Видишь, какая история… Этот Наруз Ахмед натворил в
Иране каких-то пакостей, а когда его взяли за холку, он заявил, что является гражданином Советского Союза и его нельзя, дескать, арестовывать. Понял?
– При чем же здесь приметы? – спросил Халилов.
– А как же? Надо проверить, действительно ли это
Наруз Ахмед или другое лицо, подставное.
– Хм… Интересно… – заметил Халилов. – Между прочим, когда мне Садыков рассказал, как к нему попал клинок, мне знаешь что пришло на ум? Не является ли эта история психологически тонко и умно задуманной комбинацией.
– Какая история?
– С обменом клинка на клыч.
– Не понимаю, объясни.
– Я имею в виду вот что. Допусти на секунду, что этому корреспонденту позарез нужно было переправить клинок в
Советский Союз. Вот он и придумал этот обмен и всучил
Садыкову клинок.
– Не могу допустить такой мысли.
– А почему?
– Это равносильно тому, что бросить клинок на дно океана и успокоить себя, что тот, кому он нужен, извлечет его оттуда. Неужели этот корреспондент, если он в самом деле был заинтересован в переброске клинка к нам, не мог придумать ничего более умного? Неужели он не мог отыскать гарантированной оказии? Откуда он мог знать Садыкова? Как он мог быть уверен, что Садыков довезет клинок до Советского Союза? А если бы Садыков поехал из Ирана в Афганистан или в Турцию? А если бы он вздумал продать клинок, как свою собственность? Тогда что бы делал корреспондент?
– А почему ты думаешь, что он не был уверен в том, что из Ирана Садыков поедет в Узбекистан, а не в другое место?
– Шатко и маловероятно. Если бы корреспондент не менял клинок на клыч, а попросил бы Садыкова быть любезным и передать клинок в Узбекистане кому-либо – дело иное. Такие случаи бывали. А в твоей трактовке поступок корреспондента равнозначен поведению человека, который дал в долг крупную сумму денег первому встречному и забыл спросить у него имя и место жительства.
Халилов пожал плечами и промолчал.
– Ну… – Шубников встал. – А припрятав клинок, ты поступил правильно. Спасибо, что зашел. Привет Анзират.
Что-то давненько не видел я ее.
– А ты заходи, – сказал Халилов, вставая и подавая руку приятелю.
– Как-нибудь загляну. Джалил дома?
– Нет. По горам лазает.
– Пишет?
– Не часто. Из Памира-то почта нерегулярно ходит.
– Это верно…
Шубников проводил Халилова до выхода и вернулся к себе.
Приободренный, Халилов зашагал в военкомат.
Он остался верен своему давнему решению. Как и мечталось в молодые годы, он посвятил себя военной службе: окончил кавалерийское училище, служил в кадровых частях округа, окончил курсы усовершенствования в
Новочеркасске, а всю войну провоевал в кавкорпусе генерала Плиева. Всего пришлось повидать: и радости, и горя.
Бывало так, что уж терял надежду увидеть вновь родной
Узбекистан. Три тяжелых ранения что-нибудь да значат.
Но эти ранения, собственно, и помогли ему вернуться на
Родину. В строю оставаться было тяжеловато, демобилизоваться раненько, и Халилов, согласившись работать в военкомате, получил назначение в Среднюю Азию. Некоторое время служил в родной Бухаре, а потом был переведен в Токанд.
Анзират в то же памятное лето тридцать первого года стала его женой. Вместе с ней к Халилову перебралась и тетушка Саодат, заменившая им обоим мать.
Анзират, увлеченная грандиозными планами и новостройками первых пятилеток, поступила было в текстильный институт, но с техникой почему-то у нее явно не ладилось. После многих сомнений в собственных силах, слез и раздумий она пошла в педагогический институт, жадно набросилась на учебу и окончила институт с отличием. Теперь она преподавала географию в десятилетке и нефтяном техникуме и считала, что учительство – это высшая и самая благородная профессия в мире.
Халиловы растили сына Джалила – студента Самаркандского университета. Уже второй год он жил вдали от родителей. Вот и сейчас, хотя наступило время летних каникул, Джалил кочевал с группой студентов-практикантов по Памиру. Побыл с недельку дома – и в горы…
Саттар был сейчас в золотом расцвете сил. Время, горькое детство, трудная юность, война не согнули его стан. Выглядел он, как и полагалось старому служаке, стройным, подтянутым. Но глаза с затаенной усталостью,
полуприкрытые слегка припухшими веками, черные волосы, чуть тронутые сединой, и две резкие морщины на бронзовом лбу говорили о том, что добрая половина человеческого века уже прожита…
Придя на службу, Халилов позвонил домой. Там было все в порядке. Он вынул бумаги из стола, разложил перед собой и приступил к работе.
10
Икрам-ходжа встретил Наруза Ахмеда во дворе.
Впустив гостя, он запер калитку, и они направились к дому, который стоял в глубине двора.
На небе уже выступили звезды.