастся… И ассигнования сверхсметные просить…
— Ну… ну… — Леонид косил глазами куда-то вбок, кивал согласно головой. Но Мария слышала теперь, что он просто не желает попусту спорить. Сделаю, мол, как сочту нужным.
— Ты не нукай, ты думай! — уже покровительственно сказал Беляев. И Мария увидела, как прилила краска гнева к лицу у Леонида. Но не сказал ничего, только глянул колюче. И Беляев тут же улыбнулся, смягчая:
— Но это, Леонид Александрович, дело обычное. Сказка впереди. — Он помолчал. — Сказка вот какая… Мария Сергеевна, вас также касается. Задержи действие приказа до следующего месяца.
— Какого приказа? — Соловьев наивно глядел.
— Приказа о путевых листках, которые без номерных штампов недействительны. Мне Барков утром позвонил, больше половины шоферов могут без зарплаты остаться.
— Почему без зарплаты? — невозмутимо говорил Соловьев. — Получат свое, по среднесдельной. Премию не получат, прогрессивку не получат, у меня и управленческий аппарат нынче без премии. Не за что нам премии платить. А приказ, как я отменю? Кто я после этого? Как с людьми работать буду?
— Приказ нужный, и продумали вы все верно, но в силу пусть вступит со следующего месяца. Проведешь разъяснительную работу.
— Не могу, ты что!