— Ты зачем крапиву губишь?
Санька поднял голову. Перед ним стояла маленькая старушка в белом платке. В руке старушка держала круглую корзину с травой.
— Потому что она вредная, — сказал Санька, — какой от неё толк?
Старушка подобрала сорванную крапиву и сказала загадочно:
— Толк-то есть, да не втолкан весь. Крапива — трава нужная. Облегчение от болезней даёт. Животом ли кто мучается, или кровь остановить.
— А чего она кусается, если такая полезная?
— «Кусается», — незлобиво передразнила его старушка. — Так оно в жизни повелось: горькое человека лечит, сладкое калечит.
Санька удивился. Такого он ещё не слыхал.
— Как это — сладкое калечит? И сахар, и конфеты?!
— Когда без края.
— Без какого края?
— Без ума. Если хорошее без ума потреблять, оно враз плохим обернётся. Так-то, внучек. Ты за молоком к Дарье бежишь? Ну, беги, беги. И не губи живое без мысли. Загубить и дурень сумеет, а вот на пользу людям обернуть природное — голова человеку дана.
И засеменила по тропинке.
«Не губи живое без мысли, — подумал Санька словами старушки. — Странная какая… Откуда же мне было знать, что эта злая трава такая полезная? И говорит не так, как все. Так в старинных сказках говорят старики…»
Вот и крайний дом над рекой.
Дарья Ивановна стояла возле калитки и хмуро смотрела на реку. Там, под обрывом, плескалась ребятня.
— Ты где запропал? — спросила она. — Гляди, Володе скажу, он тебе даст порядок рушить. Ребёнок обкричался, а его нету!
— Какому Володе? Кого нету? — удивился Санька.
Дарья Ивановна не ответила. Ухватила Саньку за руку, поволокла через двор к веранде, откуда слышался плач.
— Поменяй пелёнки, накорми кашей… — на ходу говорила она, — и чего Володимер мальцов присылает по такому делу? Девчонки-то сноровистей.
Санька упёрся ногами в нижнюю ступеньку крыльца и дёрнул руку:
— Пустите! Я за молоком! Моя мама… мы отдыхаем, а вы…
— Постой, постой, — удивлённо сказала Дарья Ивановна, — а ты разве не из пионеров будешь?
— Я из Ленинграда, а вы хватаете!
Дарья Ивановна отпустила Саньку и забормотала:
— И то гляжу, вроде не наш. На Фёдорова Стёпку смахивает, да у Стёпки волос посветлее будет… И повязки нету. А где наши, дежурные-то? Прямо беда… Солнце к обеду клонится…
Санька заправил рубашку в шорты и сказал холодным маминым голосом:
— Дарья Ивановна, будьте любезны, дайте нам два литра молока.
В это время во двор влетели девчонка и мальчишка с красными повязками на рукавах.
— Тёть Даш, — запищала девчонка, — мы задержались, мы сейчас! А Вера на ферме?
— Где ж ей быть-то?
— Ты кто? — строго спросил мальчишка у Саньки. — Почему ребёнок плачет, раз ты здесь?
— Откуда я знаю, почему он орёт? Мне-то что?
Девчонка стремительно повернулась к Саньке и уставилась на него круглыми, как у курицы, тёмно-синими глазами.
— Я сюда отдыхать, между прочим, приехал. Из Ленинграда, — сказал Санька, уверенный, что уж теперь-то завяжется, наконец, знакомство. Но ребята сразу потеряли к Саньке интерес и убежали в дом. Младенец тотчас замолк. Будто только их и ждал.
— Бери молоко, — позвала Дарья Ивановна, — некогда мне тут с тобой разговоры разговаривать. В огороде делов пропасть. Скажи мамке, если надо творогу, пусть тебя пришлёт.
«Ну уж нет, — подумал Санька, — пусть мама сама идёт за творогом. Подумаешь, с повязками… Обязан я, что ли, успокаивать чужих младенцев?»
Санька вышел со двора и остановился в раздумье. С одной стороны, нужно отнести молоко домой и позавтракать, но с другой… Рядом была река. Всего два шага до обрыва. В конце-то концов, мама сама, первая, не сдержала слово. Обещала всегда вместе, а ушла одна. И разве какая-нибудь беда случится, если он один раз, всего разок, окунётся? Да никакой! И Санька весело сбежал по крутой тропинке к реке.
Ух, до чего же здесь было здорово!
Солнце в глаза!
Солнце в реке!
И воздух свежий, упругий. От такого воздуха грудь делается широкой, а тело невесомым, как у космонавта!
На лужайке под обрывом валялись на траве, загорали мальчишки. Чуть подальше девчонки играли в волейбол и испуганно визжали всякий раз, когда мяч улетал в воду.
В центре лужайки на плоском камне сидела старшеклассница в голубом купальнике. По её спине до самого камня спускалась светлая коса, перетянутая у затылка голубой лентой.