– Я… даже не знаю, что сказать и как отблагодарить тебя, госпожа. Я никогда не забуду твоей доброты.
– О, я делала это для себя, – проворковала Гиллара. – Так что не благодари. Живи в замке и украшай его собою. Изредка я стану давать тебе мелкие поручения, но работой ты загружен не будешь. А теперь возвращайся в кровать, все-таки ты еще не до конца оправился, вид у тебя бледный. Завтра навещу тебя снова.
И она ушла. Аданэй, последовав ее совету, вернулся на ложе и, уставившись в потолок, задумался Он знал о странном эстетизме, присущем илиринцам, а потому объяснение Гиллары могло показаться правдоподобным, если бы не одно но: вряд ли в избитом оборванце кто-нибудь заподозрил бы красавца. А потому оставалась лишь одна версия: Гиллара узнала в нем кханади. Вот только каким образом? Татуировка-коршун? Разглядеть ее, скрытую под волосами, было непросто. Но если очень хорошо присмотреться, то возможно. А Гиллара, видят Боги, имела возможность присмотреться. Но почему она скрывает свое знание? Зачем притворяется, какие планы строит на его счет?
Додумать мысль и прийти к каким-то выводам Аданэй не успел, дремота навалилась неожиданно, и он погрузился в сон.
***
Прошло несколько недель, и Аданэй освоился с новой ролью. Теперь он вел весьма праздную жизнь, почти такую, как в бытность беззаботным кханади. Почти – потому что слишком уж смущала Аданэя неопределенность собственного положения. Все это время он пытался понять, зачем понадобился Гилларе. Расспрашивал служанок, прислушивался к чужим разговорам, но так и не услышал ничего важного.
В одиночестве он теперь оставался редко: в том конце замка, в котором он жил, почти не смолкали девичьи голоса. Служанки, изголодавшиеся по общению с мужским полом (конюшие и немногочисленная стража, набранная из окрестных поселений – не в счет) не упускали случая поболтать с Аданэем. Когда же, порою, он уставал от их болтовни, то уходил в свою комнату и никого не впускал, изредка делая исключение для Ли-ли – не то воспитанницы, не то служанки Гиллары.
"Моя маленькая ворожея", – смеясь, называл ее Аданэй. Кажется, ей это нравилось.
Голос Ли-ли – тихий, но глубокий – всегда звучал ласково и дружелюбно, и никому не доводилось слышать, чтобы она громко смеялась, зато легкая полуулыбка почти никогда не сходила с ее губ. С ней хорошо было просто сидеть рядом и молчать, погружаясь в собственные мысли. Прочие служанки, видя, как выделяет Аданэй Ли-ли среди них, почему-то воспринимали это как должное, словно признавали за ней превосходство. Гиллара в девочке и вовсе души не чаяла, и это также явилось причиной интереса Аданэя к Ли-Ли: он полагал, что если Гиллара о чем-нибудь и проговорится одной из прислужниц, так только ей. А уж влюбленная девушка не сможет утаить от своего Айна известие об опасности, если таковая будет ему угрожать.
Аданэй не подозревал, что Ли-ли давно мучилась тем же вопросом, что и он. Девушка неплохо знала свою наставницу и понимала, что Гиллара в нынешнем – бедственном – положении не станет держать раба просто так, как бы он ни был молод и хорош собой. Но еще она знала, что женщина весьма осторожна, и вряд ли проболтается о своих планах даже воспитаннице. А потому девушка старалась, когда могла, прислушиваться, а иногда и подслушивать разговоры Гиллары с Ниррасом, в надежде, что между собой они обмолвятся о дальнейшей судьбе Айна.
Вот и сегодня, заметив, как эти двое зашли в неприметную дверь, которая – Ли-ли знала, – выходила в коридор, ведущий в подземные покои, она, чуть выждав, отправилась за ними.
Сырой камень лестницы холодил стопы даже через обувь, а заросшая склизким мхом стена, за которую держалась девушка, неприятно пружинила под пальцами, но Ли-Ли не обращала на это внимание, сосредоточившись на том, чтобы ступать как можно тише. Может, ей хотя бы в этот раз повезет, и она что-то услышит?
***
Гиллара полулежала в кресле в одной из подземных комнат, как негласно назывались покои, находящиеся ниже уровня земли. В этих помещениях ничто не напоминало об убожестве замка и опале его владельца. Дорогая красивая мебель, статуи и картины, восхитительные гобелены и уютно горящий камин, изгоняющий даже воспоминания о всепроникающей сырости.
На губах Гиллары играла легкая, слегка рассеянная улыбка. Ниррас нервно ходил по зале из одного конца в другой. Наконец остановился и уставился на женщину.
– В чем дело? – лениво протянула Гиллара.
– В чем дело?! – передразнил ее Ниррас. – Это я у тебя должен спросить. Я тебе уже десятый раз задаю один и тот же вопрос и не получаю ответа!
– Попробуй еще раз.
– Издеваешься, женщина? Ответь мне – зачем тебе этот щенок?! Или действительно вдруг потянуло на смазливых юнцов? Ты знаешь, я этого не допущу. Я придушу этого белобрысого выродка, так и знай! Ты ведь потому и гонишь меня в столицу, да?!
– Не кричи, Ниррас. Говори тише. Я сейчас оглохну от твоего крика.
– Ну и пусть! Если я что-нибудь узнаю, то убью и тебя, и мальчишку!
– Я и не подозревала, что ты у меня такой ревнивый, – Гиллара тихонько рассмеялась. – Впрочем, никого ты не убьешь, даже и не думай об этом. А в столицу ты уедешь, причем очень скоро. Не потому, что я хочу от тебя избавиться, а потому, что ты слишком задержался у меня. Лиммена начнет подозревать. А это ни к чему, ты и сам прекрасно понимаешь. Так что ты поедешь в столицу и прихватишь с собой Айна.
Ниррас опешил от такого поворота событий:
– Айна? А зачем он мне сдался? Я отправлю ублюдка заниматься скотиной. Ты что, для этого его спасала?
– Сядь, Ниррас. Сядь, и давай поговорим спокойно. Я все тебе объясню. Только сначала – вот – возьми, выпей вина.
Гиллара протянула Ниррасу кубок. Тот опорожнил его одним глотком, налил вино снова и опять быстро выпил. Наполнил кубок третий раз, но пить уже не стал, а поставил рядом.
– Я спокоен, Гиллара, говори.
– Что ж, касаемо этого белобрысого щенка… Видимо, ты считаешь меня похотливой дурой, если решил, будто ради подыхающего раба я готова выложить столько денег.
– Но ты и впрямь была готова их выложить.
– У меня были весомые причины. Видишь ли, мальчик не всегда был рабом и…
– Что ж в этом удивительного? – презрительно фыркнул Ниррас.
– А ты можешь не перебивать? – раздраженно одернула его Гиллара.
– Хорошо, – с обреченностью в голосе отозвался Ниррас.
– Отлично. Повторяю еще раз. Айн не всегда был рабом, раньше он был Аданэем, кханади Отерхейна, ты ведь помнишь кто это. Я не говорила тебе, потому что еще не до конца все продумала, мне бы повредили лишние расспросы.
Ответом ей было молчание. Ниррас, широко раскрыв глаза и рот, недоверчиво смотрел на Гиллару. Наконец опомнился и с насмешливым сомнением произнес:
– Аданэй из династии Кханейри? Кханади Отерхейна? Брат кхана? Да ты в своем уме ли, женщина? Этот тиран уже давно его прикончил.
– Я тоже так думала. Но я ошибалась. Ты видел страшный шрам на его груди? Неизвестно, как он вообще выжил.
– Почему ты так уверена, что это он?
– Я видела Аданэя, когда еще жив был их с Элимером отец. Я посетила тогда в Отерхейн, еще до ссылки. Давно это было, но память на лица у меня очень хорошая. Да и увидев его один раз, запомнить не сложно. Тем более, я любила за ним наблюдать, ведь я думала, что именно Аданэй станет следующим кханом. Элимер в то время ничего собой не представлял – какой-то зажатый, угрюмый – разительный контраст своему великолепному брату. Удивительно, как он умудрился стать правителем! Впрочем, что случилось, то случилось, – Гиллара задумалась, но почти сразу продолжила говорить:
– Так вот, когда мы проезжали мимо каменоломен, и я обратила внимание на раба, у меня в голове мелькнуло: "Надо же, как похож на Аданэя!". А потом захотелось присмотреться к нему внимательнее. Право, я ни на что не рассчитывала, просто хотела доказать себе, что такое чудесное совпадение невозможно. Но я приподняла волосы на его правом виске, вгляделась… И чуть с ума не сошла: там был царский знак! Это был он, представляешь?! Аданэй! Мне казалось, что я сплю, что так не бывает! Но это было! Судьба повернулась наконец к нам лицом, Ниррас!
– Ему известно, почему ты спасла его?
– Нет. Я еще ничего не говорила. Пока лишь наблюдала.
– И как ты собралась его использовать?
– О, у меня грандиозные планы, они тебе понравятся.