Джим подошел к Гаррисону и положил руку ему на плечо.
– Я сделаю, как задумал, дядя, – долетел до меня его шепот. – Прости, что поступаю против твоей воли, но я решился и должен довести дело до конца.
Гаррисон пожал своими широкими плечами.
– Джим, Джим, ты не ведаешь, что творишь! Но я уже не в первый раз слышу от тебя такое и знаю, что в конце концов ты все равно поступишь по-своему.
– Итак, вы больше не противитесь, Гаррисон? – спросил сэр Чарльз.
– Может, я все-таки могу его заменить?
– Неужто ты позволишь, чтобы люди говорили, что я вызвался драться, а потом уступил это право другому? –
прошептал Джим. – Это мой единственный случай. Бога ради, не становись мне поперек дороги!
На широком, всегда таком невозмутимом лице Гаррисона было написано смятение. Наконец он грохнул кулаком по столу.
– Не моя вина! – крикнул он. – Чему быть, того не миновать! Джим, мой мальчик, ради всего святого, не подпускай его слишком близко, не позволяй вести ближний бой, ведь он тяжелее тебя на целых четырнадцать фунтов.
– Я был уверен, что спортсмен возьмет в Гаррисоне верх, – сказал мой дядя. – Мы рады, что вы пришли, – обратился он к Джиму. – Давайте же обсудим условия боя, чтобы ваш чрезвычайно смелый вызов не остался без должного ответа.
– С кем я буду драться? – спросил Джим и оглянулся по сторонам.
Все общество было уже на ногах.
– Не бойся, малец, ты меня еще узнаешь, я тебя разделаю под орех! – крикнул Беркс, неуклюже протискиваясь сквозь толпу. – Когда я с тобой покончу, придется позвать твоих дружков, чтоб опознали тебя.
Джим взглянул на Беркса с нескрываемым отвращением.
– Надеюсь, вы не собираетесь выставлять против меня пьяного? – сказал он. – Где Джем Белчер?
– Я самый, молодой человек.
– Если можно, я хотел бы сразиться с вами.
– Ты еще не дорос до меня, мой милый. На лестницу не вспрыгивают, а поднимаются по ступенькам. Докажи, что ты мне достойный противник, тогда я выйду против тебя.
– Я вам очень признателен, – сказал Джим.
– Ты мне нравишься, желаю тебе удачи, – сказал Белчер и протянул ему руку.
Они стояли рядом, высокие, гибкие, чисто выбритые, и, хотя бристолец был несколькими годами старше, все заметили в них какое-то сходство: оба были так хороши, что по толпе прокатился гул восхищения.
– Где вы хотели бы драться? – спросил мой дядя.
– Где вам угодно, сэр, – ответил Джим.
– Почему бы не отправиться на Файвз-корт? – предложил сэр Джон Лейд.
– Верно, пойдемте на Файвз-корт…
Но это совсем не устраивало хозяина заведения: ведь он надеялся, что ему подвернулся бы случай собрать новую жатву со своих расточительных посетителей.
– Зачем ходить в такую даль? – вмешался он. – У меня за домом каретник, он совсем пустой, лучшего места для боя не найти в целом свете, было бы только ваше желание.
Все радостно завопили, и те, кто стоял ближе к двери, стали выходить, надеясь захватить места получше. Мой дородный сосед, Билл Уорр, поманил Гаррисона в сторонку.
– На твоем месте я бы его удержал, – прошептал он.
– Я бы рад. Не хочу, чтобы он дрался. Но уж если он что решил, его не отговоришь.
Никогда еще Гаррисон так не волновался, даже когда сам выходил на ринг.
– Тогда не отходи от него ни на шаг, и чуть что не так –
кидай губку. Ты же знаешь Беркса.
– Да, он начинал при мне.
– Ну вот, он зверь зверем, иначе про него не скажешь. С
ним один Белчер справляется, больше никто. Сам видишь, какой он – шесть футов росту, сто восемьдесят фунтов весу и злобный как черт. Белчер два раза его побил, но во второй раз ему пришлось здорово поработать.
– Чего ж теперь говорить, дело уже сделано. Видал бы ты, как Джим орудует кулаками, ты бы так за него не боялся. Ему еще и шестнадцати не было, когда он отдубасил
Коновода Южного Даунса, а с той поры он много чему научился.
Все уже протискивались к двери и с шумом и грохотом спускались по лестнице. Мы тоже пошли. Лил дождь, и на мокром булыжнике двора лежали желтоватые отблески света, падавшего из окон.
После зловонной духоты комнаты, где мы ужинали, особенно приятно было вдохнуть свежего сырого воздуха.
В глубине двора резким пятном выделялась открытая настежь дверь каретного сарая, освещенного фонарями, и, отталкивая друг друга, стремясь занять места получше, к этой двери устремились все: и любители, и боксеры. Я был невысок ростом, и если бы мне не посчастливилось найти в углу перевернутую кадушку, я бы так ничего и не увидел; я взгромоздился на нее и стал, прислонясь к стене. Каретник был просторный, с деревянным полом; из большого отверстия в потолке свешивались головы конюхов, которые расположились наверху, в помещении, где хранилась сбруя. Во всех углах подвесили и зажгли каретные фонари, к балке на самой середине потолка прицепили огромный фонарь из конюшни. Принесли бухту каната, Джексон подозвал четверых боксеров и велел им его держать.
– Какую площадь вы огораживаете? – спросил мой дядя.
– Двадцать четыре фута: они ведь оба крупные, сэр.