— Ну, там хоть есть из чего...
— А отчима-то ты, выходит, одного бросил?
— Да на кой он мне в больнице-то? — хмыкнул парень.
— ? .
— Дома-то он как с матерью полается, она дверью хлоп — и из дому. Ну, он, конечно, меня сразу в магазин за бутылкой. А мне того и надо, ему-то полрюмочки, он и с копыт... Тогда я Сережку свистну. — Парень ткнул большим пальцем в своего соседа. — Мы с ним бутылку и додавим. А ежели отчим в больнице, на кой он мне?
Вот в таких разговорах шло у нас время в дороге, пока мотриса, петляя между сопками, мчала меня к Корсакову. Минут через сорок нам открылся сусально-голубой Анивский залив. Все пассажиры как по команде повернули в сторону моря головы, хотя наверняка все они видели его не один раз. Погода нынче отменная — солнце, полный штиль, на небе ни тучки, туман и мелкая морось исчезли, словно бы и не было их все эти дни вовсе.
Корсаков - довольно приятный портовый городишко. Главная площадь его называется почему-то «Пять углов» (как в Ленинграде). Вся она по периметру застроена маленькими пивнушками и забегаловками. Пиво в пивнушках подают вполне приличное, а к нему — великолепную закуску: тех самых чилимов (соленых рачков), моллюсков, рыб и вяленых морских гадов. Сегодня во всех злачных заведениях Корсакова траур: умер знаменитый в здешних местах богодул. Рядом с нами за мокрым мраморным столиком рыдал какой-то мужик и все время обижался на нас, что мы не можем понять, какое это тут для всех горе. Мы говорили, что понимаем, а он не верил (и правильно делал).
Перед входом на Корсаковский базар висит огромный плакат: «Продажа рыбы и других морепродуктов категорически запрещена!» Так что торгуют здесь в основном редиской и еще фестивальными платками. Вот вам и приморский город!
Трехпалубный лайнер «Якутия» стоит у причала и сияет в лучах заходящего солнца. Весь он — шик, блеск, комфорт, красота и фешенебельность. Нам на четверых выдали каюту второго класса. Это шестигранная железная коробка с двухъярусными койками и маленьким круглым иллюминатором, расположенным почти у самого уровня воды. Едва поселившись, мои попутчики достали три бутылки водки и сразу выпили их. После чего моментально уснули, причем Володя не смог даже добраться до койки и рухнул прямо за столом, положив голову в объедки.
Ночь. Я вышел на верхнюю палубу. Свежо и тихо. Небо полно звезд. Наш корабль мягко движется в черной маслянистой воде, полной светящегося планктона. Наслаждался одиночеством, тишиной и феерической этой красотой до тех пор, пока не озяб.
Наш корабль битком набит новобранцами, которые едут служить на Курилы. Их еще во Владивостоке переодели в форму, они тычутся во все углы, а старшины и офицеры непрерывно над ними строжатся:
— Зачем тут?
— Почему не спишь?
— Это еще что за избу-читальню здесь устроили?!
Спят солдаты в креслах курительных салонов, на теннисных столах, просто на полу в танцевальном зале, на стульях и столах в библиотеке, а также прочих местах отдыха и общественного пользования. Все нижние палубы и все каюты третьего класса битком набиты ими. Каюты же первого и второго класса почти пусты: кроме нас там едут лишь офицеры, сопровождающие набор.
Погода по-прежнему прекрасна. Проснулись мои попутчики, и мы пошли в ресторан завтракать.
Во время завтрака все вдруг кинулись к правому борту: морем шло небольшое стадо китов-касаток. Касатки играют, резвятся, и на наш теплоход никакого внимания не обращают. Впрочем, что им до нас: это их стихия, они тут хозяева, а мы — народ пришлый.
Наконец показался первый курильский остров — Итуруп. Подходим к столице острова, поселку Курильск, что примостился у подножия вулкана Богдан Хмельницкий. Поселок довольно невзрачен — так, кучка сереньких строений, неряшливо разбросанных по берегу, но зато вулкан так красив, что глаз оторвать невозможно. Весь он зеленый, и по зелени этой разбросаны бурые пятна скал и белые штрихи (это в глубоких расселинах лежит снег), а на плоской вершине вулкана — большое кудрявое облако.
Стали на рейде километрах в четырех от поселка. Подошел плашкоут, опустили с нашего лайнера парадный трап. Матросы работают спокойно и даже как будто лениво, словно нехотя выполняя приказы вахтенного офицера. С плашкоута и с теплохода кинули друг другу по лассо из толстых белых канатов и, как ни странно, с первого же раза попали. С плашкоута к нам на теплоход высаживается пропасть народу: встречающие (сразу же объятия, поцелуи и т. п.), просто любопытные и бездельники, но в основном — любители пива. Эти гуськом вдоль бортов торопливо движутся к нашему корабельному ресторану и вскоре появляются, счастливые, обратно, неся в охапках, как поленья, бутылки с пивом. Своего пива на Курилах нет, и любители его очень мучаются. Приход каждого лайнера, в ресторане которого есть пиво, для них большой праздник, о котором долго будут потом вспоминать, смакуя по глоткам скоропортящуюся добычу.
Но вот вахтенный офицер дал прощальный гудок, и курильский плашкоут покинул нас. На остров отправляется небольшой десант биологов из Владивостока и Ленинграда. В основном это девицы в кокетливых платочках и с миниатюрными рюкзачками.
Идем вдоль Итурупа, самого длинного острова курильской гряды. Входим в пролив между Итурупом и Кунаширом с тем, чтобы далее идти уж не охотской, а тихоокеанской стороной островов. Начинает штормить, неизвестно откуда появились вдруг тучи и закрыли все небо, заморосил дождик. По судовому радио передают приказ: «Ввиду наступления штормовой погоды задраить люки и иллюминаторы!» Недолго баловало нас солнышко, говорят, оно тут — редкость.
Мои попутчики уныло сидят в каюте. После завтрака они на палубу не высовывали и носа. Наверное, маются с похмелья, а тут еще хоть и небольшая, но качка — не позавидуешь ребятам.
К Южно-Курильску, столице Кунашира, подошли глубокой ночью. Льет проливной дождь, шторм разыгрался не на шутку, но на берегу заметно большое оживление: ждут пополнение, которое мы привезли. За солдатами пришла огромная пустотелая баржа, называемая в миру «танковозом». Вот на такой точно барже Асхат Зиганшин и его друзья сорок девять суток болтались по Тихому океану. Сорвало их здесь, на Курилах, на Итурупе. По поводу этого подвига (вот даже и не знаю, брать это слово — подвиг — в кавычки или нет) мне уже рассказали офицеры и старшины массу версий. Впрочем, все эти версии сходились в одном: если бы нашли этот «танковоз» наши, а не американцы, загремела бы «отважная четверка» на губу (по одним версиям) или в дисбат (по другим), а тут подвезло ребятам — стали они рекламой «русского духа». Один старшина говорил мне, что «герои» обязаны были на барже иметь НЗ на тридцать дней, да они давно обменяли его на водку, напились в стельку, толком не пришвартовались, вот их и сорвало. Другой, старший лейтенант, говорил, что, как раз наоборот, «танковоз» Зиганшина в аккурат накануне разгружал транспорт с продовольствием, и удалая команда от души погрела руки: баржу они так набили ворованной жратвой, что та еле держалась на плаву, а потому могли они не сорок девять, а сто сорок девять дней болтаться по океану. Словом, много всякого говорили. Но, честно говоря, не очень-то я всем этим наговорам верил: с недавних времен дегероизация стала у русского человека страстью: дескать, такой же, как я, и вдруг герой — да быть этого не может, что-то здесь не так.
Пустой «танковоз», посланный за новобранцами, часа полтора пытался пришвартоваться к нам. Уж он и с одного борта заходил, и с другого: швыряет легкую посудину до самой второй палубы. Наконец каким-то чудом пришвартовались. Опустили штормтрап. Нашелся было и смельчак, который попытался по нему спуститься, но парня едва не расшибло о борт теплохода. Пришлось опускать парадный трап, что и сделали с превеликим трудом.
Третьим рейсом «танковоз» взял гражданских пассажиров, и меня в их числе. И вот я уже стою на летающей вверх-вниз ребристой железной крыше, а со второй палубы мне машут руками и кричат что-то мои бывшие попутчики, причем я замечаю, что нахальный белобрысый парень потихоньку «мечет харч за борт».
А еще через десять минут я ступил на землю моего первого курильского острова, Кунашира. Здесь на берегу меня ожидал в полном составе наш отряд: начальник Володя (геолог) и рабочий Коля (выпускник средней школы и лыжник-перворазрядник). Ночным поселком пришли мы в резиденцию нашего отряда — промокшую насквозь баню местной цунами-станции. Все мы вымокли до нитки, разумеется. Ужинали моими подарками: пивом и свежими овощами.
С утра опять хлещет дождь, поселок и сопки в тумане.
Главная улица Южно-Курильска носит забавное имя: улица Третьего сентября. Третье сентября — день освобождения Кунашира от японцев. Одним из центральных зданий улицы является магазин «РЫБА», который торгует исключительно водкой. Во время путины вся водка с прилавков на Курилах исчезнет — объявят сухой закон, — чем, интересно, будет торговать этот магазин тогда?
Еще на Сахалине мои друзья рассказывали мне о «сайре». Разумеется, речь шла не о рыбе, чего о ней говорить, а тем более брать это слово в кавычки?! «Сайрой» на Курилах называют вербованных сезонных работниц, приезжающих на путину. На Шикотане (это столица «сайры»), Кунашире и Итурупе собирается ее превеликое множество, десятки тысяч. Живут «сайры» в огромных бараках-общежитиях и, по рассказам очевидцев (а более, по слухам), сильно скучают в свободное от работы время. Не полагаясь на прихоти судьбы, развлечения себе устраивают сами. Чего только не наслушался я об этих необыкновенных развлечениях! Рассказывали (с массой подробностей) об изнасилованиях доверчивых мужчин, о том, что в прежние времена на время путины мужчинам даже выдавали оружие — от «сайр» отбиваться; о лишении девственности подруг по общежитию с помощью зубной щетки; о жутких оргиях в бараках; о пограничниках, только с помощью автоматического оружия наводивших порядок по ночам, и много всяких других душераздирающих историй. Я, правда, по причине здорового своего скептицизма, не очень-то во все это верил. Но, приехав на Кунашир, первым делом решил посмотреть на «сайру» своими глазами.
Ничего необыкновенного я конечно же не увидел. Ходят по поселку молодые разбитные бабенки и время от времени отпускают скабрезные шуточки. Вот и все.
Вечером всем отрядом ходили в районный Дом культуры смотреть кино. Чтобы в зал не проник безбилетник, билетерша заперла дверь на ключ и, видимо, ушла домой. Страшно и смешно. Фильм оказался очень плох, и уже минут через двадцать народ потянулся к выходу. Зрители (а было их всего человек десять — пятнадцать) бродили в темноте по залу в поисках выхода, затем начали барабанить во все двери. Спустя примерно полчаса двери отперла сердитая билетерша:
— Ну, чего вам?
— Домой хотим.
— Так фильм-то еще не кончился.
— Смотрите его сами.
Всему на свете приходит конец. Пришел он и плохой погоде: нынче с утра полное солнце, на небе ни тучки, настроение у всех сразу поднялось, и мы отправляемся в поход. Вообще, наша экспедиция сугубо рекогносцировочная: наша задача - осмотреть как можно больше мест на южных Курилах с тем, чтобы Володя к будущему году смог выбрать себе участок для более детальной проработки.
До вулкана Менделеева (тут его конечно же зовут просто стариком Менделем) доедем на машине. У подножия вулкана аэропорт и военная часть, поэтому туда есть дорога. Вначале едем берегом океана вдоль по отливной полосе. Большие сердитые волны накатываются на берег (вчерашний шторм здорово раскачал океан, и морская стихия, несмотря на нынешнее полное безветрие, все никак не может успокоиться), а из воды торчат полузатопленные ржавые коробки бывших судов. На этих искусственных островках сидят грязно-белые птицы — глупыши. Они прозваны так за предельную неразборчивость в еде. Шофер выжимает из старенького автобуса все его силы: вот-вот должен начаться прилив. Но тут дорога круто поворачивает вверх, в сопки, и на пути нашего автобуса совершенно неожиданно возникает полосатый шлагбаум. Остановились, ждем, шофер нетерпеливо сигналит, но нигде никаких признаков жизни незаметно. Наконец минут через пять из-за деревьев возникает седой как лунь старик с двумя белыми кирпичами в руках, но идет он отнюдь не к шлагбауму, а в противоположную сторону, к своему дому. Поравнявшись с нашим автобусом, старик проворчал себе под нос так, чтобы слышали все пассажиры:
— Вот и ездиют, ездиют, а зачем ездиют?.. Ни покою, ни отдыху...
Терпеливо ждем. Молоденький лейтенант с погонами связиста поясняет мне:
— Это ничего, ничего. Он побухтит-побухтит и откроет. Скучно ему: один тут живет...
Словно услышав лейтенанта, старик положил кирпичи на землю, вернулся к шлагбауму и открыл его. Шофер весело матюгнулся, выжал сцепление, да так, что наш старенький автобус будто подпрыгнул на всех своих четырех колесах, и мы полезли вверх на сопку. Для чего поставили посреди дороги этот шлагбаум? Неужели специально для развлечения одинокого старика?
В автобусе вместе с нами едут в отпуск четверо ребят. Один в Москву, другой на Украину, третий в Молдавию, а четвертый и вовсе — в Мордовию. Степенно рассуждают о свойствах самогона сахарного, вишневого, виноградного и картофельного. Вообще, спиртные напитки — это почему-то главная тема всех мужских разговоров. (Да и в моих скромных записках, признаться, очень уж много пьяных, водки, разговоров о спирте и сухом законе, но что делать, так все оно действительно и было, я ничего здесь не придумывал.)
— Нам вот кажется, — философствует тот, что собрался в Мордовию, — что только у нас, на Курилах, по-настоящему пить умеют. А ведь, между прочим, и на материке есть люди не хуже нашего. Я вот в прошлый раз в отпуск спирту привез медицинского, ну, думал, удивлю! А братан стакан налил, жахнул — не поморщился и, веришь-нет, даже запивать не стал. Вот это мужик!
А между тем природа, сквозь которую продвигается наш трудяга автобус, безусловно, заслуживает и внимания, и подробного описания. Прежде всего поражает своими размерами трава: лопухи и медвежьи дудки в два человеческих роста. Мне рассказывали, что биологи СахКНИИ много лет изучали вопросы этого гигантизма, надеясь получить картофелины величиною с арбуз и пшеницу размером с кукурузу, но вот обида — кроме лопухов и дудок, никакие растения к гигантизму за все эти годы склонить так и не удалось, а от этих культур, как известно, толку немного. По обеим сторонам нашей бесхитростной дороги стеной стоит карликовый бамбук, с деревьев свисают настоящие тропические лианы, а рядом растут деревья, которые прежде я встречал лишь в тайге да лесотундре: пихта и ель. Ветры, дующие над Курилами, формируют кроны деревьев. Мимо нас проносились сосны, которые ни с чем не спутаешь: такие я прежде видел на японских гравюрах — деревья с коренастыми сучьями и летящей кроной — и с тех же гравюр ландшафты: вулкан, поросший кудрявым лесом, а на вулкане непременно — пухлая белая тучка. Попутчики обратили наше внимание на местное диво — тоненькую березку, которая растет не с земли, а с причудливо изогнутого ствола сосны (об этих деревьях писал в «Комсомольской правде» В. Песков и фотографию приводил). Оставшуюся часть дороги все пассажиры строили догадки о том, что будет, когда эта березка подрастет: то ли она засохнет, то ли, наоборот, засушит свою сосну. (Интересно бы сейчас побывать на Кунашире и посмотреть, что стало с этими деревьями по прошествии стольких лет.)