Уж не отнять от медвяной услады,
С ней сладу нет; и купол Буги-Вуги
Зло воспарит над сизостью Парижа,
Чей камень от потуги
Восковой кровоточит, как грыжа,
Пред рекой, предрекши нож,
Донос и ката... «Что ж,
Мне помирать не лень!» – морочит люто
Лютеция французов-лилипутов,
Что сгрудившись гулящею толпой
Шугают Гулливеров: «Гули-Гули!»,
Иль вознесясь на Эйфеля ходули
Европу топчут девою стальной.
Этюд
«Взять огненный разрыв японских тополей,
Нарезавших эмаль и студень горних пашень...», –
Нашёптывает ярость. И ей-ей,
Совет мне сей по вкусу. Бесшабашен
Свихнувшийся мальчонка-музагет!
Что ж, выжму я горючее причастье
Из кроны обагрённой – как напасти
Из пасти вельзевуловой на свет.
И голоднее бирюка сетчатка
Уж гложет колкий пламень в отпечатках
Зачатков искр молота-Мьёллнир.
Их уведу сквозь смерть в пушинку-мир,
Что зацепился за мою ресницу,
И в ритм трепещет ей, как волкодав.
А тополиных глав палёный сплав
Уж затопил мне вещие зеницы.
Утро Заратустры
Октябрь золотом струится между пальцев
Червонной жатвою, дождавшейся пера,
Наружу рвущейся, как варвары с утра
На копья смерторадостных данайцев.
Я будто царь-злодей да чудотворства раб,
С пактоловой косы сбирающий каменья...
Тю-ю... самородки! И утроив рвенье,
Голоднейший тиран свой множит сыпкий скарб.
Осенний Люцифер, прийди в мои объятья!
И сиганув сквозь рай, я Солнцу младший сын:
Покамест жизнь не требует причин,
Мой жреческий восторг – разумности проклятье!
Ось Земли