Прежде всего, бег. Казалось, что бег на месте наиболее удобен для больших скоплений народа, но это не так, соседи начинают теснить друг друга, наступая на ноги, так что возникает стремление убежать; бег вперед и явился одним из выходов в подобном положении.
Результатом такого забега должно быть объявление победителя. Можно подумать, что в толпе победителем окажется тот, кто был в первом ряду с самого начала. Когда только начали бегать, так оно и было, но скоро это обстоятельство обнаружилось задними рядами, их ропот дошел до середины, а затем и до первых рядов, заставив их бегать еще быстрее. Так были установлены новые рекорды. Продолжалось это недолго, ибо задние ряды стали хватать бегущих впереди и оттягивать назад, отчего уменьшилась рядная и персональная скорость, но увеличилась средняя скорость всего образования, а это способствовало делу дальнейшего сплочения этого образования.
Тем временем задние начали испробовать различные пути проникновения вперед. Труднее всего было пробиваться сквозь толщу бегущих тел, расталкивая их локтями. Достигнуть при этом скорости передних, пусть даже хватаемых сзади, было маловероятно. Пробовали некоторые бежать по головам, но их быстро ставили на свое место. Отчаяние приводило к возникновению моментов застоя, когда задние вовсе не старались бежать, а цеплялись за передних; в конце концов, останавливались все.
Иногда уставали и передовые, но их неудержимо гнали вперед последующие. Конфликтные ситуации подобного рода приводили к расколу общей среды, вот тут по линии раскола и устремлялись коварные задние вперед. Но это было использованием случайных колебаний. Надо было изобрести более надежный способ продвижения к успеху. Так возникли опоясывающие, или хороводные, потоки. Задние, а вернее, крайние хватали друг друга за руки, образуя плотный круг, который начинал вращаться относительно центра всей толпы. В этом движении было нечто космическое, ибо так же вращаются галактики. Круг вращался по краю бегущего вперед конгломерата, и задние постепенно вырывались вперед, передние же увлекались назад. При таком вращательно-поступательном движении победитель должен был точно рассчитать число кругов, чтобы оказаться впереди именно к финишу. Это удавалось исключительным личностям, научившимся творчески мыслить в условиях нового бегового режима.
Следует сказать и об одном из важных стимулов бега. Прибывший первым тут же дает автографы всем остальным, прибывающим далее. Каждый бегущий берет с собой авторучку. В ранце каждого солдата — маршальский жезл, говорили прежде. Наряду с авторучкой каждый берет и тетрадку для будущего автографа — он заранее готов и к триумфу, и к признанию триумфатора. Поначалу любовь к автографам дисциплинировала бегунов, со временем же это привело к появлению среди них большого числа писателей. Вместо того чтобы бежать с авторучкой за автографом или вырываться в дающие автографы, эти люди, обычно бултыхающиеся в центре всего этого движения. начинали что-то кропать на бегу в своих тетрадках.
Считая себя в центре событий, они увлекались настолько, что увлекали и ближайших соседей, которым было удобнее взять автограф у них, нежели у забежавших далеко вперед. Так возникла литература как часть физической культуры.
Литература как часть высокой физической культуры вырабатывала импульсы и призывы для интенсивного бега, эти импульсы отбрасывались центробежной силой на окраины движения, общая картина которого принимала все более космические размеры.
Так было с бегом и некоторыми механизированными видами передвижения, а также с плаванием. Плавание, добавляя третью координату в глубину позволяло некоторым задним выбиться вперед путем подныривания. Подныривание развивало легкие, и когда удачливые ныряльщики занимали места в первых рядах, они не только плыли, но и пели от избытка воздуха в легких, компенсируя свое предыдущее подводное молчание. От этого плыть становилось веселее, плохо то, что вынырнувшие вперед и поющие становились слабы зрением от ныряний и порой заводили свой коллектив в сторону. Требовалось время, чтобы направить их в верное русло, — ведь при плавании трудно хватать руками соседей даже с целью их исправления, к тому же поющие не слышали других голосов, которые кричали сзади, что мы плывем не туда. Но налаживалось и это.
Хороши также и комбинированные кроссы с пересечением морей, островов материков и океанов.
Бег переходит в плавание, плавание — снова в бег, и следующим серьезным состязанием становится борьба. Борьба в корне меняет внутреннее состояние толпы. Если бегут охотно, чтобы вырваться вперед, то угроза борьбы заставляет многих поворачивать назад, и в схватку вынуждены вступать замешкавшиеся вторые и третьи ряды. Вот тут и возрастает роль задних — тыла. Задние не пускают передних на свои места, так что завязывается борьба с двух сторон — своих с чужими и своих со своими. Прежде чем одолеть чужих, свои должны справиться со своими. Силы были бы неравными, если бы в среде противника не происходило то же самое. В процессе борьбы вырабатываются более хитрые конфигурации толп, чем при беге. Возможны разные способы дробления противника, отрывы и разрывы, обходы. Можно вклиниваться в противника (удар «свиньей»), разбивая его надвое. Противник при этом должен идти на охват. Активное действие происходит только на полосе соприкосновения, которая предполагает одинаковое количество соперников с каждой стороны. Это количество стремится к минимуму, который равен одному человеку. Толпы закономерно принимают опять-таки форму круга, круги соприкасаются в одной точке. В эту точку направляют с двух сторон по сопернику, каждого из которых держат двое с боков, а также сзади, в результате чего возникает впечатление. что богатырь рвется в бой, а его горячность сдерживают благоразумные соратники. На самом деле это толкают вперед на схватку наиболее слабого. Из двух противников побеждает обычно именно слабейший, потому что его держат крепче и подталкивают мощнее. Такова парадоксальная сила коллектива.
Схватка проходит при сочувствии остальных, которые становятся одновременно и участниками ее, и болельщиками. Особенно сильно болеют те, кто уверен, что их не вытолкнут на схватку. В момент борьбы сплочение коллектива достигает своего апогея, преобладает центростремительное движение. При беге — наоборот.
Борьба изменила многое в стиле бега. Стали бегать не только вперед, но и назад, назад даже быстрее — было от чего, поэтому бежать от чего-то стало предпочтительнее, чем к чему-то. Тогда и возникли механизация и моторизация, ибо поняли, что спасаться только при помощи подручных средств, каковыми были ноги, трудно. Изобрели пароходы и паровозы. Ими не сразу овладели; по инерции, погружаясь на пароход или в поезд, продолжали двигаться внутри, но с парохода падали в воду, а в поезде упирались в паровоз, и давка напоминала всем ненавистную борьбу, особенно если садились в вагон с разных сторон, — тогда это была борьба противоположностей. Эти неприятности были постепенно устранены, а напоминает о них до сих пор только необыкновенная спешка и толкучка при посадке.
Всякого рода метания и толкания не привились. Пробовали метать бревна, но они летели недалеко и часто падали на головы стоящих спереди, глядя на которых оставшиеся позади отказывались от повторных попыток. Не получалось и с прыжками, так как свободно можно было прыгать только вниз, при этом верхние давили нижних, и те быстро сообразили, что при очередном прыжке уже они окажутся внизу.
Продуктивными оказались различные акробатические этюды, которые заключались в построении разной высоты и конфигурации пирамид.
Сразу надо оговориться, что все попытки изобразить шар провалились в буквальном смысле слова. Пирамиды же выстраивались так. После короткой борьбы победитель взбирался на побежденного и хватался за соседнего победителя на заслуженном пьедестале, пьедестал же, то есть предыдущий побежденный, делал то же самое на своем нижнем ярусе. Затем нижние сплачивались настолько, чтобы верхние обрели опору, достаточную для проведения новых схваток, в результате чего наращивался третий ярус, и длилось это наращивание до тех пор, пока наверху не оказывался один, которому уже не с кем было соперничать. Ему уже не за кого было держаться, и он размахивал руками, балансируя, а казалось, будто он руководит. Тем временем сплоченные нижние, чувствуя гнет, начинали двигаться в одном направлении, не всегда в том, куда указывал балансирующий на самом верху. Пройдя или даже пробежав небольшое расстояние, они резко останавливались, и верхние начинали по инерции осыпаться, вот тут и начиналось все сначала. Упавшие сверху испытывали такое потрясение, что уже вряд ли поднимались выше первого яруса. Все это повторялось до тех пор, пока низы уже не могли стремиться наверх, а верхи, испытав крушение, не хотели.
Но самыми любимыми упражнениями являются деление и объединение. Деление чаще всего происходит при беге. Действительно, как только выясняется, что уже не догнать ведущего и его приближенных, некоторые увлекают за собой отставшую группу в другую сторону, становясь лидерами в сообществах, бегущих в различные стороны. Разъединившиеся сообщества могут принять участие уже только в борьбе, а чтобы ее избежать, начинают спешно объединяться. Это удается довольно просто, недаром борьба — это те же объятия. Конечно, не обходится без того, чтобы при объединении кого-нибудь не опрокинули и не помяли. Это является закономерной издержкой любого массового действия.
Физическая культура в зоне отдыха уступает место живописи.
Меняются декорации, тон в искусстве задают вечные передвижники. Переход Суворова через Ледовитый океан. Перелет Чкалова через Альпы. Бурлаки на Волге пишут письмо американскому президенту. Иван Сусанин на сером волке. Парад планет на Красной площади в Москве. Глядя на человека массы, Земля что-то в себе постоянно прячет, как сумчатое существо. Возможно, прячет от этого человека какую-то новорожденную Землю. Так чуткая Земля сама становится редким животным, которое до сих пор водится только в Австралии.
А пока мы еще мирно любуемся ландшафтами, которые сохранились только потому, что удобны для возможных сражений; еще текут реки, пока незримые войска решают, на каком из берегов построить оборону. Еще шелестят дубравы, где может спрятаться засадная конница. Величаво вздымаются горы, где за каждым камнем может укрыться снайпер. Гармонично переливается под солнцем бесконечный океан, таинственный суп из подводных лодок. В этих мировых декорациях разыгрывается внушительная пантомима. Да здравствует стрельба из пушек без пушек! Возводятся неприступные воздушные замки, ставятся потемкинские деревни для поднятия сельского хозяйства, строятся города Солнца, чтобы затмить солнце разума, солнце еще нужно только для того, чтобы остановить его на время битвы. Корабли с грузом еще не затонувших сокровищ плывут в грядущее, ориентируясь по звездам мирового экрана. Еще не всплывшие материки репетируют встречу с трудолюбивыми колонизаторами. В ожидании этого всплытия годами кружат над акваторией самолеты с терпеливыми десантниками.
А у себя дома в самом дорогом городе мира — Москве, или в Санкт-Петербурге, сопернике Москвы, или в Оклахоме, куда его как бледнолицего брата пригласили вожди краснокожих, или у себя на даче в Переделкине, полученной за удачно сказанные и вовремя слова, или в континентальном отделе дружественного к нему евразийского государства сидит и пишет обо всем этом, или читает, пытаясь все это понять, когда-то простой человек, когда-то бунтующий непризнанный одиночка, когда-то студенческий лидер, выгнанный из кулинарного училища за неуспеваемость по военному делу, потом профессор литературного института, который так увлекся преподаванием, что даже сам решил закончить означенный институт, короче, сидит и пишет сам Померещенский, пишет в газету, вот он и газетчик, пишет для журнала, вот он и журналист, вот он служит народу, а вот он его учит…
Я только что с удовольствием прочитал в газете «Литературная правда», что маститый мастер научной фантастики и ненаучной поэзии, действительный член многих иностранных и четырех отечественных академий, профессор Померещенский стал лауреатом премии Золотого Мотылька, и весь вчерашний день в стране прошел под знаком этого события.
О Золотом Мотыльке сообщалось, что изготовлен он из сибирского золота, добытого в Бодайбо, где еще в позапрошлом веке трудился пращур нынешнего лауреата. Пыльцу для крылышек выделали из якутской алмазной пыли, известно, что бабушка лауреата выросла в Якутии, когда там ничего, кроме обычной пыли, еще не видели. Там бабушке, когда она еще сама было внучкой, в облаке обычной пыли явилось видение ее внука, который мановением гусиного пера обращал обычную пыль в книжную. Тогда бабушка и решила срочно учиться грамоте, чтобы было кому поднимать грядущего внука до сияющих высот мировой литературы.
Мотылек был размером с обычного олеандрового бражника, и тут же объявили конкурс для умельцев, которые будут готовы попытаться подковать Мотылька. В утренней передаче «ДВАЖДЫ ГЕРОЙ ДНЯ» вы можете увидеть лауреата в беседе либо с телеведущим 1-й программы, либо с комментатором 13-й, которые, к сожалению, пройдут в одно и то же время, так что вы вольны выбрать себе одну из этих бесед по вашему вкусу! Я посмотрел на часы и поспешно включил телевизор, первую попавшуюся программу, и сразу же попал на Померещенского, на нем был затейливый пиджак, состоящий как бы из множества карманов, из которых высовывались многочисленные носовые платки. Ведущий, некто Митя, заявил, что все его поколение, как на дрожжах, взошло на лирике лауреата, можно сказать, вышло из его модного пиджака, к которому он тут же обратился:
— От Марка?
— От Кардена, — важно ответил лауреат.
— А правду ли говорят, что когда-то все эти карманы были внутренние, когда вам еще было что скрывать?
— Я никогда ничего не скрывал, тем более в карманах. Но правда то, что некогда эти карманы были внутренние. Я еще на Сицилии бывал в этом пиджаке, да и в прочих влажных местах, потому я сильно потел, вот и пришлось пиджак перелицевать, зато английское сукно выглядит как новое, и опять-таки с модой совпадает. Это еще навело меня на мысль перелицовывать старинные сюжеты, так, чтобы они приходились впору охочему до новизны читателю…
— Но у вас же есть еще и другие пиджаки, — наседал Митя.
— Есть, но этот мне особенно дорог. Однажды в Белом доме я ожидал встречи с президентом Рейганом, я волновался, ведь мы оба еще и артисты, и все никак не мог прикинуть, какую он роль сыграет, и кого бы сыграть мне. И тут выходит Рейган, и в точно таком же пиджаке! Скованности как не бывало, наши пиджаки распахнулись навстречу друг другу и обнялись. Сразу нашлась общая тема для разговора. И в знак дружбы между нашими народами мы обменялись пиджаками.
— Так значит, это вы сейчас находитесь внутри бывшего пиджака американского президента! — восторженно подпрыгнул Митя, почему-то вцепившись в лацканы собственного, морковного цвета пиджака.
— Не совсем, — тут же огорчил Митю обладатель настоящего пиджака. — Однажды я по рассеянности забрел в метро, и в мой вагон набилось столько моих почитателей, что я вышел из него без единой пуговицы, вот и пришлось пуговицы заменить, видите, антикварные теперь, с двуглавым орлом…
— Дорогие телезрители! — перебил его ведущий. — Если вы, если кто-то из вас нашел в московском метро пуговицу от пиджака, скажем так, сразу двух великих людей, просьба позвонить нам, мы обязательно пригласим вас в нашу студию, чтобы показать и вас, и пуговицу нашим телезрителям!
— Постсовременное искусство? Вообще говоря, постсовременное искусство так же отличается от современного, как жизнь после жизни отличается от жизни. Ближе всего к этому видеоклип, ну, например: двое поют, вернее, за них поют, а они ездят вдвоем на велосипеде-тандеме, крутят педали в разные стороны, но едут все-таки в одну по этакой клетчатой спирали, вроде развертки шахматной доски, протянутой в облака над Гималаями, а вокруг шахматные фигуры, уступая место поющему велосипеду, разбегаются в разные стороны и выскакивают друг из друга как матрешки, танцуют и в то же время навязывают друг дружке кровавые восточные единоборства, на них падает белый снег сверху, а снизу их хватают за уже отсутствующие ноги, изрыгая огонь и пепел, морские чудовища, всплывающие вместе с океаном, пока все вместе не проваливаются в квадрат Е4, и песня, в которой были, разумеется, всякие слова, проваливается тоже.
— Я тащусь, — откликнулся Митя, — а то все фигню нам продают за клипы, да и пипл тащится, я думаю!
— Кто? Куда тащится? Какой пипл? — выдал в себе человека старой закваски представитель посткультуры.
— Какой пипл? — отреагировал Митя. — Да наш, построссийский. Я бы попытался определить вашими словами: пипл — это до предела демократизированный народ, сплоченный вокруг видеоклипа, который нас тащит в светлое настоящее. Главное, не задумываться о померкшем прошлом! А вот что у нас будет после видеоклипа, что-нибудь его переплюнет, а? — вопрос на засыпку.
— Что будет? — Померещенский не моргнул глазом. — Будет видеоклимакс!
Я зажмурился и зажал уши, по моим впечатанным в подкорку расчетам должен был сотрясти эфир очередной рекламный взрыв, но я, видимо, просчитался. Митя изображал полный экстаз, но тут снова звякнул телефон.
— Я мог бы и спеть, но не хочу, не настроен. К тому же, если честно говорить, не все народные песни написаны мною. Хотя и посвящена эта песня предку моему Стеньке Разину…
— О-о-о! — почти запел Митя. — Вы же пра-пра-кто-то знаменитому русскому народному разбойнику. В этой связи, — что вы думаете о нашем криминальном мире? Может ли внук сегодняшнего российского мафиозо стать большим русским поэтом?
— Молодой человек! — осадил его большой поэт. — Во-первых, Разин, в отличие от всякого сброда, был интеллигентным человеком. Да-да! Он говорил чуть ли не на десяти языках, и по-персидски, а с матерью, турчанкой — по-турецки, он и на Соловки к святым старцам ездил. Значит, и их язык понимал. И разбой как истинно народный промысел, — это во-вторых — еще ждет своего Разина. А то наш сегодняшний разбой как-то далек от интересов народа. Что же касается российских мафиози, то это больше по вашей части, вы же интервьюируете нынешних знаменитостей…
Митя поспешил сменить тему разговора:
— Я понимаю, это у вас наследственное, болеть за Россию. Что бы сказали вы о России, об ее истории болезни? — Митя незаметно покосился на часы.
— Россия — это опиум для народа, — ошарашил зрителей потомок разбойника, — можно даже сказать, опиум для разных народов. Но теперь у каждого народа свой собственный опиум. И все себя считают здоровее других.