— Разве есть из кого выбирать? — Олеандра безнадежно посмотрела в окно.
— Да, выбор, к сожалению, невелик: либо Герман, сын секретаря, либо Давус, сын преподобного хранителя сада.
— Давус!!!
— Или Герман. — Герман!!!
— Да, или Давус… а кто же еще?
— Больше никого, — согласилась Олеандра и тяжело вздохнула.
— Вот уже три года они ухаживают за тобой. Ты же не слепая. Так выбирай! Да поспеши!
Олеандра сложила руки и подперла ими щеку.
— Оба они мне надоели, — сказала она устало.
— А где взять лучших женихов, моя девочка? — уныло спросил гроссмейстер.
Олеандра смотрела на далекие горы. По небу летел белый лебедь; он казался очень одиноким, но перед ним был весь мир. А она должна жить в этой гнусной дыре и завидовать беззубым и хромым старухам — невестам Йоргена… или, что еще хуже, жить… с Германом… или с Давусом!!!
Ее пылкое сердце вдруг словно покрылось железной броней.
— Я не выйду замуж, — сказала она твердо и спокойно.
Гроссмейстер одобрительно кивнул головой. Теперь он Знал, что делать дальше.
Он наклонился к дочери. Его серые глаза смотрели в ее серые глаза, словно в зеркало.
— Олеандра, — начал он спокойно, — раз ты не хочешь выходить замуж, перед тобой открываются широкие горизонты, Ты говорила, что невесты Йоргена никуда не годятся. И ты права. А почему бы тебе не стать ею? Я думаю, тебе это удалось бы. С моей помощью, разумеется. Будь соборной невестой!
Сердце Олеандры чуть не выскочило из груди. Ну конечно, у нее получится, да еще как! Олеандра уже представляла себе, как, гордая и прекрасная, она едет в золоченой соборной карете и ее приветствует многотысячная толпа!..
Покончено с Германом! Покончено с Давусом! Уф! А вместе с тем, какой смелый шаг! Теперь все пойдет по-иному. А какой страшный удар по злобной клике заносчивых старых дев! Посмотрим, какие они скорчат рожи: Аврелия!.. и Лобелия!..
Олеандра испытующе смотрела в испытующие глаза отца. Она ничего не ответила, но оба чувствовали, что они заодно.
— А что скажет главный капеллан? — спросила Олеандра.
— Он не хочет, чтобы казначей захватил соборный луг возле его клеверного поля. Что же касается хранителя плаща, то он никогда не ладил с капелланом.
Рука Олеандры лежала на столе, а рядом красовалась великолепная двустворчатая раковина. Олеандра не отрываясь смотрела на нее. Достаточно было протянуть руку, чтобы взять раковину. Она чувствовала на себе взгляд гроссмейстера.
— Ожги руку, и соборная карета твоя, — сказал он. — Это так же просто, как взять вот эту раковину.
Она смотрит на раковину. И ясно видит золоченую карету, девушек, окружающих невесту, ликующие толпы народа, разъяренных Аврелию и Лобелию — и тут же, словно для контраста, вдруг появляются Давус и Герман, Герман и Давус…
Олеандра протянула руку, взяла раковину и крепко зажала ее в кулаке.
— Я согласна, — сказала она, встала и гордо прошла мимо отца в свою спальню. Восемь дней воевали между собой Знатнейшие семьи Йоргенстада за право породниться со святым Йоргеном. Восемь дней знатнейшие старые девы всячески интриговали и нещадно поносили друг друга с присущей им злобой и ехидством. Олеандра сидела в своей комнате и выжидала; лишь темные круги под глазами да побледневшее лицо выдавали ее волнение.
Одиннадцать раз собирались члены соборного капитула на совет и не могли прийти к согласию. Зал, где они совещались, был сплошь усыпан, словно снегом, избирательными бюллетенями.
А праздник святого Йоргена был уже не за горами. Старый Коркис до блеска начищал чугунные пушки перед крыльцом гроссмейстерского дворца, пушки, которые вскоре возвестят о том, чо праздник начался. Однако с невестой Йоргена дела обстояли очень неважно. В двенадцатый раз собрался соборный совет, а казначей и хранитель плаща по-прежнему обливали друг друга грязью..
— У Аврелии хоть зубы целы, — говорил казначей.
— Но Лобелия старше, — отвечал хранитель плаща.
— Что ж, пусть себе идет в приют для престарелых.
— У нее такая прекрасная душа…
— И такая распрекрасная физиономия…
И опять все сначала.
Гроссмейстер решил, что как раз приспело время поднять вопрос о «молодой невесте», и через пять минут прекрасная Олеандра, о которой шла недобрая молва, была избрана невестой святого Йоргена.
Компания из «башни» ушам своим не верила, однако все добропорядочные горожане встретили весть о новой невесте почти с восторгом: Олеандра искупила свои прегрешения, и отныне никому не придет в голову смеяться над невестой святого Йоргена.
Прогремели три пушечных выстрела.
Члены соборного капитула торжественно прошествовали к дому гроссмейстера, надели на палец Олеандры обручальное кольцо и удалились.
Олеандра смотрела то на кольцо, то на площадь, запруженную паломниками..
Скажи, о Йорген, нас любя, что б стало с нами без тебя!
Они по-детски держались за руки, козлиными голосами распевали псалмы во славу святого Йоргена и казались совсем маленькими, беспомощными и простодушными. Теперь мысли Олеандры приняли несколько иное направление.
«Господи, — думала она, — а ведь для них это действительно истина, для этих тысяч бьющихся верой сердец. Ну что ж, для Йоргена я буду невестой, а для них — матерью».
А в это самое время старый Тобиас из Нокебю сидел в переулке Роз у Коркиса и уписывал за обе щеки что бог послал.
— О вы, счастливцы, денно и нощно живущие в святой обители Йоргена, — говорил он, не переставая жевать, — да понимаете ли вы, как вам повезло?