Джованни говорит:
— Ты думаешь, что Иисус создал твою красоту, чтобы она пропадала даром? Не думай этого.
После того как Джованни побывал там, где он хотел быть, он вернулся на свой край кровати. Из двух других пустынниц, которые, быть может, притворялись спящими, та, что была рядом с Джованни, ближе к стенке, говорит:
— О Джованни, что за нечисть такая шутит с нами нынче ночью? Истинный бог, плохую услугу ты нам оказал, и нечего тебе было залезать к нам в постель.
На что Джованни:
— О святая душа, неужели ты думаешь, что я сотворил что-нибудь иное, кроме добра? Ведь я не сказал ни слова, которое не было бы хвалой, воздаваемой Спасителю. К тому же не сомневайся, что демон захватил бы над вами великую власть, если бы никто не помог вашей немощи. Но именно это я и сделал.
С этими словами он принимается и за нее, начиная от ног, как и с первой, и все, что он делал с той, он проделывает и с этой.
Заметив возню и прислушавшись, третья говорит:
— Честное слово, Джованни, если тебе и отперли, то ты и отплатил нам по заслугам!
Джованни говорит:
— Глупые вы, глупые! Неужели вы думаете, что то, что я сделал, не добро? Неужели вы думаете, что многие затворницы, такие же как вы, не отчаялись бы, если бы кто-нибудь, мне подобный, часто не утешал их таким же способом? Вы молоды, и вы женщины. Неужели вы думаете, что от этого у вас убудет божьей благодати? А как вы знаете, он собственными устами своими изрек, что мы должны испытать все и запомнить хорошее. А это в высшей степени полезно и нашему брату, ибо хотя я и ношу это облачение, все же я — человек и меня часто обуревают любострастные вожделения, которые никак и никогда не удается укротить, если их не обуздать так, как мы их обуздываем совместно с вами. Так я поступил, и так я буду поступать в меру вашего желания и не больше того.
Третья пустынница сказала:
— Вы сказали, что господь говорит, что нужно все испытать и запомнить хорошее. Я ничего не испытала и потому не знаю, что я должна запомнить.
— Хвалю господа, — говорит Джованни, ощупывая ее члены начиная от ног, и прижимается к ней со словами:
— Когда я здесь, в преисподней, я в ней укрощаю своего диавола.
И поступил с нею так же, как и остальными, и она успокоилась, ибо справедливость была восстановлена.
Джованни, закончив обход, вернулся на свое место там, где его ждали самые нежные ножки; отдохнул, немного поспал и снова обратился к красивой пустыннице, которая уже не слишком сопротивлялась, с тем чтобы вернуть ей силы и потушить в ней огонь. Наутро, встав очень рано, он сказал:
— Сестры мои, благодарю вас от всего сердца за ваше милосердие, которое вы мне оказали вчера вечером, приняв меня в свой святой домик. Господь, приведший меня сюда, да помилует вас и меня спасением душ наших и да вознаградит он вас, согласно вашим желаниям. Мне же кажется, что я уже на несколько локтей приблизился к Иисусу после того, как я приобщился вашей святости. Если я когда-либо смогу что-нибудь сделать для вас, вы по праву твердо можете на меня рассчитывать.
А они отвечали:
— Джованни, умоляем тебя, не забывай в молитвах своих сей малой пустыни и посещай ее и впредь, как свой собственный дом. Ида с миром.
С этим он отправился, но придя в Тоди, имел вид настоящего каплуна.
И много времени еще продолжались эти посещения, так что из свежего и румяного он превратился в худущего и бледного, и бродил он, исполненный смирения, наподобие св. Герарда из Вилламаньи, так что все его почитали за святого.
А когда он умер, мужчины и женщины приходили прикладываться к его руке, говоря, что он творит чудеса.
Вы видите теперь, сколь глубоко укоренилось в этом мире лицемерие, если такой человек, какого мы здесь описали, под конец своей жизни ни с того ни с сего превращается в святого.
О, сколько таких, которых из-за лицемерия, всегда господствовавшего, почитают за святых и блаженных, тогда как души их весьма от этого далеки. Уж очень трудно познать человеческое сердце и тайники души человеческой.
Брат Стефано, сказав, что он при помощи крапивы поднимет с постели дочь кумы, чтобы она не проспала, имеет с ней дело; девочка кричит, а мать, думая, что он орудует крапивой, уговаривает его поддать жару, чтобы дочь ее поднялась с постели; наконец она обнаруживает, что кум ее обманул, и не хочет больше с ним знаться
В Марке в некоем местечке по названию Сан-Маттиа-ин-Кашано, в одной из церквей служил монах, которого звали брат Стефано. Недалеко от церкви жила его соседка, приходившаяся ему кумой, и у нее была красивая дочь лет четырнадцати или пятнадцати. Время было летнее, когда молодые обычно любят поспать. Когда эта девочка по имени Джованна еще спала, мать кричала ей, чтобы она вставала, а та отвечала, что встает, а после того, как мать еще много раз крикнет: «Джованна, вставай», — девочка все отвечала: «Встаю», — но так и не вставала.
Означенный брат Стефано, услыхав однажды крики и находясь в это время в церкви, быстро снимает с себя штаны, бросает их в угол, срывает несколько стеблей крапивы, которая росла тут же поблизости, в одной рясе выбегает за церковную ограду и направляется к куме, говоря:
— Кума, хочешь я пойду ошпарю ее так, что она встанет?
Мать отвечала: «Прошу вас», полагая, что он, будучи ее кумом и приходским священником, является — как и следовало бы — добрым католиком. Фра Стефано подошел к кровати, на которой была означенная Джованна, и, откинув простыни, влез на означенную Джованну, получив и радости и наслаждение, правда не без труда, так как означенная девушка плакала и кричала. Мать, слыша ее крики, приговаривала:
— Шпарь ее, шпарь ее, брат Стефано.
И означенный брат Стефано отвечал:
— Положись на меня, — а девочке он говорил: — Ты у меня встанешь, дурная!
А мать все говорила:
— Шпарь ее, шпарь ее, пока не встанет!
Наконец, прошпарив ее этим способом и удовлетворив вожделения своей похоти, он возвращается к куме с крапивой в руке и перед тем, как вернуться в церковь, говорит ей:
— Всякий раз, как она не захочет вставать, зови меня, и ты увидишь, как я ее ошпарю.
Когда брат ушел, Джованна встала вся в слезах и идет к матери, которая и говорит ей:
— Хорошо он тебя ошпарил?
Джованна отвечает:
— Там было что-то другое, не крапива. Подите посмотрите на постель.
И мать пошла посмотреть и, завидев признаки того, что брат Стефано ее предал и опозорил, стала говорить:
— Лживый кум, ты меня надул, но, клянусь тебе смертью господней, я тебе за это отплачу.
В тот же день брат Стефано имел наглость спросить у кумы, встала ли ее дочь, а та ему ответила: